Последний конвой - Саморский

Змея Горыныча.

— Звание?

— Лейтенант.

— Должность?

— Командир малой боевой группы.

— Сколько человек в группе?

Ага, так я тебе и сказал. По уставу лишнее болтать не положено.

— Чем занимается группа?

— Спецоперациями, — постарался вложить как можно больше сарказма в это слово.

Опер молчит несколько бесконечных секунд, перебирая на столе бумаги.

Прямо как мышь в кладовке, шурх — шурх — шурх. И этот еще, стоит рядом, противно дышит перегаром в ухо…

— Родион Сергеевич, — голос собеседника вновь изменился, стал текучим, обволакивающе липким, словно патока, — знакомы ли вам такие фамилии, — принялся быстро перечислять, даже не сверяясь со списком, — Хамид, Терияки, Корсаков, Стебин?

Сердце бешено заколотилось в груди, пытаясь нащупать брешь и выскочить вон.

— Я не буду отвечать на этот вопрос. Имена, фамилии и звания личного состава спецподразделения не подлежат разглашению ни под каким предлогом.

— Кузнецов? Крашенинников? — продолжил чекист, словно и не слышал ответ. Или ему просто наплевать на слова подозреваемого?

Допроса с пристрастием не выдерживает никто…

Где-то противно жужжит назойливая муха. Опер молчит, терпеливо ждет. Нужно что-то сказать, пауза затянулась сверх всякой меры. А нужно ли? Разве это что-то изменит?

Снова сильный удар по столу, даже лампочка моргнула. Бугай тоже не остался без дела, постарался, продублировал. Хорошо вышколенный холуй, свою работу выполняет качественно. Короткое движение и зазвенело в голове, запылало огнем ушибленное ухо. Это чтобы слова «гражданина начальника» быстрее доходили до сознания арестованного.

Ладно, здоровяк, всему свое время. Мир тесен. Встретимся еще, поговорим по душам…

— Родион Сергеевич, все что от вас требуется, — отвечать на заданные вопросы. Мы не требуем нарушать устав, но, если вы будете молчать, нам придется применить углубленный допрос третьей степени воздействия. Это может быть очень опасно для вашего здоровья. Если вы согласитесь на сотрудничество со следствием, то сможете избежать неприятных хм… воздействий на ваш молодой и цветущий организм.

Родион молчит, стиснув зубы.

— Или вы не понимаете русского языка, господин лейтенант? Может быть мне повторить на интерлингве? Или вы предпочитаете арабский?

— Не нужно.

— Хорошо, — голос Льва Исааковича внезапно приобрел металлические нотки.

Опер вышел из поля зрения, поворачивать голову вслед за ним Родион не решился, к тому же наручники за спиной сильно сковывают движения. Да и бугай над ухом засопел еще громче, видимо руки чешутся. Такому только дай повод…

— Какой-то вы несговорчивый, Родион Сергеевич. По-вашему, мы зря теряем время?

— Мне не в чем признаваться.

Опер едва слышно хмыкает.

— Очень может быть вы и правы, Родион Сергеевич. Но мы должны учесть любую возможность. Ведь так? Вы согласны?

— С чем?

— С тем утверждением, что основная задача службы собственной безопасности — следить за порядком в органах. Даже если в показаниях задержанных написана полная ерунда, мы не можем игнорировать полученный сигнал, а обязаны провести полноценное расследование. Мы не имеем право на ошибку, на карту поставлены жизни людей Метрополии.

— Мне плевать чем занимается ваша служба. У вас своя работа, у меня — своя.

Бугай слегка подался вперед и засопел перегаром прямо в ухо. Родион скривился, и затаил дыхание стараясь не вдыхать ароматы давно немытого тела дознавателя.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Мне нечего сказать.

— Какой же вы упрямый, Родион Сергеевич.

Он снова зашелестел бумагами, выбрал одну и положил на стол.

— Прочтите.

— Что это?

— Прочтите!

Скользнул взглядом по диагонали, выхватывая из текста отдельные фразы. Стенограмма допроса Крашенинникова. Черт его знает, кто таков, но излагает складно. Несколько раз наткнулся на знакомые имена, в том числе — свое собственное. Все ясно, фальшивка, состряпанная на коленке буквально полчаса назад. Значит арестовали «по стуку» и теперь будут добиваться «явки с повинной», потому что никаких доказательств вины в наличии нет. Как я и предполагал.

— Это полный бред!

— Не исключено, — хихикнул опер, — нашей службе нередко приходится иметь дело с не совсем адекватными людьми. Ну вы меня понимаете…

— Нет, не понимаю.

— Очень жаль!

— Если у вас есть доказательства моей вины, — предъявите их.

— Я надеялся, что вы сами все расскажете. Рассчитывал на вашу лояльность, ведь мы работаем в одной организации…

— Это не так!

— Почему же? — искренне удивился опер, — вы защищаете граждан Метрополии от внешних врагов, а я от внутренних.

— Долго объяснять в чем разница, — отмахнулся Родион.

— Ну уж постарайтесь, — усмехнулся Лев Исаакович, — уважьте старика.

— Мы воюем за жизни людей в Метрополии, а вы — с людьми в Метрополии. Вот в этом и разница!

— Признаться, Родион Сергеевич, я слегка разочарован, — опер вновь исчез из поля зрения. Родион опустил голову и закрыл глаза ожидая удар по затылку. Бугай совсем заскучал, и принялся икать над самым ухом. Видимо накануне перебрал «чемергесу» и жутко страдает с похмелья, отсюда вытекает злость на весь мир, и навязчивые садистские выходки по отношению к арестованным.

— Если вы не хотите сотрудничать, так и скажите. Я просто дам ход делу о привлечении вас к уголовной ответственности по статье «организация насильственного захвата власти». Доказательств более чем достаточно. Одних только показаний Крашенинникова хватит для пожизненной ссылки на болота.

— Идите к черту, Гейман!

Сильный удар, тело швырнуло вперед, но проклятые наручники удержали на месте, адская боль пронзила позвоночник до самого копчика.

— Не нужно бранных слов и проявления эмоций, — спокойно пояснил опер действия своего подчиненного, — Родион Сергеевич, посмотрите на ситуацию со стороны. Мы просто выполняем свою работу. У нас есть «сигнал», который необходимо проверить.

— Сфабрикованный донос, — буркнул сквозь зубы Родион.

— А хоть бы и так…

— Я отказываюсь отвечать на вопросы. По закону, имею право не свидетельствовать против самого себя.

— Имеете, — спокойно соглашается опер, — но что это изменит?

Родион молча пожал плечами.

— Поймите, господин лейтенант, если мы не придем к консенсусу, я передам дело следователю. А он не будет таким добрым и ласковым, как я. Суд — это формальность. Вас ждут болота…

— На болотах тоже люди живут.

— Люди всюду живут, Родион Сергеевич, даже в пустыне. Вопрос не в том, где они живут, а в том — как они живут? Через пару лет ваше тело покроется незаживающими гнойными язвами, а еще через год вы