Ваш номер — тринадцатый - Евгений Соломенко

Свежая кровь придаст заклятиям вуду особую силу, превратит их в огонь, в молнию, в смерч.

Над свечами вздымается черная копоть, и черная кровь бежит из мертвого петуха, и черными кажутся даже слова, слетающие с губ жрицы. И женщина знает: весь мир сейчас — черный. Черный, как южная ночь без звезд, без луны, без жизни.

Итак! Пора! Она взяла маленький махагониевый пенальчик, раскрыла его и вытащила длинную иглу из черного серебра. Зажав иглу в руке, вперила яростный взор в крохотную восковую фигурку, распростертую на жертвенном столе.

Раз! Женщина изогнулась над куклой — и острая игла вошла игрушечному человечку в самую середину живота.

В это мгновенье один из пассажиров летящего над Атлантикой «Конкорда» — мужчина с холеным и властным лицом — оборвал начатую фразу на полуслове и согнулся в судорожной корче. Референт, утрясающий с ним текст завтрашнего доклада в Верхней Палате, растерянно уставился на побелевшее лицо босса…

Два! Она извлекла иглу и тотчас нанесла новый удар — в мягкое куклино темя.

Пассажир «Конкорда» резко распрямился, выгнулся дугой и застонал тонким голосом. Голова его дернулась и склонилась к плечу спутника. Белая пена, срывающаяся с губ, заливала строгий пиджак референта, а тот судорожно вжимал палец в кнопку вызова бортпроводницы и бестолково бормотал:

— Михал Васильевич, вам плохо, да? Ну ничего, мы сейчас…

Три! Легко и весело игла погрузилась в грудь куклы, в левую ее половину.

Подскочившая, наконец, стюардесса напрасно бросилась за аптечкой. Мужчине, завалившемуся лицом в колени своего помощника, лекарство уже не требовалось…

Анабелла обтерла иглу, спрятала в нарядный пенальчик. Брезгливо подхватила издырявленную куклу и, стиснув пальцами, превратила в бесформенный восковой комок. Задула свечи и, не отдергивая штор, отошла к дивану, рухнула лицом в подушку.

Ее бил жуткий, изнуряющий озноб. Впрочем, это продлится недолго. Женщина знала: скоро она провалится в забытье — глубокое и пустое, как пересохший колодец. И перед тем, как безвольно кануть в темную бездну, она успела подумать: «Генерал Скурбеев должен быть доволен. Не слепить ли из воска самого генерала?».

Глава двадцатая

Пьяный негр, заветы Мао и великий гроссмейстер

От редакционной чехарды Зоринская голова разбухла, как купол Исаакия. Время подходило к десяти вечера.

Какого черта? Сидишь тут допоздна, как последний чмошник, а всякие там водопроводчики давно отдыхают! Нет, все, шабаш! С яростью выпущенного из пушки ядра Зорин ворвался в опустевшую приемную, где Славик в полном одиночестве щелкал свои сканворды.

— Свободен! Я иду пешком! — рявкнул он верному оруженосцу. И от души шваркнул дурацкой дверью о чертов косяк.

Постепенно остывая, вышел к Гостиному двору, а там Невский подхватил Зорина мощным течением, закружил в водоворотах, донес до Адмиралтейства и забросил на выгнутую спину Дворцового моста.

На мосту же творилось несусветное. Перегородив дорогу прохожим, визжала и бесновалась орава пьяных юнцов явно импортного производства. В центре ее выделялся молодой негр — длинный, как жердина, в распахнутом овчинном тулупе и канареечно-лимонной бейсболке. Вытаращив мутные глазищи и размахивая бутылкой с недопитой водкой «Распутин», он орал своим веселящимся спутникам:

— I fuck you! I fuck all world! I fuck this devilish city, this devilish river and this devilish bridge![12]

Спутники тыкали в него пальцами и реготали. От чего длинный распалялся еще сильней. Внезапно он вскочил на ограду моста и тут же сиганул вниз — на пару с «Григорием Распутиным», которого так и не выпустил из цепких пальцев. Приятели, хихикая и по пьяному делу мало что соображая, перевесились через перила и радостно засвистали.

Между тем вот уж и круги на воде успокоились, а ни курчавой башки, ни лимонной бейсболки нигде видно не было. «Все, амбец негритосу! Согласно закону Авогадро!», — ахнул Зорин. И отчего-то ощутил радостное возбуждение. Ему вдруг захотелось плюнуть в колыхание осенней воды, куда только что бултыхнулся этот перепившийся клоун. Зорин поборол свое желание и двинулся дальше, к «стрелке» Васильевского. Он уже не увидел, как чей-то стремительный силуэт перемахнул через перила и полетел вслед за злосчастным «бейсболистом».

Домой Денис Викторович пришел в замечательном расположении духа.

* * *

Эта нелепая история неожиданно для Зорина назавтра получила свое продолжение. Просматривая подборку информации, он напоролся на заметку, озаглавленную «Прыгуны с Дворцового, или Профессор спасает студента». Ну-ка, что там такое?

Заметка описывала то самое действо, коему он вчера был свидетелем. Но вот два последних абзаца удивили господина редактора самым решительным образом:

«Скорей всего, пьяная выходка студента с Ямайки закончилась бы для него трагически, если б не самоотверженность профессора Санкт-Петербургского госуниверситета, заведующего кафедрой небесной механики Ф. А. Шереметева. Проходивший мимо профессор, не раздумывая, бросился в Неву вслед за Эрнандесом Севильяно. Рискуя собственной жизнью, он спас студента, вытащил его к ступеням гранитного спуска, где обоих «купальщиков» выловили из студеной воды и на «скорой» доставили в больницу».

Тут Зорин только и смог, что присвистнуть. Ну, дела! Фабиан наш небесный, оказывается, еще и герой-интернационалист! Вот тебе и холодный циник! Звякнуть ему, что ли?

На четвертом гудке трубку подняли, и чей-то сиплый голос буркнул:

— Да!

— Фабиана Адриановича нельзя ли попросить? — осведомился главный редактор.

— Я весь внимание! — отозвалась трубка. — Никак господин Зорин?

— Он самый, Фабиан Адрианович! Только вас что-то не узнаю! Что с голосом стряслось?

— А что может стрястись, когда за всякими голодранцами сигаешь в ледяную воду? Не то бронхит, не то какой иной кафешантан!

…Через час Зорин, вооруженный баночкой гречишного меда и бутылкой фирменного коньяка «Camus ХО Superieur», бодро перешагивал порог Фабиановых «апартаментов»:

— Ну-с, как наш больной? Мы тут ему народную медицину притаранили — сейчас нанесем удар по вашим бронхитам-тонзиллитам!

— Да кой дьявол — бронхиты? — скривился страдающий спасатель. — Бронхиты — это так, мизер! А вот тестикулы я себе отшиб основательно!

— Что, простите, отшиб? — переспросил несведущий в анатомии гость.

— Тестикулы, милейший, тестикулы! Если угодно — гениталии. А чтоб вам совсем ясно стало — яйца свои героические. Слыхали такую идиому — «получить мешалкой по яйцам»? Вот я, хоть и не означенной мешалкой, а все же получил по ним вполне чувствительно. С моста сиганул враскоряку, вот и ударился о воду этими самыми тестикулами. Сейчас чувствую себя, как тот муравей, которому слоновьи яйца пришили!

На кушетку Фабиан укладывался, кряхтя и стеная. Сегодня он казался еще более плешивым и облезлым, нежели обычно. На сей раз перед Зориным предстал не лукавый сатир, а желчный ворчун. И шут-ерошка нынче из него не выскакивал с похабными прибауточками.

— Какая же нелегкая толкнула вас на эти подвиги? — позволил себе иронию Зорин. — Или медали возжаждали — «За спасение на водах»?

— Медаль ваша мне нужна, как зайцу — триппер! — проскрипел Фабиан. — А за «черной жемчужиной» я сиганул исключительно по долгу службы. Потому и на мосту оказался в должное время.

— Это что же, новое направление в небесной механике — пьяных иноземцев из Невы вылавливать? — осведомился Зорин.

— Небесная механика тут ни при чем, дражайший господин редактор, — раздраженно пояснил владелец отбитых тестикул. — Омовение мне пришлось совершить по велению нашей «Утренней звезды».

— «Звезды»? — Зорин аж рот разинул. — Да на фига ей этот чмошник сдался?

— Сдался, представьте себе! — безрадостно констатировал профессор Шереметев. — Мы не могли допустить, чтобы он утонул.

— Да, но почему? — недоумевал по-прежнему гость.

— А потому, уважаемый Денис Викторович, что в аккурат через два года, восемь месяцев и четыре дня он должен будет застрелить американского посла в Колумбии. И потому утонуть сейчас не имеет ни малейшего права. Такой вот кафешантан!

«Что за бред? — поежился Зорин. — Похоже, наш специалист по кометам отшиб себе не только яйца, но и башку!» И решил уточнить:

— Простите, не понял!

— А чего ж тут не понять? — пожал плечами спаситель на водах. — На следующей неделе его выпишут из больницы. После чего в три дня выпрут из России — «за поведение, несовместимое…», ну и так далее. И этот фуфлыжник продолжит образование уже в университете Санта-Фе-де-Боготы.

— Учиться, учиться и еще раз учиться? — засмеялся Зорин. — Как завещал нам великий Ленин?

— Именно! — кивнул Фабиан. — Не знаю, как там с дедушкой Лениным, а вот идеями Троцкого и великого Мао наш студиозус очень даже увлечется. И станет активистом крупной левацкой группировки, именующей себя «Народной армией освобождения имени Симона Боливара». У которой Троцкий и Мао — на втором месте. А на первом — автомат Калашникова.