Чего стоит Париж? - Владимир Свержин

Жеребец Луи де Беранже, поменяв хозяина, исчез из вида, унося на своей спине драгоценную ношу.

– Поднимайтесь, мсье! – резко скомандовал я. – Только медленно и, пожалуйста, не делайте резких движений!

– Вот еще! – хмыкнул мой пленник. – И не подумаю!

– Мсье! – Я пошевелил кинжалом, напоминая Беранже о его плачевной участи.

– Сир! Неужели вы пытаетесь меня испугать? Или считаете дураком? Не думаю, чтобы вы были столь глупы! Как только умру я – умрете и вы, и все ваши люди не замедлят присоединиться к нам в преисподней. Вы ведь умеете играть в шахматы? Это простейшая связка!

Дю Гуа был прав, и храбрость, которую он проявлял в минуту смертельной опасности, была, несомненно, лучшей позицией в его положении. Поднять силком с земли крупного, закованного в доспехи мужчину не представлялось никакой возможности – двести пятьдесят с лишним фунтов живого веса да плюс еще фунтов семьдесят железной скорлупы – веский довод для того, чтобы продолжать переговоры, оставив высокие договаривающиеся стороны на прежних позициях.

– Мсье Беранже, поговорим начистоту! Конфьянс вы не получите! Надеюсь, это понятно. Что же касается нас – быть может, после вашей смерти вскоре наступит и моя, хотя это сомнительно. Выкуп за голову короля Наварры может быть не менее, чем все годовое содержание полка Анжуйской гвардии. Вы ведь тоже играете в шахматы, а значит, помните, что короля не бьют. Но вам-то от этого какой прок – вы уже будете мертвы! Мертвы, как собственное надгробие, как придорожный камень! Надеюсь, вы действительно попадете в ад, а это место, как резонно считала святая Тереза, где дурно пахнет, и никто никого не любит. Там вам будет не до черных глаз юных прелестниц. И, полагаю, для вас будет слабым утешением, если в этот момент там я окажусь рядом с вами.

А как я уже говорил, скорее всего этого не случится. Поэтому давайте договариваться здесь и сейчас. Вы отсылаете своих людей обратно в Париж, и, надеюсь, прогулка вместе с нами по столь красивым местам не слишком удручит храброго Луи де Беранже. Следующей ночью мы отпускаем вас на все четыре стороны. Конечно, при условии, что жандармы откажутся от мысли преследовать нас.

– Абсурд, Ваше Величество! – без тени смущения отверг мои предложения хладнокровный дю Гуа. – Лишь только я отвечу вам согласием, как кто-нибудь из моих ретивых капитанов пожелает проявить рвение, надеясь получить награду за голову короля Наваррского. Вероятнее всего, при этом мы оба погибнем. Не знаю, как вас, но меня подобная участь действительно не прельщает.

Я со своей стороны готов сделать вам иное предложение. Недавно Анри подарил мне славный замок неподалеку отсюда. Мы отправимся туда и там продолжим нашу содержательную беседу. Поверьте мне, сир, теперь у нас есть о чем поговорить, кроме условий моего или вашего освобождения. Вот в этом я действительно готов поклясться! Не могу обещать, что вы будете в замке просто гостями, но весь возможный при этом почет я гарантирую. А если мы найдем общий язык, во что я искренне верю, то надеюсь, впредь мы будем вспоминать это небольшое недоразумение на дороге в Понтуаз со смехом.

– «О Капитан! Жизнь налаживается! Чую, дело пахнет небольшим, но содержательным заговором. Похоже, столь тесное сближение переговорщиков действительно пошло на пользу делу. Соглашайся, пожалуй. Вишь, как он тебя зазывает. Как пить дать у него есть к тебе пара слов без протокола. Не будь жлобом, дай человеку высказаться! Если шо – я тебя вытащу. Только, ради бога, не руби связь!»

– Что ж, ладно! – Я нехотя вернул кинжал в исходное положение и поднялся с земли, отряхивая шоссы [25] от приставших к ним палых листьев. – Мы поедем с вами в замок. Но вы отправитесь туда под охраной моих пистольеров.

– Согласен! – произнес Беранже, протягивая мне руку, не то в знак подтверждения сделки, не то прося помочь подняться.

– «Название, название спроси!» – вмешался д'Орбиньяк. – «Как я тебя потом искать буду!»

– Кстати, как называется ваш замок? – поспешил я исполнить просьбу друга.

– Аврез ла Форе, – встав на ноги, сообщил дю Гуа. – Там же, кстати, подождем и вашего лейтенанта. Ни на миг не сомневаюсь, что мсье де Батц не заставит себя долго ждать. – На губы королевского фаворита вернулась привычная для него глумливая усмешка. – Я буду страдать в разлуке с очаровательной Конфьянс, полагаю, недолго.

Слова моего хитроумного противника не были лишены оснований. Я тоже ожидал вскорости увидеть Мано. Причем если дела в аббатстве обстояли хорошо, то отнюдь не одного. Должно быть, о подмоге, которая ждала нас среди заброшенных руин монастырского подворья, де Беранже ничего не знал. А его соглядатай, скорее всего сопровождавший нас на всем протяжении пути от Парижа до места стоянки, помчавшись с донесением к господину коронелю, пропустил момент ухода Жозефины и брата Адриэна. Так что появление гасконских пистольеров в Аврез ла Форе было, по сути, делом времени. Однако вряд ли оно могло сильно обрадовать гостеприимного любимца Генриха Анжуйского. Хотя сам он об этом еще не подозревал.

Но вот что я сейчас мог сказать почти наверняка: желание разделаться со мной, бывшее у мсье дю Гуа до столь «близкого» знакомства, теперь уступило место совсем иному намерению. Какому? Это еще предстояло выяснить.

* * *

Замок Аврез ла Форе находился в чаще леса, в десяти лье северо-западнее Парижа по старой Руанской дороге. Он представлял собою один из многочисленных охотничьих замков, совсем недавно еще принадлежавших покойному королю Карлу IX. Карл, почитавший охоту своим любимым делом, довольно часто останавливался в нем вместе с избранными дворянами своего двора, оставляя матери управление страной ради двух-трех загнанных оленей и вепрей. Строго говоря, до коронации наследовавший ему Генрих Анжуйский не имел права дарить этот замок, как и любой другой за пределами Анжу. Однако нетерпеливому красавцу Валуа, единственному, в ком итальянская кровь матери проявилась во всей красе, хотелось не только называться государем этой благодатной страны, но и править в ней по своему усмотрению, вопреки всем писаным и неписаным законам.

Наш необычный кортеж повернул от Понтуаза к Руану и неспешно, со скоростью упряжных мулов, двинулся в живописный уголок Граньерского леса, где располагался замок. Я ни секунды не сомневался, что Мано и его ловким спутникам не составит труда установить направление нашего движения. Столь крупный и живописный отряд отнюдь не был иголкой в стоге сена. Я также не сомневался в способностях шевалье д'Орбиньяка проходить сквозь самые толстые стены и открывать любые замки. Я не помнил, почему так, но это было именно так. Оставалось лишь придумать, каким образом объединить усилия двух моих друзей и как обернуть эти усилия к наибольшей пользе, какую можно извлечь из создавшейся ситуации.

К вечеру мы были на месте. Единственный, должно быть, в своем роде случай, когда ловчий и дичь совместно вернулись с охоты, мирно уселись за трапезный стол в ожидании ужина. Все это время дю Гуа, как и подобает блестящему царедворцу, был обворожительно учтив, так, точно западня, ловко устроенная им, готовилась лишь затем, чтобы утешить радостной встречей с нами его исстрадавшееся в разлуке сердце. Возле Авреза добрый хозяин отослал в Понтуаз большую часть своего отряда, давая мне наглядную возможность убедиться в незамутненной чистоте своих намерений. Правда, оставался еще гарнизон замка, неизвестной численности и боеготовности, но это уже сущая ерунда. В охотничьих замках не держат армий.

Когда стемнело и молчаливые слуги зажгли в пиршественной зале десятки факелов и свеч зеленого воска, мы чинно расселись вокруг стола, сообразуясь со знатностью и званием едоков, чтобы благородно утолить голод и жажду, донимавшую нас весь день. И хотя перемены блюд следовали одна за другой и тосты, произносимые между бульоном из бычьих хвостов и донышками артишоков, фаршированных петушиными гребешками в ананасовом соусе, были красноречивы и прочувствованны, каждому из собравшихся под крышей Авреза было ясно, что находимся мы здесь не для того, чтобы потешить свою утробу. Потому, опорожняя кубки и поддевая на двузубые серебряные вилки сочные куски мяса, плавающие в жирной подливе, все ждали окончания пира.

– Сир! – начал Беранже, когда наконец стих шум пьянь песен наших разошедшихся соратников и мы остались одни. Признаюсь, я несказанно рад, что наше знакомство, начавшееся при столь печальных обстоятельствах, сегодня обрело истинное звучание. Увы, при первой встрече вы показались мне обычным гасконским мужланом. Отважным – да, великодушным – пожалуй, даже слишком, но ничего не смыслящим в высоком искусстве управления государством.

По всей видимости, слова дю Гуа были наглой ложью. То есть нет, в его первой оценке я как раз не сомневался ни на минуту, но вот то, что, разглядывая мой кинжал, замерший у своего лица, он узрел во мне проявления государственной мудрости, – весьма сомнительно. Впрочем, точно так же, как инстинкт придворного повелевал собеседнику льстить в глаза августейшему гостю, инстинкт монарха заставлял меня продолжать беседу с видом полного доверия его сладкозвучной речи;