Дневник. 1914–1920 - Прасковья Мельгунова-Степанова

Вчера Диомидов в н. с. комитете [представил] доклад о своей деятельности во время восстания и очень гордился своей нейтральной позицией и никак не мог понять, почему комитет его осуждает, а его осуждали, п[отому] ч[то] партия н. с. не была нейтральной, а стояла за Временное правительство, он же входил в соглашение с большевиками и подписал даже вместе с последними воззвание к населению.

С. поехал сегодня в Петербург на переговоры с Комитетом спасения Родины и революции. Каледин отдал казакам приказ стягиваться в крупные единицы или идти к нему. По сведениям избирательной комиссии, бегство солдат огромное. Из 16 000 артиллеристов, обстреливавших Москву, осталось 500–1000 человек. Боятся подлогов при выборах. Сюда привезли 2000 матросов. В Гжатске солдаты остановились, потому что узнали, что здесь все кончилось.

11 ноября

Нигде не дают хоронить белогвардейцев-студентов. Хотели хоронить на Братском кладбище, но Революционный комитет заявил, что бригада, стоящая на Ходынке, им не подчиняется, и они не ручаются, что она не разгромит процессию. Тогда обратились в Новодевичий монастырь, там согласились, но пришли большевики, пригрозили, что разнесут монастырь, – отказались. Кто-то из приехавших из Петербурга говорил, что банки там работают нормально, только с условием невмешательства большевиков. Там им не дают автомобилей – забастовка!

Совет Университета решил продолжать занятия впредь до вмешательства большевиков, а тогда закрыть. Служащие города постановили бастовать, но как – это должен выработать стачечный комитет (отчисление – однодневный заработок).

Говорят, что союзники решили передать протекторат над Россией и Китаем – Японии и продолжать войну.

12 ноября

Все утверждают, что на выборах были большие подкупы, что солдаты получали по 25 рублей в день от большевиков. А при обысках просто взятки.

Отец одной девочки у Чили (бывший городовой), по ее словам, поступил в Красную гвардию, но ему все жалованья не платят.

Бедный Керенский, его и теперь все ругают, что он до этого довел, – как я рада, что он в безопасности; и прав Тихон Иванович, что он из слишком благородного металла, так что не выдержал этой грубой силы.

14 ноября

Вчера на Братском кладбище хоронили студентов и юнкеров, убитых во время восстания. Никаких эксцессов не было. В простонародной толпе делали сравнение между похоронами красногвардейцев у Кремлевской стены без духовенства с этими похоронами, обставленными всеми обрядами церковными в присутствии большого количества духовенства, и все сравнения были не в пользу первых: «Собаке собачья смерть», – говорили про тех, похороненных «как собаки» под забором. Большую ошибку сделал Революционный комитет, забыв о религиозных чувствах, которые сейчас, во время голода и всяких бедствий, начинают говорить все сильнее. Солдаты и рабочие присоединились к вчерашней процессии. На трамвае, когда Б. Д. Федоров возвращался, кондукторша стала что-то смеяться, а какой-то рабочий ей заметил: «Чего смеешься?» Она: «Я плакала десятого, а сегодня смеюсь». – «А я, – сказал он, – плакал и десятого, плачу и сегодня». Она прикусила язык.

Оружие для домовых комитетов можно получать на Сретенке в трактире, кажется «Волна», у товарища Ольги! Образовалось межпартийное бюро для охраны выборов, а то воззвание Революционного комитета идет прямо вразрез с их действиями – они сожгли и уничтожили прямо в типографии воззвание кадетов. Говорят, что Каледин «нанимает» себе войска, т. е. всякого желающего к нему «поступить» берет «за большие деньги».

15 ноября

Вчера вечером было у нас заседание Городского комитета н. с. и Филатьев делал доклад о Думе и о том, как разгоняли утром Управу: явился гимназист, который стал разгонять, они отказались подчиниться, и он, наконец, махнул рукой и заявил, что он сам не желает больше подчиняться Военно-революционному комитету и ушел. Филатьев говорил о том, что Дума должна напрячь все усилия и, поддержанная партиями, вдохнуть жизнь в бездейственное Временное правительство, которое молчит перед разгулом большевиков. Один Керенский между тем только и сложил свои полномочия и прислал отставку. Сегодня утром в Думе, куда от нас (н. с.) представителями отправились Лидов и С., было еще лучше – явились солдаты и потребовали, чтобы все разошлись. Минор заявил, что подчиняется силе, но все потребовали частного совещания, старший заявил, что этому он препятствовать не может, и солдаты ушли. Тогда Дума решила продолжать заседание. Вошли опять 10 солдат. Евгения Ратнер обратилась к ним с простой, ясной речью-разъяснением; они поодиночке тихонько стали выходить. Тогда решили пригласить их присутствовать на заседании, они отказались, но потом один за другим вернулись, свинтили штыки, сели и заявили, что они не знали, что такое Дума; аплодировали они со всеми речам против большевиков.

17 ноября

Третьего дня я дежурила ночью в подъезде. Своеобразное явление XX в. – каждый дом занялся самообороной, потом, кажется, сорганизовались улицы, кварталы и над всем «Центродом».[194] Но пока все стройно сорганизуется, каждый дом старается получше защититься, и у нас устроили дежурства от 11 часов ночи до 7 часов утра в три смены по 2 часа 40 минут – сидеть там впотьмах и терять время – тоска смертная. Я сидела во второй смене от 1 ч. 40 м. до 4 ч. 20 м. и слушала глупую болтовню двух других дежурных, ибо в каждом подъезде дежурят трое: мужчина и две женщины, причем в случае нападения мужчина должен задерживать нападающих, пока одна женщина всех разбудит, а другая черным ходом сбегает во все подъезды, чтобы поднять тревогу. При этом во дворе дежурят 6 человек (обычно четыре) с винтовками, они заходят в парадные подъезды погреться, при этом говорят пароль, при мне: «Тифлис». Что-то средневековое.

Вечером, когда возвращаешься домой, постоянно слышишь выстрелы: кто говорит, что это дозоры, но вернее что-то другое. На днях три солдата сняли шубу с бухгалтера Зем[ского] союза, он в отчаянии, что украли новую шубу, побрел домой в шинели, которую они ему дали и вдруг, сунув руки в карманы, вытащил оттуда золотые часы и 1500 рублей. Все теперь сплошной анекдот, но очень трагический.

Сегодня солдаты не пустили управских служащих в Управу, заявив, что они «за царя» – Бог знает, какая демагогия. А Ленин выпустил Дубровина и всех жандармов. Очевидно, они – одно, и немцы им содействуют.

В Петербурге на выборах в Учредительное собрание мы (н. с.) получили 18 000 голосов, а всему блоку социалистов не хватило только 5000 голосов для одного человека, которым был бы Мякотин. Прошли: шесть большевиков, четыре кадета и два эсера. Что-то будет у нас?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});