Ваш номер — тринадцатый - Евгений Соломенко

— Гарантии? — переспросил генерал. — Какие?

— Что когда я проверну это дерьмовое дело, ваши игуаны не уберут меня и моего друга.

— Белла, не разочаровывайте меня! — обиделся Скарабей. — Как вы могли вообразить такую порнографию? Я был бы последним недоумком, если бы без крайней нужды уничтожил столь совершенное оружие, как вы!

Ее словно током ударило:

— Значит?.. Потом будут и другие… поручения?!

Чингисхан едва заметно прикрыл глаза: конечно, будут! И тут же приподнято произнес:

— Итак, пакт о ненападении подписан. Теперь — к делу! Наш фигурант должен отойти в мир иной до конца следующей недели. Пускай это выглядит как инфаркт или инсульт. В общем, вы лучше меня знаете, как эту порнографию обставить внешне. Ну а теперь — главное: какую же пешку вам предстоит сощелкнуть с доски.

Он скривил жесткий рот в чем-то отдаленно напоминающем улыбку:

— Эта комната не прослушивается. Но береженого, знаете ли, бог бережет: не будем называть имен всуе. Вот, поглядите, о ком речь.

Скарабей достал из кейса большой фотопортрет.

— Ясно! — кивнула Анабелла, вглядываясь в улыбающееся со снимка лицо, хорошо знакомое всей стране. — К концу той недели я его упакую. По самый Галапагос!

* * *

Скарабей подбросил ее до самого дома. Потом Паша долго вез его за город, на «конторскую» дачу (генерал не жаловал гостиницы). Вокруг бушевала непогода, обильная небесная влага заливала ветровое стекло.

Скурбеев смотрел на эти мятущиеся струи и думал. Почему он, талантливый физик и нейропсихолог, каких на всем «шарике» — по пальцам сосчитать, посвятил свой дар грязному делу душегубства? Почему он постоянно кому-то выкручивает руки и насилует души, склоняя к делам порочным и кровавым?

Но разве не так же точно изломали его самого, когда он только входил в эту жизнь — полным сил и надежд?

…Свое двадцатисемилетие он встречал сотрудником солидного академического института, кандидатом наук, и в загашнике уже вызревала докторская диссертация. А потом его призвали в директорский кабинет. Хозяин кабинета, седовласый патриарх, промычал нечто невнятное и тотчас испарился. А вместо него остался незнакомый человек маленького росточка с бесцветным лицом и мышиными глазками.

Этот малозапоминающийся товарищ тихим голосом доходчиво объяснил, что младший научный сотрудник Скурбеев как сознательный советский ученый и патриот обязан возложить свой талант на алтарь высших интересов родного государства. То бишь перейти в один сверхзасекреченный НИИ и там продолжить исследовательскую карьеру под эгидой Комитета государственной безопасности. Нет, разумеется, гражданин Скурбеев вправе отказаться от оказанного ему высокого доверия. Но тогда он в два счета вылетает с работы и вряд ли находит себе место в каком-либо ином научном учреждении Советского Союза.

Тут Намжилу припомнился рассказ, как в тридцать седьмом улан-удинские чекисты вломились в дацан и схватили тогдашнего Дхармараджи — духовного предводителя бурятских буддистов. А через пять дней преспокойно шлепнули его как злобного врага, который создал подпольную организацию, работавшую на японскую разведку. Сейчас, конечно, не тридцать седьмой год, и кандидата наук Скурбеева никакие чекисты к стенке не поставят. Но волчьим билетом обеспечат на долгие годы — пока бывший младший научный сотрудник не сопьется где-нибудь под забором…

Намжил подписал подсунутую ему бумажку.

Так, походя, за каких-то двадцать минут та белесая мышка-норушка перевернула всю его жизнь и, едва мелькнув, навсегда исчезла — ловить другие души.

…Что ж, он действительно сделал карьеру. И какую! Ого-го! Но во имя чего и какой ценой — об этом лучше не думать.

«Волга» наматывала на колеса мокрые километры загородного шоссе, а генерал все продолжал внутренний монолог. «И всю свою жизнь в госбезопасности ты ломал людей, заставлял их идти против совести. Потому, что тот белый мышонок с юркими глазками поселился в тебе. И сам он, и та липкая опаска, которую он в тебе породил. А что же — сегодня? Прозрение по темечку стукнуло? Да чего там прозревать, давно все ясно! Просто сегодня ты позволил себе признаться в этом».

И еще генерал подумал, что нельзя было эту мексиканскую ведьму ломать через колено: «Рано или поздно она убьет тебя, Намжил. А потом — и себя. Потом твои орлы по кретинскому своему тугоумию убьют этого Зорина, который вовсе уже ни с какой стороны…»

Свет противотуманных фонарей ломался в набегающих на машинное стекло струях, а генералу казалось — это его жизнь так изломана одним нескончаемым ненастьем.

Досье

Объявление

Оптовая база продает физическим лицам гробы дощатые б/у. Цены договорные.

Глава восемнадцатая

Зеркало для сатаны

Планерка уже закончилась, а Зорин все вертел в руках фотографию, разглядывая волевое, всей стране известное лицо:

— И траурную рамку дайте пожирнее. Чтоб это был не некролог, а конфетка! Согласно закону Авогадро! Не каждый день такие шишкари играют в ящик!

Вернул фото Заметельскому и зябко передернул плечами:

— А казалось бы, на таком бугае — пахать и пахать! И нате, пожалуйста: инфаркт миокарда, венки и марш Шопена. Что-то совсем уж короток век наш мужицкий стал!

Тут он бросил взгляд на притворно-траурную физиономию своего зама и осекся («Перед кем бисер мечу?!»). Резко поднялся и, уже выходя из зала заседаний, распорядился:

— Так что, Викентий Викентьевич, проследите лично! Сами понимаете…

А через сорок минут он страдал, отсиживая зад уже на другом совещании — в своей собственной фирме «Ортодокс».

— …Объективная обстановка и превалирующие тенденции общеизвестны: скачок индекса Доу-Джонса, падение мировых цен на нефть, дальнейшая девальвация рубля. В соответствии с ними мы внесли в финансовую стратегию фирмы следующие коррективы… — монотонно бубнил голос Короеда.

Такую кличку своему исполнительному директору Зорин присвоил за крайнюю его въедливость. Короед был сущим кладом: работал, как вол, никогда не ошибался, был педантичен до безобразия и точен, как солнечные часы.

А тот продолжал долбить свое, словно дятел — сухую осину:

— В соответствии с условной нормой досрочных платежей по закладным на ценные бумаги, а также принимая во внимание наши обязательства как пользователя по договору коммерческой концессии…

И вдруг Зорин словно бы уплыл из этого кабинета с финской офисной мебелью и оказался на берегу далекого озера, примостившимся на деревянной лавочке. А рядом с ним сидел повелитель коряг Сан Сеич. Смотрел на Зорина ясными своими глазами и говорил:

— Сильно ты изменился, Денис Викторыч! Какой-то совсем другой стал!

Не пенял, не укорял, а просто констатировал как факт.

Прав старый лесной пень! Эта же мысль нет-нет, да и прорывалась к Зорину сквозь сытое довольство, бередила, вселяла неясную тревогу. Да что там — изменился? Переродился! От и до! И дело тут не в должности, известности и капиталах. Эти приятности хотя и нравились чрезвычайно, но оставались только внешним обрамлением. А соль-то заключалась в глубинном, нутряном.

Пылилась в углу выцветшая иконка, бедная и простая, как полевая ромашка. И вот сняли ее с покосившейся полки, оправили в золотой, сапфирами изукрашенный оклад и перевесили из недужной хибарки в барские палаты. И не о том его, Зоринская, тревога, что оклад у иконки — другой, а о том, что иконка-то сама уже и не иконка вовсе. Исчезли с крашеной доски и нимб святой, и глаза всепрощающие…

Он мотнул головой, отгоняя наваждение. И вновь оказался в удобном кресле посреди директорского кабинета.

* * *

С каждым днем Зорин испытывал нарастающую потребность вновь повидаться с профессором-искусителем. Наконец не выдержал и накрутил номер:

— Фабиан Адрианович? Приветствует Зорин Денис Викторович.

— И я вас ответно приветствую, Зорин Денис Викторович, — откликнулась трубка. — Как ваше ничего?

— Спасибо! Мое ничего — хорошо, — в тон ему ответил Зорин. — Вот решил возобновить наше знакомство. Как насчет встретиться и посидеть в той же ресторации?

— Идея недурственна. Только тут одна закавыка, — вздохнула трубка. — Вы будете смеяться, но я пошел по вашим стопам.

— То есть? — не понял Зорин.

— То есть в прошлый раз вы растянули голеностоп, а нынче я себе порвал связку на ноге. Тягал свое железо, и в толчке не рассчитал сил. Такой вот кафешантан…

— А вы что же, штангой балуетесь?

— Именно что балуюсь: так, для себя.

— Значит, искомая встреча отменяется?

— Ну отчего же? Если вы готовы тряхнуть своим пионерским прошлым и, как убежденный тимуровец, навестить занемогшего товарища…

— Всегда готов! — отозвался повеселевший Зорин. — Диктуйте адрес вашей берлоги!