«Уходили мы из Крыма…» «Двадцатый год – прощай Россия!» - Владимир Васильевич Золотых

критик Аркадий Тимофеевич Аверченко. Это была, по мнению военного журналиста А.А. Валентинова, служившего в отделении связи полевого штаба Врангеля, «наиболее распространенная газета в Крыму, читавшаяся также и заграницей». Не менее известный российский журналист, издатель и общественный Борис Алексеевич Суворин издавал в Феодосии газету «Вечернее время», а в Симферополе «Время»[245]. Это были довольно популярные газеты монархического направления, позицией которых было «фрондирование с определенным уклоном вправо и хлесткая критика в пределах дозволенного правительством»[246].

Большие проблемы и «головную боль» властям приносили публикации в севастопольской газете монархического направления «Русская правда», носившие откровенно антисемитский, погромный характер. П.Н. Врангель вынужден был лично заниматься разрешением этой проблемы, ибо представители США контр-адмирал Мак-Колли и Франции майор Этьеван обратились к нему с заявлением, что подобного рода статьи однозначно вызовут отрицательную реакцию в американском и французском общественном мнении. Объявив выговор цензору и закрыв «Русскую правду», правитель Юга России заявил в интервью представителю газеты «Великая Россия» Н.Н. Чебышеву: «В народных массах действительно замечается обострение ненависти к евреям. Чувство это все сильнее разливается в народе. В последних своих проявлениях народные противоеврейские настроения буйно разрастаются на гнойнике большевизма. Народ не разбирается, кто виноват. Он видит евреев-комиссаров, евреев-коммунистов и не останавливаются на том, что это часть еврейского населения, может быть оторвавшаяся от другой части еврейства, не разделяющего коммунистических учений и отвергающего советскую власть. Всякое погромное движение, всякую агитацию в этом направлении я считаю государственным бедствием и буду с ним бороться всеми имеющимися у меня средствами. Всякий погром разлагает армию, войска, причастные к погромам, выходят из повиновения. Утром они громят евреев, а к вечеру они начнут громить остальное мирное население»[247].

Среди других крымских газет, выходивших во врангелевское время, можно отметить «Таврический голос» (Севастополь, редакторы Н.А. Казьмин и Б.А. Ивинский), «Вечернее время» (Севастополь, редактор А.А. Бурнакин), «Крымский вестник» (редактор И.Я. Нейман), «Крестьянский путь» (Симферополь, редактор В.Я. Уланов), «Юг России» (Севастополь, редактор К.В. Егоров) «Южные ведомости» (Симферополь, редактор Н.Н. Богданов), «Курьер» (Симферополь, редактор Б. Ратимов), «Наш путь» (Ялта, редактор В.А. Руднев), «Знамя» (Симферополь), «Военный голос», «Голос фронта», «Вечернее слово», «Донской вестник» (Евпатория), «Царь-Колокол» (черносотенная газета), «Голос жизни», «Заря России» (Севастополь), «Крымская мысль», «Русская правда» (монархическая), «Русский терем», «Русское дело», «Святая Русь», «Южный курьер», «Ялтинский вечер», «Ялтинский курьер», «Таврические губернские ведомости», «Юг», «Евпаторийский курьер» и другие[248].

Некоторые крымские газеты этого периода по нескольку раз закрывались лично Врангелем, или их деятельность приостанавливалась цензорами; а уж предупреждения в антиправительственной деятельности неоднократно получали практически все крымские газеты. «Нерв общественной и политической жизни в Крыму – печать – был парализован, – категорично заявлял в своей книге «Конец белых» известный журналист Белого стана Григорий Раковский. – Система, которая практиковалась в отношении печати, развращала, деморализовала ее. Она заключалась в том, что правящие круги путем цензуры, путем всякого рода административных воздействий, репрессий, совещаний – стремились вогнать печать в такое русло, чтобы при абсолютном отсутствии элементарной свободы слова, она все же мела вид независимой печати. В официальных кругах с этой все время распространялись слухи о том, что цензура в ближайшем будущем отменяется. Одновременно с этим, путем огромного количества всяких инструкций, предписаний, распоряжений, советов и предупреждений, был установлен непреложный порядок, при котором всякая газетная строка проходила цензуру, произвол которой не знал границ.

Правящие круги входили в самую технику печатания газеты, причем представители власти брали на себя даже обязанности метранпажа, дабы читатель никоим образом не мог догадаться о тех манипуляциях, которые произведены над газетой. Органам печати запретили, например, оставлять белые места, помещать объявления там, где прошла цензура. Более или менее интересные статьи и информационные заметки, касавшиеся отдельных ведомств, отправлялись цензурой на просмотр начальникам этих ведомств… Часто не разрешалось не только критика приказов Врангеля, но и объективное разъяснение их… Честная, свободная журналистика буквально задыхалась в этой атмосфере сплошного издевательства над свободным словом. Невыносимо тягостное положение отягощалось материальной, в частности, «бумажной» зависимостью газет от правительства, к которому таким образом, как бы поступали на службу журналисты… Эта журналистика, находившаяся на откупу у правительства, играет руководящую роль. Наиболее видные ее представители являются одновременно и журналистами, и агентами-осведомителями правительственных учреждений»[249].

Кроме российских журналистов, в Севастополе работали корреспонденты ряда ведущих европейских газет и информационных агентств: Беренджер («Рейтер»), Шарль Ривэ («Тан», (Le Temps – «Время»), Сэмюэль Хор («Таймс»), итальянец Грегори, корреспондент «Чикаго Трибюн» и другие[250]. Иногда им устаивались поездки на фронт в специальном поезде главнокомандующего.

Из-за дороговизны бумаги и типографского труда стоимость крымских газет была довольно высока. «Вообще дороговизна газет была самым уязвимым местом крымской печати, – отмечал в своих воспоминаниях начальник отдела печати Гражданского управления Г.В. Немирович-Данченко. – Но она являлась лишь естественным последствием царившей в Крыму общей дороговизны и связанных с нею вздорожания типографского труда… При таких условиях нечему удивляться, что цены на номер газеты в Крыму доходили к концу лета до 500–800 рублей. Это обстоятельство, принимая во внимание, что на большевистских газетах, проникавших с фронта и из Евпатории, неизменно значилась цена в 3–5 рублей, ставилось в особую вину Отделу печати. Но ведь и цена фунта (400 граммов. – Авт.) хлеба к концу лета в Крыму дошла до 800 рублей»[251].

Нельзя утверждать, что смертельно уставшие от революции и гражданской войны журналисты поголовно были сторонниками белого дела, на что рассчитывал П.Н. Врангель. Поддержка эта была в большей степени пассивной, чем активной. Доминировало же большинство, которое хотело просто отсидеться в теплом Крыму и пережить лихолетье.

В эти годы в Севастополе и ряде других крымских городов действовали типографии и книгоиздательства, которые печатали не только газеты, но и выпускали книги. Самым крупным книгоиздательством этого периода являлось «Русское книгоиздательство в Крыму», которое при финансовой помощи правительства П.Н. Врангеля выпустило десятки книг тиражом в 200 тысяч экземпляров, в том числе учебников в 150 тысяч экземпляров[252]. Ощущалась большая нехватка букварей, учебников, практических наставлений земледельцам, ремесленникам, кооператорам, поэтому своим приказом от 3 сентября 1920 года П.Н. Врангель запретил вывоз книг из Крыма за границу. Более того, по просьбе начальника Гражданского управления правительства Крыма было выделено 10 миллионов рублей на покупку книг на Севастопольском рынке[253]. В крупных городах Крыма работали книжные магазины. В Севастополе современники, например, отмечали «Книжный и писчебумажный магазин Ковшанлы».

Небольшими тиражами в это перод публиковались и книги российских литераторов, нашедших убежище в Крыму. Здесь в 1920 году жили и творили писатели В.В. Вересаев, А.Т. Аверченко, С.Н. Сергеев-Ценский, С.Я. Елпатьевский,