Подменыши - Игорь Малышев

Саму Белку Сатир вымыл в стоящей на кухне ванне, как только больная стала приходить в себя. Он мыл её в трёх водах. Первая стала настолько красной, что Сатир, глядя на неё, никак не мог отделаться от жуткого ощущения, что бледная, как смерть, Белка, лежит в ванне полной её собственной крови. Вторая была розовой, сквозь неё даже можно было разглядеть исхудалое, с проступающими костями, девичье тело. И лишь когда третья вода осталась такой же чистой, какой излилась из крана, Сатир поднял Белку на руки, бережно завернул в плед и отнёс на диван, под бок к мечущемуся в бреду, раскалённому, как уголь, Эльфу. Тощая замерзающая Белка тут же прижалась к нему и стала греться.

Похожий в свете свечи на уставшего ребёнка Эльф, тревожно заворочался во сне, видимо почувствовал тяжёлый запах крови от куртки, но вскоре успокоился и притих.

— Ничего, к крови быстро привыкают, зато так теплее, — тихо сказала Белка, возвращаясь к книгам.

Под утро, вконец утомившись, она завершила осмотр коллекции. Зевнула, потянулась до звонкого хруста в костях. Подняла на ноги пытающегося продолжать спать Эльфа, заставила лечь на диван рядом с Сатиром и сама улеглась между ними.

Ближе к полудню они проснулись, принялись ворочаться и медленно продирать глаза.

— Нет, всё-таки советские диссиденты — это было нечто, — стала делиться Белка своими мыслями. — Тихие, незаметные, как тараканы. Сидели себе по кухням, вели разговоры, пили чай, читали книги. И так вот тихо и незаметно вырыли яму для великой страны.

— Лучший памятник советским диссидентам и правозащитникам — большой бронзовый фаллос на площади и список самых шикарных порносайтов у подножья, — хмуро произнёс Сатир, который не любил просыпаться.

— Не утрируй. Между прочим, они наши предшественники. Мы в чём-то их дети.

— В чём это я их дитя? Я за либеральные свободы не выступаю и стране яму не рою, — буркнул не открывая глаз Сатир.

— Мы роем яму капитализму. И общего у нас много. Мы тоже читаем и делаем выводы. Мы тоже не любим быть на виду. Мы тоже пассионарии. Мы тоже не согласны со строем. Нам тоже есть кого опасаться. В общем, масса общего, — она замолчала, но лежать в тишине ей было скучно и она стала развивать свою мысль. — КГБ к восьмидесятым годам видно совсем нюх потерял. Диссиденты — это в любом случае серьёзная сила. Разрушительная, но сила. Они были теми немногими, кому нужно было от жизни что-то ещё, помимо водки и хлеба. Неужели, имея в своём распоряжении лучшие умы Союза, КГБ не мог направить эту силу в направлении, выгодном СССР? А то, либо в лагеря, либо за бугор. Какое плоское мышление. Специалисты…

— А тебе не кажется, что диссиденты — не причина, а следствие. — Возразил Сатир. — СССР последние лет двадцать не жил, агонизировал. Идеология больше не вела людей, как это было в двадцатые, тридцатые, сороковые годы. А, может быть, люди просто устали быть хорошими. Я имею в виду не диссидентов, а обычных людей. Они устали всё время ходить на двух ногах и им просто захотелось снова побыть скотами и походить на четвереньках, ориентируясь на голоса самых примитивных инстинктов: сытого желудка, сексуальной удовлетворённости, жажды власти, жадности. Поэтому они с такой охотой и приняли капитализм. Ведь эта система основана как раз на эксплуатации этих инстинктов. И если советская идеология не смогла больше вести людей вверх, они покатились вниз. Всё проще простого.

Белка задумалась.

— Эльф, ты слышал?

— Что я слышал?

— О чём мы говорили.

— Ну как же… — отозвался заспанный голос.

— Что «ну»? Ты понял, что это значит? У Сатира есть мозг! Понимаешь? Да ещё какой мозг! А он до сих пор его прятал. Сатирчик, ты умница. Платон, Сократ и Демосфен в одном лице. Как ты ловко всё разъяснил! А до меня до сих пор не доходили такие простые вещи. Ведь всё просто! «Люди устали быть хорошими». Как просто! Здорово! — Белка была в восторге.

— Страшно как это всё, — разом став серьёзной, сказала она. — И безнадёжно. Ведь если через некоторое время снова свершится коммунистическая революция, это будет означать, что потом, лет через семьдесят люди снова устанут, так что ли?

— Наверное, так, — подтвердил Эльф.

— Я не согласен, — заявил Сатир. — Наверняка явятся светлые головы, которые объяснят, как поддерживать в людях желание быть хорошими. Может, пока мы просто не доросли до этого знания. Белка, я тебя обнадёжил?

— Возможно, — задумчиво ответила та. — Но это означает, что мы просто переносим решение вопроса на неопределённое время в будущее. А жить и действовать хочется сейчас.

— Так в чём дело? Живи и действуй. Так сказать, хотя бы поддерживай огонь в костре, если не можешь поджечь степь.

— Тоска… — отозвалась Белка.

— Тоска, — буркнул Сатир. — Её ищет ФСБ и МВД целой страны, а ей тоска.

— Ищешь-ищешь, не найдёшь, а отыщешь, так поймёшь, вещи надо убирать, не придётся их искать, — с выражением прочла Белка. — Я в детском саду учила. Перед мамами выступала в белом платье.

Эльф представил себе маленькую черноглазую черноволосую Белку в белом платьице, старательно рассказывающую стишки перед родителями.

— Этакий уголёк в снегу.

— Скорей, таракан в тесте, — не согласился Сатир.

— Сатир, единственное чувство, которое может испытывать к тебе нормальный человек — это жалость, — съязвила Белка.

Она изловчилась и, резко выгнувшись дугой, спихнула его с дивана.

— Иди, приготовь что-нибудь поесть.

Сатир с грохотом обрушился на пол. Медленно сел, привалившись к дивану спиной.

— А чего готовить-то, нет ведь ничего, — зевнув сказал он. — И денег тоже нет.

— Как нет? — в один голос спросили Белка с Эльфом.

— Обыкновенно. Всё имеет свойство кончаться. И еда и деньги…

— Это только глупость твоя бесконечна, — оборвала его Белка. — Куда они делись-то хоть? И почему ты раньше молчал?

— Деньги ушли на оплату квартиры, надо было за полгода вперёд заплатить. На ваше лечение тоже пришлось потратиться. Вот и всё. А молчал потому, что вы всё равно ничем помочь не сможете.

— Ну почему? Можно было бы снова попробовать собак воровать… — не очень уверенно предложила Белка.

— Каких собак? Ты вон еле ходишь, Беня Крик в юбке, — осадил его Сатир.

— Беня Крик был не вор, а налётчик, щоб ви знали, — заметила Белка. — Да и юбок я никогда не носила.

Некоторое время друзья подавленно молчали. В комнате повисла густая нехорошая тишина. В животе у Эльфа что-то тихонько заурчало. Он ойкнул и завозился под одеялом. Белка покусывала губы, не зная, что сказать. После взрыва памятника им с Сатиром показываться на улице вообще не стоило, а уж устраиваться на работу и подавно. Эльф же пока был слишком слаб, чтобы зарабатывать деньги.

— Ну что, маргиналы, притихли? — насладившись ситуацией спросил Сатир. — Страшно? Ладно, без паники. Есть ещё деньги. Успокойтесь.

— Эльф, когда вырастешь, обязательно сделай с Сатиром что-нибудь ужасное. Чтобы он всю жизнь помнил, подонок, — сказала Белка вставая.

Она завернулась в плед, босиком подошла к окну, задрала голову и посмотрела вверх. Низкое серое небо сыпало на Москву первый снег. Крупные белые хлопья падали медленно, чуть устало садились на грязные стёкла и замирали. Печальная красота беззащитного, обречённого первого снега странно подействовала на девушку. Лицо её разгладилось, уголки губ чуть опустились. В комнате стояла тишина. Белке стало грустно и хорошо, словно она умирала, осчастливив перед смертью весь мир. Зябкие змейки сквозняков холодили её голые ноги, но Серафима стояла, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть свою лёгкую, как севшая на руку бабочка, радость.

Кто-то большой и грузный, как Дед Мороз ходил наверху, слышался уютный скрип половиц. Белка тихо, почти незаметно для постороннего глаза улыбнулась. Впереди была длинная и снежная зима, полная пушистых сугробов, звенящих на ветру льдинок, суровых, как наждак, метелей, весёлых краснощёких морозов и хрустящего под ногами снега. Белке вдруг почудился звон стеклянных шаров на ёлках, еле слышное шипение шампанского, разлитого в бокалы, свежий запах еловой смолы и яркие, словно светящие откуда-то из будущего, новогодние звезды.

— А давайте Новый Год в лесу справим! — предложила она.

— Так ведь до него ещё далеко, целых полтора месяца, — отозвался Эльф.

— Ну и что? Давайте!

— Я согласен, — сказал Сатир.

— Я тоже, — не стал возражать Эльф.

— Ура! — выкрикнула она и подпрыгнула на месте. Плед упал на пол. — Вот, чёрт! — ругнулась она, смущаясь и злясь одновременно. Снова закуталась в свою хламиду и пошла на кухню умываться.

— Обуйся хоть, простынешь! — крикнул ей вслед Сатир.

— И так хорошо, — спокойно ответила та.

Весь день она была необычно тихая. Подолгу смотрела в окно, за которым всё продолжали падать невесомые белые хлопья, укрывая собой стылую московскую грязь, мёрзлые палые листья, тонкий ледок луж. Наигрывала что-то на детском пианино, подпевала завораживающим шёпотом: