Проклятая - Анна Скарфо

– Это так… просто пустячок. От всех нас. С Рождеством, Анна Мария!

Я все еще стою на стремянке – и не знаю, на что смотреть. Смотрю и на сверток в руках фельдфебеля. И на елку. И на гирлянды. И на моих карабинеров. Наконец беру сверток.

– А можно мне открыть? – Больше я ничего не говорю.

– Э… нет, нужно подождать до завтра, до вечера, – отвечает начальник и помогает мне спуститься с лесенки.

– Вот смотри, мы сейчас положим его под елку, а завтра ты придешь и его откроешь. Это так, пустячок, ничего особенного.

– Да, но вот вам-то я ничего не подарила… – Я чувствую себя неловко.

– Как это ничего? А петрали? – отвечают они мне все хором, и я замечаю на их мундирах маленькие кусочки цветных цукатов.

Сверток с моим подарком я открыла вечером 24 декабря. Там был розовый шарф. Мягкий-премягкий.

Карабинеры иногда чувствуют себя смущенными, держатся слишком официально, но вот именно здесь, в полицейском управлении, в шестнадцать лет, я пережила мое первое Рождество – после того, как бог знает сколько лет я его не отмечала. Это они подарили мне этот праздник. Мы украсили елку все вместе, и я всем раздала петрали.

Кто-то включил радио. По нему передают песни, в которых поется о снеге, колоколах и младенце Иисусе.

Неужели же она именно такая – магия Рождества?

Ну да. Именно такая.

Уже темно, и я возвращаюсь домой. Мой дом совсем близко, всего в сотне метров. И сегодня вечером я уже не боюсь идти по улице. Воздух совсем холодный, а небо все потемнело от пепла, поднимающегося из каминов вместе с дымом. Мне нравятся подарки. И нравится, когда меня балуют. Балуют, как ребенка, хотя мне уже шестнадцать.

– Завтра Рождество. – Я повторяю это вслух и прячу лицо в шерстяной розовый шарф.

Городок

Анна Мария, сонная и тихая, как всегда по утрам, быстро дошла до станции. Сейчас двадцать минут восьмого. Она ждет электричку на Таурианову, где она нашла себе работу в закусочной…

Еще рано. Ей хочется спать. Но она, как всегда, внимательно оглядывается вокруг. Сама себя охраняет.

И вдруг она замечает, как за стеклянными дверями станции остановилась машина Доменико Кучинотты.

Она встала с места. В зале ожидания пока еще никого нет.

Но куда же ей идти?

Приговор

Я вздыхаю. И еще раз. И еще. Наполняю легкие воздухом и плачу. Трогаю себе щеки. Это слезы. Ну наконец-то!

Из суда в Палми поступил приговор, вынесенный судьей по предварительному слушанию. Сегодня 22 мая 2003 года.

Суд приговорил Доменико Кучинотту, Микеле Яннелло, Доменико Яннелло и Доменико Кутрупи к четырем годам тюремного заключения, Серафино Тринчи – к двум годам и десяти месяцам тюремного заключения, а Винченцо Ла Торре – к одному году и восьми месяцам.

Я продолжаю спокойно дышать, и через два года апелляционный суд провинции Реджо-Калабрия[37] оставил без изменения приговор за номером 147. Это было 26 апреля 2005 года. Приговор первой инстанции был подтвержден во второй. И это – двойная победа. Полная. Окончательная.

И вот наконец я дышу. Дышу все глубже и глубже.

Вот что говорится в постановлении суда второй инстанции:

«…На рассмотрение суда представляется довольно щекотливое дело, имевшее место в небольшом городке внутренних областей провинции. Согласно обвинительному заключению, подтвержденному судьей первой инстанции, речь идет о группе молодых людей (в составе обоих братьев Яннелло, Кутрупи и Кучинотты), которые в течение длительного времени подвергали едва достигшую тринадцати лет девочку всякого рода насильственным действиям сексуального характера. Впоследствии некоторые из них, без зазрения совести (и тем самым конкретно показывая, что считают ее своего рода обычной вещью, которой можно пользоваться по своему усмотрению), стали „одалживать“ ее своим друзьям – таким, например, как наш нынешний апеллянт, Ла Торре, которому Доменико Яннелло „был должен“. В других случаях участниками своей „привилегированной“ группы они делали таких субъектов, как Тринчи, каковой, будучи владельцем принадлежащего ему комфортабельного загородного дома, мог предоставить им более удобное место для встреч и извращенных действий сексуального характера».

Ну да. Таким оно и было, мое прошлое, и в словах судьи оно словно оживает: кажется, что оно в них – еще более подлинное. Но его слова делают еще более подлинным и страшным и мое настоящее тоже.

«В первую очередь речь идет о едва достигшей шестнадцати лет девушке, представившей суду неприглядные факты тех ужасных издевательств, которым, по ее утверждению, она подвергалась в течение ряда лет и которые, с какими бы околичностями ни говорили о них в суде, ее „запятнают“, и она будет считаться особой безнравственной в глазах общественного мнения ее маленького городка внутренних областей провинции Реджо-Калабрия.

Перед нами девушка, которая, как сообщило нам следствие, испытывала страдания и отчаяние, излагая ему факты этого дела. Однако она это делала исключительно по своей воле, совершенно независимо и, более того, как это было установлено, даже без ведома ее собственных родителей.

Итак, перед нами девушка, которая, даже стараясь избежать огласки и боясь последствий (доказательством чего являются ее неоднократные и простодушные просьбы, с которыми она обращалась к карабинерам, умоляя их представить расследование как якобы предпринятое по их собственной инициативе или в связи с анонимными сигналами, но никак не в результате именно ее заявления), тем не менее решилась, несмотря на свое отчаяние, об этом рассказать, не в силах больше „встречаться с ними по принуждению и делать все те пакости“, которые они заставляли ее делать, и боясь, в минуту слабости, уступить требованиям членов этой „банды“ привести к ним с собой еще и свою младшую сестру, в результате чего и ее жизнь тоже стала бы нескончаемой чередой этих изнасилований, сексуальных извращений, мучений и унижений, которые пережила она сама и которым продолжала подвергаться. Разумеется, несмотря на все вышеизложенное, можно было бы выдвинуть предположение, что речь идет об особе с крайне расстроенной психикой, которая, будучи оторванной от реального мира и обладая чрезмерным и болезненным воображением, могла бы принять за реальность извращенные фантазии и неправильные представления, не слушая никого и ничего, и даже и саму себя.

Однако же никто из весьма многочисленных свидетелей защиты или родственников подсудимых никогда, даже и косвенно, не отмечал никаких настолько существенных психических расстройств, каковые, если бы они действительно имели место, наверняка не могли бы остаться незамеченными в тесном кругу горожан.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});