Владыка времени - Екатерина Неволина

– Молчишь… – она презрительно сжала губы. – Ну что же, тогда я ухожу. Если ты себя не жалеешь, то мне себя жалко!

Она круто развернулась на изящных каблучках и пошла прочь.

– Ольга! Подожди!

Глеб рванулся за ней, но тут мир словно застыл в стоп-кадре.

– Не жалеешь ты себя, – услышал Глеб другой голос. Спокойный и ровный – таким говорят просветленные и великие злодеи, много повидавшие на своем веку. А взгляд Глеба невольно остановился на другой стороне реки. Там сейчас стояла старая церковь и дом, где расположился Институт культуры.

«Пес государев», – отчетливо вспомнились слова из полусна-полубреда. Малюта начал свою службу в опричнине с незначительного, пустякового чина, дослужился до того, что стал правой рукой царя. Его фанатичная преданность и жестокость не знали границ. «Не так страшен царь, как его Малюта», – гласила одна из придуманных в те времена пословиц. И вместе с тем Скуратов-Бельский был единственным из всей опричнины, кто не только выжил и сохранил свое положение подле царя, но сумел еще более прославиться. Может быть, потому, что возглавлял, как бы сейчас сказали, службу внутренней разведки – самую первую на Руси, сведения о которой дошли до наших времен. А возможно, дело в другом. Что, если между ним и государем была какая-то тайна? Кому мог доверять подозрительный, мнительный Иван Грозный, как не своему по-собачьи преданному сподвижнику? А еще Глебу вдруг вспомнились мемуары наемника, которые цитировала Александра. Судя по этим запискам и по словам Евгения Михайловича, Книга всплывала в Смутное время. Конечно, самого Малюты Скуратова в те годы уже давным-давно не было, но одна из его дочерей была женой царя Бориса Годунова. Не слишком ли тесен мир? Так тесен, что уже трещит по швам.

Не на месте ли тех хором, где жил Григорий Романович, и была царская псарня?

Эх, жаль, у него при себе нет Динкиного хитрого прибора. Надо бы проверить…

Глеб моргнул и словно опомнился.

По набережной шли люди, но Ольги среди них уже не было.

* * *

Ольгин телефон не отвечал, и Глеб в конце концов перестал звонить. «Прекрати, – сказал он себе, – Мне не из-за чего просить у нее прощения. Умолять ее – значит в первую очередь унижаться и ставить себя в зависимое положение. Если не звонить ей, она сама опомнится и раскается, а пока нужно прогнать Ольгу из своих мыслей».

Сказать – всегда легче, чем сделать. Поэтому, хотя Глеб и принял твердое решение, ему то и дело вспоминалась легкая улыбка, изящный жест тонкой руки, когда Ольга поправляла упавшие на лицо медно-рыжие волосы… «У меня есть дело», – в который раз напомнил он себе, пытаясь сосредоточиться на поисках Книги.

Минут через сорок, показавшихся Глебу целой вечностью, к набережной прибыли остальные члены команды.

Александра выслушала соображения Глеба по поводу возможного места нахождения Книги и кивнула:

– Может быть, а может и не быть. Но, в любом случае, годная версия. Мне тоже случалось видеть в документах слово «пес» рядом с именем Скуратова.

Динка рвалась приступить к делу и уже с преувеличенно сосредоточенным видом, изображая «специалиста при исполнении», снимала показания на свой крохотный прибор.

Группа побывала на обоих берегах Москвы-реки – и у храма Христа Спасителя, и на месте бывшего дома Малюты Скуратова. Первоначальные исследования были проведены, оставалось дождаться результатов.

Чтобы занять себя и не думать об Ольге, Глеб, едва они вернулись в школу, засел за книги. Несколько раз он ловил на себе пристальный, изучающий взгляд Александры, но девушка тут же отводила глаза.

Уже в сумерках пришла Светлана, помощница и заместитель Евгения Михайловича. Глеб позвонил ей еще днем, почти сразу после расставания с Ольгой. Если кто-то способен помочь ему разобраться в собственных видениях, то только она.

– Добрый вечер. – Светлана улыбнулась ребятам, и все с удовольствием ответили на ее приветствие. Школьного психолога любили все, кроме, разве что, Александры, отчего-то не слишком жаловавшей Светлану. Впрочем, Глеб подозревал, что это, похоже, связано с ревностью. С появлением яркой экстравагантной Светланы Саша казалась бледнее и незаметнее, чем обычно.

Светлана, как всегда, потрепала Динку по волосам – жест, который девочка позволяла только ей, обменялась несколькими словами с Северином, похвалила кофточку Александры, словно и не замечая плохого настроения подопечной, кивнула Глебу: ну что, идем?..

Она сидела напротив него, как всегда, доброжелательно-спокойная. Глеб смотрел на ее кольцо – огромный треугольник, внутри которого был вписан глаз, и чувствовал себя так, словно опять очутился между мирами.

Он только что закончил рассказ. Светлана слушала внимательно и очень серьезно, иногда задавала странные вопросы – например, какого цвета был кафтан у Малюты Скуратова или сколько зубов недоставало во рту у шамана. Она не смеялась, не говорила о его слишком богатом воображении, напротив, иногда кивала, словно находя подтверждение собственным мыслям.

– Наше подсознание гораздо умнее нас, Глеб, – произнесла женщина, и от ее какого-то теплого, да, «теплый» – это самое верное слово, голоса к нему возвращались уверенность и спокойствие. – Давай-ка попробуем провести маленький эксперимент.

Он кивнул, и Светлана достала из шкафа и подключила к его руке и голове проводки от какого-то прибора, обдав Глеба знакомым запахом ладана и ромашки – и успокаивающим, и тревожным одновременно.

– Это поможет мне уловить твой пульс и понять, что ты чувствуешь, – пояснила Светлана, кивнув на маленький экранчик. – Ну что, приступим?

– Что от меня требуется? – спросил Глеб, едва узнавая собственный голос.

– Ничего, – Светлана улыбнулась, – просто следи за шариком…

Глеб послушно уставился на покачивающийся на нити серебристый шарик. Светлана все делает правильно. И вправду, нужно погрузиться в транс и сделать заключение, ориентируясь не на собственные зыбкие эмоции, а на точные показания аппарата…

Шарик маячил перед его глазами, и уже казалось, будто это серебряные нити повисли в черноте ночи…

Чернота ночи прорезалась серебряной нитью молнии.

Даже дождь затих, словно испугавшись чего-то…

Было очень темно, но вот показались слабые, словно смазанные огни факелов. И Глеб понял: перед ним – конный отряд. Опричники во главе с рыжебородым Малютой… Глеб уже видел эту колонну, но только сейчас различил позади нее двенадцать лошадей, навьюченных тяжелыми сундуками.

Слева от Скуратова ехал полный чернобородый человек. И Глеб инстинктивно отпрянул и опустил глаза, отчего-то стараясь не встретиться с ним взглядом. Но чернобородый, словно что-то почувствовав, встревоженно огляделся. Он пробормотал что-то сквозь зубы – и не поймешь, молитву или ругательство, и выставил руку, сложив пальцы «дулей» – в жесте, по мнению славян, отвращающем зло.

Дождь, словно специально дождавшись этого момента, припустил с новой силой. Меж тем отряд въехал на дощатый мост, соединяющий, как понял Глеб, берега Москвы-реки.

– Осторожнее, коней берегите, – прикрикнул Скуратов.

Глеб замотал головой, чувствуя, как стук копыт о деревянный настил отдается в голове ноющей болью.

Когда он открыл глаза, оглядывая в приглушенном свете хорошо знакомую ему комнату, голова еще болела.

– Голова? – сочувственно спросила Светлана, и лба коснулась ее рука, удивительно мягкая и успокаивающая.

Удивляясь чуткости Светланы, Глеб кивнул, а она принялась медленно водить ладонями на небольшом расстоянии от его головы.

– Сейчас сниму боль. Уничтожу ее слой за слоем – знаешь, как чистят луковицу…

От ее рук исходило приятное тепло, и Глебу действительно становилось лучше.

– А теперь рассказывай. Ты ведь что-то видел, – произнесла Светлана, когда дело было закончено и Глеб снова почувствовал себя здоровым.

Он рассказал, стараясь не упустить ни единой детали. Светлана снова слушала и снова спрашивала: про дождь, про Скуратова, про чернобородого…

– А что показали приборы? Что-то особенное? – не выдержал наконец Глеб.

Она пожала плечами и, щелкнув по экрану, распечатала диаграмму. На тонком листе линия его энцефалограммы вела себя действительно очень странно. Резко скакнув вниз, она на некоторое время тянулась ровной линией, затем снова поднималась вверх и образовывала несколько неравномерных кривых.

– Вот здесь ты погрузился в сон, – пояснила Светлана, указав на первый спад, – а вот здесь, – ее безупречный ноготь остановился на подъеме, – проснулся. Что было между этими точками – непонятно, но только не обычный сон. Это больше похоже не то на обморок, не то на летаргию. Но у меня есть кое-какие соображения.

– И какие? – Глеб поднял на нее взгляд. Светлана улыбалась.