Прекрасные дьяволы - Ева Эшвуд

че, папика себе нашла или типа того?

– Нет, – отвечаю я, и мой голос звучит резче, чем хотелось. – Я… машину подарила моя бабушка.

– У тебя нет никакой гребаной бабушки. Только я. – Она откидывает голову на подголовник, тяжело дыша.

Я качаю головой.

– Больше нет. Она нашла меня и вернулась в мою жизнь.

Когда я перевожу взгляд на Мисти, она смотрит прямо на меня, широко раскрыв глаза. Очевидно, она этого не ожидала.

– Ты правда нашла кого-то из своей семьи?

Киваю.

– Да. Это было неожиданностью для нас обеих. Но мы теперь видимся, разговариваем и узнаем друг друга лучше.

Я определенно не собираюсь упоминать, что мы познакомились, когда я оказалась в больнице после похищения. Мисти не нужно столько знать.

– И всякие вещички она тебе, похоже, покупает, – бормочет мать, снова опуская веки. Потом проводит рукой по гладкой коже сиденья. – Она, наверное, богатенькая.

– Наверное, – отвечаю я, все еще стараясь не раскрывать слишком многого. – Думаю, она просто хочет мне помочь. Ведь она упустила большую часть моей жизни.

К счастью, мы подъезжаем к дому Мисти, прежде чем она успевает задать еще парочку неудобных вопросов. Она не выбирается из машины, и мне приходится помочь ей, закинув ее руку себе на плечи. Пока мы идем, мать сутулится, покачивается и чуть не спотыкается о бордюр, когда мы подходим к подъездной дорожке.

– У тебя ключ-то есть? – спрашиваю ее, и она что-то бормочет, похлопывая себя по карманам.

Вздохнув, я достаю свой, стараясь не слишком задумываться о том, что одной из причин, по которой я храню ключ от ее дома на связке, являются как раз вот такие моменты.

Мы заходим внутрь, и, конечно же, в доме царит беспорядок. Моя приемная мать никогда особо не заботилась о домашних делах и уборке, и чаще всего именно я не выдерживала и делала это сама.

– Ты сможешь самостоятельно подняться по лестнице?

– Могу попробовать, – говорит она, направляясь в указанном направлении.

Раздается приглушенная ругань, я вздыхаю и иду на кухню, чтобы принести ей воды. Раковина переполнена посудой, и мне приходится рыться в шкафчиках в поисках чистой чашки, чтобы наполнить ее водой из-под крана. Сделав это, я поднимаюсь наверх и нахожу Мисти, сидящей на полу перед кроватью, а не на ней.

Мне с трудом удается поднять ее и снять с нее одежду, чтобы она смогла лечь спать, а после приходится побороться, чтобы заставить ее выпить воды.

– Ты хорошо выглядишь, – бормочет она, когда я ставлю пустую чашку и протягиваю руку, проводя ею по волосам. – Лучше, чем раньше.

– Ну, теперь у меня есть время на себя, – говорю я. Никто из нас не упоминает, что Мисти была одной из причин, по которой у меня раньше не было времени на себя.

– Вон какая стала. Модная вся. Повзрослела.

Я пожимаю плечами, тихо посмеиваясь.

– Наверное, да. Скоро даже собираюсь на открытие нового крыла Музея современного искусства. Представляешь?

В моих словах есть доля сарказма, но, произнося их, я понимаю, что, в общем-то, именно это я и имею в виду. Уиллоу, которая жила с Мисти и проводила все свое время, работая и пытаясь убежать от этой жизни, никогда бы не смогла сделать что-то подобное.

К моему удивлению, Мисти, укладываясь в постель, начинает плакать.

– Так у тебя должно было быть с самого начала. Красивые тачки. Художественные музеи и все такое. А не это. Я была тебе плохой матерью.

Это совсем не похоже на ее обычное поведение, когда она пыталась вести себя, как хорошая мать и устраивала целое представление из этого, или когда обдуривала меня, а потом манипулировала моими чувствами. Этот момент кажется почти… искренним.

Что для нее странно.

– Мам…

Она качает головой, обрывая меня.

– Нет, так и было. Дерьмовая мамаша. Я же просто хотела, чтобы у тебя все хорошо было, понимаешь? Ты ведь умная. Умнее меня, уж точно. Если эта женщина – твоя бабушка – способна тебе помочь, то и хорошо. Ты заслужила. Я рада, что она тебя нашла.

Сердце будто в тиски угождает. Несмотря на все, через что она заставила меня пройти за эти годы, какая-то часть меня по-прежнему любит ее. И, наверное, всегда будет любить. Долгое время она являлась для меня всем. И пусть жизнь наша порой оказывалась очень тяжелой, это было лучше, чем не иметь ничего.

– Ты старалась как могла, – говорю я ей.

– Может, так, а может, и нет. – Она снова протягивает руку и проводит по моим волосам. – Но ты всегда была рядом. Ты хорошая, и я люблю тебя за это.

Я смаргиваю подступившие слезы и сглатываю комок в горле. Не уверена, что помню, когда она в последний раз говорила мне, что любит меня. Во всяком случае, искренне.

Прежде чем я успеваю что-либо сказать, ее рука опускается, и она утыкается лицом в подушку. Ее дыхание становится ровным, и она засыпает.

Я немного стою, наблюдая за ней, а потом выхожу из дома и возвращаюсь к своей машине. До дома добираюсь в тишине, завариваю себе чашку чая и устраиваюсь на диване с чизкейком, который Оливия дала мне с собой.

Я не могу перестать думать о маме и о том, как она смотрела на меня. Слезы в ее глазах и то, что она сказала, все еще свежи в памяти, и эмоции бурлят.

Сколько раз я твердила себе, что с ней покончено, что я больше не смогу терпеть манипуляции и не позволю ей использовать меня. Но каждый раз, когда она нуждалась во мне, я возвращалась.

Я удивилась, узнав, что Мисти осознает себя плохой матерью, особенно после того, как она постоянно говорила мне, что кроме нее у меня в этом мире больше никого нет.

Я не могу полностью простить маму за все, но все же люблю ее.

Это делает меня дурой? Слабачкой?

От чизкейка у меня пересыхает в горле. Я пялюсь в телик, снова и снова прокручивая все это в голове. Вспоминаю наш с Виктором разговор, что нас используют люди, которые должны любить и заботиться, и, прежде чем успеваю передумать, тянусь за телефоном.

Я знаю, что не должна с ним разговаривать, и уж точно не должна писать ему о личных вещах, но… Я ничего не могу с собой поделать.

Я: Как думаешь, возможно ли любить человека, когда знаешь, что он плохо на тебя влияет?

Я отправляю сообщение, закусив губу. Может, он проигнорирует его. Может, это глупый вопрос, который только разозлит его аналитический ум.