Тьма внешняя - Владимир Лещенко

Видимо, последние слова задели женщину за живое.

– Вот значит как?! Но ты ведь знал, кто я такая, когда женился на мне, я не скрывала ничего, не обманывала тебя. Но ты мною не побрезговал, потому что у меня были деньги, много денег, а у тебя – ничего кроме твоего титула, ты был нищим и сидел по уши в долгах! Ты, наверное, забыл, – продолжила она, – что, если б не я и не мое золото, тебя бы вышвырнули из твоего дома и ты по миру бы пошел! В канаве бы подох! – голос ее сорвался на крик. Моим золотом ты не побрезговал! И моим телом, телом грязной шлюхи, ты не брезговал, да и сейчас не брезгуешь! И надо еще разобраться, кто из нас не может зачать ребенка: служанок ты кроешь будто бугай по весне, а что-то я не слыхала ни об одном твоем бастарде!

– Ах, ты…! – вскочив, шевалье бросился на свою жену, но тут же хорошая затрещина швырнула его на пол. Присутствующие загоготали. Он попытался подняться – обутая в дорогой башмачок нога врезалась ему под ребра. Женщина принялась наотмашь хлестать своего благоверного, приговаривая:

– Это тебе за грязную шлюху, это за мою камеристку, а это за мой жемчуг, который ты проиграл в кости своим дружкам!

Стоя на четвереньках, шевалье залился горькими слезами – силой и умением драться благородную даму, кем бы она там не была раньше, Бог не обидел. Дюжий слуга, стоявший за ее спиной, еле сдерживался, чтобы не расхохотаться.

Публика, смеясь и отпуская непристойные шуточки, наблюдала за бесплатным представлением.

Капитан уловил вопрос в глазах Рауля, но не двинулся с места. За семь лет службы в парижской страже (а до того, за его спиной было больше десяти лет солдатчины) он повидал достаточно, чтобы не придавать значения подобным сценам. Да и вообще – не дело постороннему вмешиваться в семейные дрязги.

Вдобавок вид униженного, жалкого дворянчика, доставил ему некое мстительное удовольствие.

Дело в том, что Жорж Кер в глубине души сильно недолюбливал рыцарство. Нет, он был верным подданным короля, чтил власть и, разумеется, вовсе не желал победы грязному сброду. Его неприязнь к высшему сословию имела чисто личные корни.

Во время подавления последнего мятежа знати в Артуа капитан, тогда еще совсем молодой солдат, служивший в легкой коннице, сумел захватить в плен одного из самых знатных и богатых дворян провинции – барона де Лалэ. По правде говоря, никакой особой его заслуги в этом не было. Спасаясь с поля боя, барон, ко всему прочему потерявший меч, не разбирая дороги, мчался через лес. Жорж Кер скакал за ним следом, прикидывая: успеет ли он снять лук и выпустить хоть одну стрелу, прежде чем добрый ирландский жеребец скроется за деревьями. Но ему повезло: пытаясь перескочить ручей, конь барона зацепился задними ногами за корягу и рухнул в воду, подняв целый фонтан брызг. При этом он сломал себе спину, сам же де Лалэ вылетел из седла и со всего маху врезался головой в дерево. К счастью, на ней красовался добрый шлем, сделанный руками флорентийских оружейников, иначе Жоржу осталось бы только снять доспехи с мертвеца. Но барон был только оглушен и смирно лежал пластом, пока весьма довольный солдат вязал его запасной подпругой.

Потом он прирезал несчастное животное, привел в чувство пленника, окунув его голову в холодную воду ручья, и повел в расположении королевских войск. Снятые седло и упряжь он навьючил на барона, резонно рассудив, что, коль скоро это его имущество, то ему и таскать его.

По мере того, как к благородному сеньору возвращалась способность здраво рассуждать, он все больше и больше понимал ужас своего положения. Ведь в отличие от многих других он не мог рассчитывать на милость королевского правосудия. Помимо активного участия в бунте за ним числилось убийство двух прево и королевского сержанта. Кроме того, он был отлучен от церкви за то, что ограбил храм, избил священника, переломав бедняге ребра, и швырнул наземь святые дары. Вдобавок, уже во время сражения, он тяжело ранил любимого племянника тогдашнего коннетабля, так что с уверенностью можно было сказать, что незадачливого бунтовщика ожидала плаха или виселица. Поэтому он принялся уговаривать Жоржа отпустить его, обещая щедро отблагодарить, когда с помощью оставшихся при дворе друзей, ему удастся выхлопотать прощение. Он обещал поочередно – дом в городе, десять арпанов лучшей земли в своих поместьях на выбор, тысячу ливров и, наконец, видимо от полнейшего отчаяния – дворянство.

Кер был наслышан, что де Лалэ – лжец и клятвопреступник, каких мало. Но ему было только восемнадцать лет, обещания звучали уж слишком заманчиво, а кроме того, вознаграждение за голову барона (и на это не преминул указать ему пленник) было мизерным. Поэтому, подумав немного, Кер перерезал ремень, которым шевалье был привязан к коню, и отпустил того на все четыре стороны. Седло и упряжь он тем же вечером продал за полцены маркитанту, а деньги немедля спустил в обществе веселых девок и их «мамаши», еще вполне складной бабенки.

Де Лалэ и впрямь довольно скоро сумел получить королевскую милость – похоже в самом деле у него нашлись влиятельные заступники. А вскоре после этого Жорж Кер явился в его парижский отель за обещанным вознаграждением. Его сразу же впустили. Увидав с улыбкой направляющегося к нему барона, он наивно подумал что тот, должно быть, весьма рад увидеть своего спасителя. Он еще продолжал так ду мать, когда кулак гостеприимного хозяина обрушился на его челюсть, выбив сразу полдюжины зубов. Затем четверо слуг отволокли его, все еще не очухавшегося от удара на конюшню, беспощадно выпороли и вышвырнули за ворота со спущенными штанами. Напоследок барон крикнул ему, высунувшись из окна, что по справедливости следовало бы взыскать с него за погибшего по его вине коня, но, зная, что ничтожному жалкому смерду за всю жизнь не заработать и половины тех денег, он великодушно прощает его, за что тот должен быть ему благодарен до конца жизни.

Допив вино, капитан поднялся. Пора было продолжить обход ночных парижских улиц. Завтрашним вечером они зайдут уже в другой трактир – в «Бычью голову» к Антуану Дубине, в «Три Молотка» Мари Шарло или в заведение Бетси Англичанки. Там ему и его людям тоже нальют и подадут поесть «в долг» а, может статься, найдется и прелестница, которая согласится «побеседовать» с кем-нибудь из них полчасика в каморке наверху. А послезавтра настанет очередь другого отряда патрулировать ночные улицы, и можно будет вернуться на какое-то время к своему обычному делу – трясти торгашей на рынках, да караулить городские ворота. А там, глядишь, кончится смута…

У дверей он задержался и еще раз окинул суровым взглядом полутемный зал. Просто для порядка, дабы люди видели – стража тут не за тем, чтобы задаром напиться и набить брюхо. Все было спокойно. Осрамившегося шевалье жена давно уволокла домой, скандинав и аквитанец продолжали о чем-то вяло спорить. Может быть, и о драконах.