Николайо Андретти - Паркер С. Хантингтон

ее месяцами, когда она даже не сделала ничего, кроме как подружилась с кем-то, кому я угрожала. Я виновато отвожу глаза, вспоминая, как, несмотря на то, как я с ней обращалась, она спасла меня от наркотиков и изнасилования на свидании с одной из жертв.

Люси — хороший человек. Это то, чем я не являюсь и никогда не буду. Для меня уже слишком поздно, но я рада, что все еще способна признать ее доброту. Что это хотя бы не настолько чуждое понятие, чтобы я не могла увидеть ее такой, какая она есть.

— Моя свадьба, — медленно повторяет она, и у меня возникает ощущение, что она мысленно смеется надо мной.

Потому что, каким бы хорошим человеком ни была Люси, она еще и странная.

И, возможно, даже сумасшедшая.

Однажды я уже собиралась выходить из своей комнаты в общежитии, когда увидела ее рядом с телохранителем, тем самым, который сейчас с ней. Она смотрела на нескольких девушек в нашем зале и говорила какие-то странные вещи, возможно, что-то о Швейцарии. Может быть, даже о сыре.

Как только я увидела ее, я повернулась и вернулась в свою комнату, не желая разбираться с ее безумием в этот день.

Уставившись на нее, я выпустила сдерживаемый вздох.

— Нет, я слышала тебя. Я просто не знаю, зачем ты меня приглашаешь. — Я переминаюсь с ноги на ногу, чувствуя себя неловко из-за того, что разговор переходит в другое русло.

— Потому что ты мне помогла.

И вот оно. Я знала, что она затронет эту тему, но все равно не была готова ее услышать. Потому что, если быть честной, я помогла ей из чувства вины. Она помогла мне, и даже я понимала, что не сделать то же самое было бы неправильно. Но еще я думала, что, может быть, если помогу ей, то найду какое-то искупление. Способ покончить с чувством вины и циклом гнева.

Но не нашла. Ее присутствие раздражало меня каждую секунду, когда она оставалась в моей комнате в общежитии. Настолько, что мы с Неллой завалились к Лорен в общежитие. И когда все закончилось, я все еще не чувствовала себя лучшим человеком.

Детские шаги.

Я скрещиваю руки на груди, как будто этот барьер защитит меня от того, как неловко мне от этого разговора.

— Ты первая помогла мне.

Она вздыхает.

— Ты действительно так хочешь прожить свою жизнь? Око за око? Ожидать, что все будет отвечать взаимностью?

Я пожимаю плечами, движение неловкое на моих скрещенных руках.

— Почему бы и нет?

Это справедливо.

— Потому что ожидание чего-то взамен на все, что ты делаешь, — это расчет, а это дерьмовый способ жить.

Я вздыхаю, автоматически морщась при слове "дерьмовый".

— Зачем мы вообще затеяли этот разговор? Разве ты не должна злиться на меня?

— С чего бы мне на тебя злиться?

— Потому что я была груба с тобой.

— Ты права. Ты была груба со мной, но больше нет.

— И ты прощаешь меня? Вот так просто?

— Почему бы и нет? Я помогла тебе. Ты помогла мне. И с тех пор ты не была со мной груба. Я не думаю, что ты будешь так поступать и в будущем. Так какой смысл нам ненавидеть друг друга? Тогда я просто лишилась сил, избегая тебя.

Я фыркнула, потому что, может, она и избегала меня, но я тоже избегала ее.

И она права.

В ее словах есть смысл, но в то же время приглашение на ее свадьбу выходит за рамки вежливости. Мы можем быть дружны и без приглашения на свадьбу.

На самом деле…

— Мы можем быть милыми, не будучи друзьями.

Она смеется.

— Минка, просто прими это чертово предложение дружбы. Если ты не заметила, Нелла и другие исчезли. Скорее всего, ты их больше никогда не увидишь. И, честно говоря, я не думаю, что ты такая плохая, как думаешь, и не такая плохая, какой притворяешься. Любой может увидеть, что тебе просто одиноко. Просто прими дружбу и подумай о приглашении на свадьбу. Я простила тебя. Обещаю.

И когда она уходит, я прижимаюсь спиной к стене коридора и смотрю в потолок.

Я в замешательстве.

Люси простила меня, но могу ли я простить себя?

20

Есть две вещи, на которые

человек никогда не должен

сердиться: то, чему он может

помочь, и то, чему он не может помочь.

Платон

МИНКА РЕЙНОЛЬДС

18 лет

Пока он осыпает мое тело небрежными поцелуями, я снова задаюсь вопросом, правильно ли я поступаю.

Но потом я вспоминаю о деньгах, которые у него есть, и о том, что связь с ним может сделать для нас с Миной. Я вспоминаю прошлую субботу, когда увидела разбитое сердце Мины, ее глаза, из которых текли слезы, когда пришло время покинуть ее, впервые увидев ее с тех пор, как ее у меня забрали.

И когда эта сокрушительная картинка только запечатлелась в моем мозгу, я без сомнений поняла, что должна это сделать.

Поэтому я напрягаю все силы и испускаю убедительный стон, когда он прикасается ко мне так, что я теряю контроль над собой, если бы меня хоть немного тянуло к нему физически или душевно.

Но поскольку это не так, я мысленно кривлюсь, пытаясь сдержать отвращение.

Я не из тех девушек, которые заботятся о своей девственности, но все равно как-то хреново, что я теряю ее именно таким образом. При той жизни, которую я прожила, и при тех людях, среди которых я выросла, я никак не ожидала, что свечи и лепестки роз будут разбросаны по полу какого-нибудь шикарного отеля, в котором я остановилась, когда мужчина впервые войдет в меня…

Но я также не ожидала, что буду лежать под мужчиной в три раза старше меня и позволять ему хищно лапать мою девственную плоть.

И все же я здесь, и именно это и происходит.

Он берет свою пухлую правую руку и медленно и настойчиво проводит ею по внутренней стороне моего правого бедра, и я хнычу. Я чувствую, как он усмехается мне в шею, вероятно, полагая, что этот звук — не страдание, а удовольствие.

И всю оставшуюся ночь я чувствую именно это.

Страдание от каждого прикосновения.

Злость от каждого лизания.

Злость от каждого толчка.

Но каким-то образом, в разгар всего этого, злость превращается в гнев.

И мне становится легче.

Я нахожу убежище.

— Минка.

— А?

— Ну?

— Извини. Что ты сказала, Мина?