Перед прочтением — сжечь! - Николай Переяслов

Минут через восемь ожидания к перекрёстку почти неслышно подплыла со стороны улицы Луначарского элегантная белая легковушка, и томный женский голосок позвал через приспущенное стекло:

— Селифанушка! Пупсик мой! Ку-ку…

— Век бы тебе, стерве, куковать, — буркнул себе под нос Водоплавов, но вслух не сказал ни слова, а только приветственно помахал рукой и, изобразив на лице улыбку, поспешил через улицу к машине.

Открыв дверцу «форда», он грузно опустился на переднее сидение и практически тут же оказался в жарких объятиях любовницы. Прошло немало времени, прежде чем профессору удалось отбиться от её агрессивной ласки и повести рандеву по своему собственному сценарию.

— Ну что ты, в самом деле!.. — выкрикнул он, не скрывая досады. — Ну, прямо как девчонка нетерпеливая! У меня сегодня был очень тяжёлый день, погиб лучший из поэтов моей студии… А тебе бы только…

— Кто погиб?

— Да Голоптичий.

— Ой, Янчик! Янчика не стало! А что с ним случилось?

— Не знаю точно. Сказали, что найден в гостинице «Высотная» задушенным. А что там произошло и как, пока неизвестно… Вот. А тут ещё с Колтуховым поссорился…

— Бедненький мой, — Софочка опять было потянулась поцелуем к щеке Селифана Ливановича, но наткнулась на его не поощряющий инициативу жёсткий взгляд, да так и замерла на полпути со сложенными гузкой губками.

— Я думал, мы сначала посидим с тобой где-нибудь на тихой верандочке, послушаем соловьёв, пропустим за упокой души поэта по маленькой рюмочке…

— Ага! Пьёшь ты маленькими рюмочками, как же! Последний раз так нализался, что даже и не прикоснулся ко мне… Уснул, как колода. Я только зря тогда с Риткой насчёт хаты договаривалась.

— Ну ладно, ладно, что ж ты это всякий раз вспоминаешь! — поспешно перебил её профессор. — Я же тебе объяснял, что мы тогда Валерке Галопову день рождения отмечали, мне пришлось целый день произносить тосты, я от этого страшно устал, вот потом вечером и срезался… А сегодня мы с тобой совсем немножечко так посидим, пошепчемся, чтобы душа успокоилась, а после этого…

— О-ох! — деланно вздохнула Софочка. — Что мне с тобой таким поделать? Ладно, уж, поехали на папину дачу. Он вчера отбыл в Москву — там то ли Боровой, то ли Вольский, я уже не помню, организовали встречу предпринимателей с президентом России, и он тоже получил приглашение в ней участвовать. Так что его дача сегодня — наша… На всю ночь…

— Вот видишь, как здорово! — похвалил её Селифан Ливанович и как бы мимоходом уточнил: — А там у него найдётся какая-нибудь бутылочка?

— Да уж не переживай ты, что-нибудь придумаем, — успокоила его Софочка и, подвигав рукояткой переключения скоростей, тронула машину с места.

Выехав минут пять спустя за городскую окраину, она увеличила скорость, и «форд» легко понёсся по темному вечернему шоссе в сторону элитного дачного посёлка Красная Глинка, где располагались особняки всей городской и районной власти, а также представителей местного бизнеса, к каковым относился и отец двадцатишестилетней Софочки Гринфельд, пышногрудой четырежды разведённой брюнетки, скрашивающей своё одиночество тайной связью с весьма уже немолодым, сильно пьющим и, главное, оппозиционным по отношению к руководству города и района профессором. В народе неспроста утвердилось убеждение, что запретный плод слаще обычного, не исключено, что и в отношениях Софочки с профессором основную пикантность составляла именно эта его опальная оппозиционность, переводящая их ночные свидания на чужих квартирах из разряда традиционного бытового блядства в категорию некоей чуть ли не подпольной работы. Отец уже давно не вмешивался в её личные интимные дела, махнув рукой на все многочисленные замужества, разводы и заполнявшие интервалы между ними любовные романы дочери, но, тем не менее, будучи целиком человеком бизнеса, чётко просчитывающим, имя кого из друзей дома может вдруг помешать ему в развитии отношений с представителями власти, он, как понимала своим отнюдь не примитивным умом Софочка, никогда не одобрил бы её шашней с лидером красногвардейской литературной братии, поддержавшей, по своей недальновидности, на минувших выборах прежнее коммуняцкое руководство и теперь заклято враждующей с нынешним. В этом свете её сегодняшнее решение провести ночь с профессором на отцовской даче было сродни намерению находящегося во всероссийском розыске преступника залезть в кабинет начальника МУРа и оставить ему на столе в качестве приветствия здоровенную благоухающую кучу…

Белоснежный, как ангельские одежды, Софочкин «форд» преодолел двадцать четыре километра загородного шоссе и, выполнив правый поворот, перешёл на уходящую вглубь лесного массива неширокую асфальтовую дорогу, ведущую к Красной Глинке. Через приспущенные боковые стёкла профессорский слух улавливал сопровождающее их с обочин дороги пение ночных птиц, ветерок заносил в салон дыхание каких-то неведомых ему трав и цветов, над лесом, под разными углами к горизонту, то и дело проносились со скоростью 12 километров в секунду сжигающие себя в земной атмосфере посланники Космоса — метеоры, и вся эта, вроде бы, с детства знакомая ему, но отодвинутая куда-то всяческой суетой, жизнь показалась вдруг настолько гармоничной и правильной, что Селифану Ливановичу впервые за многие годы сделалось стыдно и за свою сегодняшнюю ссору с Колтуховым, и за его нелепо затянувшуюся войну с критиком Антоном Северским, и за эту ненужную связь с ненасытной до блуда Софочкой, да и вообще за всю свою вторую половину жизни, под которой, точно горный аул под селевым потоком, оказался погребенным тот молодой многообещающий филолог, первые литературные опыты которого успел высоко оценить ещё сам Михаил Александрович Шолохов…

Профессор не сумел удержать глубокого тоскливого вздоха и, чтобы отвлечь себя от одолевающего сентиментального настроения, бросил взгляд на летящую с еле слышным шорохом под колёса «форда» дорогу. Метрах в двухстах впереди ему привиделось некое непонятное мерцающее свечение, образующее над асфальтом как бы сотканные из газовых облачков или волокон ночного тумана высокие треугольные ворота.

— Что это у вас тут за природное явление? — указал он на эту стремительно приближающуюся диковинку Софочке. — Прямо триумфальная арка какая-то. С иллюминацией.

— А! — беспечно отмахнулась его спутница. — Наверное, какие-нибудь испарения. Тут много всяких болот и родников, над которыми в жаркую погоду собирается пар. Бывает, что он почему-то фосфоресцирует, — и машина, не останавливаясь, нырнула под эту переливающуюся матовым сиянием арку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});