И жили они долго и счастливо - Алёна Селютина

свои действия парочкой ругательств в ее адрес, и ворох фотографий, присланных Настей («Да замужем вы, уже пятнадцать лет как… Яра, отойди от унитаза! Да нормальный у вас брак был… Яра, не надо стирать в унитазе носки!.. Прости, Василиса, я перезвоню…»), ободряющая улыбка Варвары («Все обязательно наладится, ты обязательно вспомнишь»), нахмуренное лицо Данилы («Он твой муж, негоже это, поговори с ним»). А еще дети. Новость о том, что учившая их ведьма мертва, они восприняли на удивление спокойно, а вот узнав, что Василиса совершенно не помнит Кощея, переглянулись испуганно. Демьян долго мялся, потом, подбодренный толчком в плечо от сестры, покраснел и выпалил:

– Василиса Петровна, вы только не подумайте чего… Но мы же у вас с Константином Иосифовичем неделю прожили, мы же вас вместе видели, вы же друг друга точно любите… Василиса Петровна, вы только не сердитесь, но мы как-то вас у него в кабинете застали…

Василиса прервала этот поток откровений. Она точно не хотела знать, чем занималась в кабинете Кощея. Она вообще ничего не хотела знать. И тем более вспоминать. В любом случае все это было не так уж страшно. Свидетельство можно подделать, фотографии смонтировать, на чужой разум воздействовать – не так уж и много людей нужно заколдовать, всего с десяток…

На самое страшное она наткнулась, когда, сев в машину к Даниле, решила удалить сообщения. Те самые, странные, присланные Кощеем утром того злополучного дня, когда все сошли с ума и мир перевернулся с ног на голову. Василиса совсем забыла о них, но они были первым, о чем она подумала, когда выбежала за калитку его дома.

У тебя все хорошо?

Да или нет?

Тогда она не ответила, потому что не поняла, от кого они пришли. Абонент был подписан как «Кош», и на обратном пути в Контору Василиса наконец сообразила, кому принадлежит это имя.

Следовало удалить всю переписку разом, не заглядывая, но, влекомая неискоренимым женским любопытством, она открыла ее. И тем самым совершила ошибку. К утру она прочитала все. Несколько тысяч сообщений за последние пять лет. Сотни и сотни коротких посланий, рассказывающих о чьей-то чужой – абсолютно точно чужой! – но такой заманчивой жизни. Жизни, о которой Василиса мечтала когда-то. Все это было абсолютно невозможно. Но разве можно подделать столько слов? Разве можно подделать ее слова? Ведь она узнавала себя в них. Или, быть может, она все же общалась не с ним?

Кош, я понимаю, что ты бессмертный и ничего не боишься, но, кажется, после сегодняшнего Баюн всерьез задумал тебя убить.

Сижу в процессе, задыхаюсь от тупости представителя истца и уже не так уверен в своем бессмертии.

Все стало совсем плохо, пусть Баюн поторопится.

Какие-то бытовые просьбы:

Забыла купить хлеб, заедь, пожалуйста.

Ссоры, заканчивающиеся шутками.

Еще раз повторится то, что сегодня было, домой можешь не возвращаться.

С точки зрения права это мой дом.

У меня лучший адвокат в этом городе, он тебя без носков оставит, не то что без дома.

Лучший адвокат в этом городе – я.

Ну так а я о ком? Ты же не бросишь меня в такой непростой ситуации?

Почти невозможные вещи.

Спасибо за вчерашний вечер. И за цветы.

Неужели я так редко дарю тебе цветы и провожу с тобой время, что это заслуживает отдельной благодарности?

Нет. Мне просто хочется тебя благодарить.

Впрочем, было и то, чего она точно никогда и никому не могла написать.

У меня большие планы на эту ночь.

Прости, но я пас. Жутко устал. Хочу лечь и забыться.

Кош, я уже не помню, когда мы в последний раз были вместе. Скоро начну отмечать эти дни в календаре красным.

Ладно, просто скажи, черное или белое.

Василиса, ты вышла замуж за старика. Чего ты от меня хочешь?

Да, ты угадал, это мой план: загонять тебя до смерти и остаться богатой вдовой.

Всегда знал, что ты меркантильна и просто хорошо это скрываешь.

Кош, я серьезно.

Я тоже. Надо серьезно подумать над своим завещанием.

Я требую отдельную компенсацию за невыполнение супружеского долга.

На ком я женился?

Стоп. Как мы скатились от постели к завещанию?

В общем, жду тебя дома.

После этого Василиса отложила телефон подальше и долго ходила по своему кабинету, пытаясь отдышаться. Лицо горело. Она дошла до туалета, умылась ледяной водой. Впрочем, другой в главном здании Конторы никогда не водилось. В мутном зеркале над раковиной отразились ее раскрасневшиеся щеки.

Попросить самой… Более того, настаивать! Ей вспомнились годы брака с Иваном. Все внутри умирало, когда он приходил на ее половину. Она научилась прятаться в себя, не думать, не чувствовать… Просто перетерпеть, переждать… И разве могла она после всего захотеть этого добровольно, да еще и с… Нет. Василиса предпочитала никак не называть того, переписку с кем читала. Не задумываться, кто был по ту сторону сообщений. Ей хотелось прочитать это как сказку. Как любовные романы, что она порой брала у Насти. Но все это было о ней, потому что…

Настя беременна.

Что чувствуешь?

Не знаю.

То есть я рада за нее.

Кош, пожалуйста, не надо, мы все это уже обсуждали.

Василиса снова погасила экран телефона, но на этот раз умываться не пошла, долго смотрела в окно.

Если допустить всего лишь на мгновение, что все, о чем говорят окружающие, – правда, то почему у них не было детей? Разве это нормально – за такое долгое время не родить хотя бы одного? Или Кощей был против? Она-то уж точно не хотела снова становиться матерью, но неужели он бы пошел ей навстречу в этом вопросе? Или были другие причины?

Мы все это уже обсуждали.

Что они обсуждали? Ей было почти жизненно необходимо узнать.

Василиса погасила экран телефона и закинула его в верхний ящик стола. Ее пугало уже то, что она так легко рассуждала об этом. С тех пор как она съездила к Кощею домой, все усложнилось, его поцелуй до сих пор жег ей макушку. Во время ее заточения он ни разу не прикоснулся к ней, даже не заходил в ее комнату, не приближался. А теперь… Она то и дело машинально терла безымянный палец, с которого Кощей снял кольцо. Убеждала себя, что о нем ей не дает забыть исключительно белая полоска на коже. Но было еще кое-что, самое страшное, то, за что Василиса почти себя ненавидела: тоска. Она тосковала по кому-то. И знала, по кому. По вечерам гуляла до последнего, не желая возвращаться в свою комнату в общежитии (оказалось, что квартира, которую она снимала когда-то, уже давно занята другими людьми). В этой комнате было слишком тихо, слишком пусто. И все это было не ее. А по ночам ей снился дом, из которого она забрала свои вещи. Дом, в котором она знала каждую комнату, каждый закуток. Она приходила в кабинет того, кого должна была ненавидеть, с ногами забиралась в удобное мягкое кресло в уголке и все ждала, ждала… В этом кабинете стояло зеркало. Ей казалось, он должен появиться оттуда. Когда она однажды позволила себе обдумать эти сны при свете дня, решила, что в этом есть смысл. Кощей был достаточно силен, чтобы ходить через зазеркалье.

И в конце концов Василиса не выдержала и снова поехала в его дом. Сомнения сводили с ума. Она должна была убедиться в реальности того, что видела во снах. Либо есть, либо нет. Она прошла весь путь от автобусной остановки почти машинально и только у калитки сообразила, что ни разу не задумалась, куда нужно идти. Собаки во дворе бросились к ней, напугав, но лишь облизали ей руки, весело поскуливая и требуя, чтобы она их погладила. Василиса потрепала шелковистые головы и спины, почувствовала, как по щеке скользнула слеза. Прочитала незнакомые имена на бирках: они были странными, но не вызвали удивления.

А потом, ясно осознавая, что ей не стоило сюда приезжать, она вошла в дом.

Ключ она нашла в сумке еще в первые дни. Хотела отдать, когда приезжала за вещами, но все сложилось, как сложилось, а теперь вот довелось им воспользоваться. Она никак не могла понять, чего ей хочется больше: чтобы Кощей объявился, накричал на нее, напугал, снова похитил, в общем, показал свое истинное лицо – и тогда она смогла бы успокоиться, ненавидеть его дальше и точно знать, что все ее сомнения – результат колдовства…

…Либо чтобы произошло в точности