Скандинавия глазами разведчика - Борис Григорьев

Она волновала моё мужское начало.

Любовные дела, эти сугубо личные, интимные стороны бытия, становятся предметом обсуждения всей советской колонии. Но этого мало. К нему подключается общественность, партийная, то бишь профсоюзная, организация, непосредственное начальство, посол, в конце концов, и несчастный Казанова становится жертвой лицемерной пуританской морали, надуманных инструкций, трусливой перестраховки и неприкрытого произвола.

В том случае, если он «согрешил» с иностранкой, дело ясное: ему немедленно предлагают выехать из страны и навсегда забыть о том, что где-то существует заграница. Не так быстро и гладко разрешаются амурные дела внутри колонии. Там сначала проходят все «муки ада» по ритуалу, выработанному досужими кадровиками ещё в начале 20-х годов, а потом уж «отправляют под фанфары» домой с заключением, что впредь товарищу X. работа за границей противопоказана. Человек, приезжая в Москву, как правило, разводится, теряет работу, квартиру, семью и переходит в разряд рядовых советских невыездных граждан. Теперь зарубежную действительность он будет наблюдать по передачам Ю. Сенкевича, если вообще хватит денег на покупку воронежского «Рекорда», а самое длительное путешествие он предпримет на троллейбусе от дома до новой работы и обратно.

Морально устойчив, в семейных отношениях незатейлив.

В начале своей командировки в Данию я был свидетелем того, как перед моими глазами разворачивалось одно такое дело. Сотрудник ГРУ, носивший имя славного шведского викинга, положившего начало целой династии русских князей, завёл роман с секретаршей-машинисткой, незамужней и немолодой уже вертлявой особой, выезжавшей за рубеж в основном, как выяснилось позже, в поисках мужа. Военный разведчик так «раскис» от нахлынувших чувств, что не смог скрыть от посторонних свою преступную связь и стал «крутить любовь» напропалую. Он внимательно выслушивал советы встревоженных товарищей, но тактично посылал их куда подальше и продолжал на глазах всей колонии встречаться со своей пассией. Что-то в нём сломалось, а в его действиях сквозила какая-то непонятная обречённость.

Отношения с женой П. строил правильно, так как она не знает о его любовницах и размере зарплаты.

Его жена не выдержала такого афронта и, не видя другого средства урезонить мужа, обратилась за помощью... в консульство. Консул Серёгин серьёзно воспринял сигнал и тут же вызвал к себе в кабинет коварного возмутителя спокойствия. Он предложил ему в присутствии супруги повиниться во всех грехах и дать обещание, что впредь... Одним словом, консул обещал оставить дело без последствий.

Но дипломат упорно твердил, что любит другую и жить с семьёй не намерен. Тогда консул вызвал в кабинет объект его любви и продолжил разборку при участии всех заинтересованных лиц. Секретарша, однако, нахально отрицала факт сожительства с дипломатом и валила всё на него. Получилась «в огороде бузина, а в Киеве дядька».

Посовещавшись с кем надо, консул вышел в Москву с ходатайством об откомандировании супружеской пары из страны. Секретаршу оставили в Копенгагене до конца срока её командировки. Когда она возвратилась домой, то все в посольстве были заинтригованы концовкой этой драматической связи и спрашивали у приезжающих из Москвы, чем же всё дело кончилось.

—А ничем, — отвечали знатоки. — «Он» развёлся с супругой и живёт один.

— А как же большая любовь?

— Какая любовь? «Он» послал «её» на все четыре стороны и стал закоренелым холостяком.

Да, неисповедима ты, загадочная русская душа!

По части морального облика наших сотрудников есть кое-какой неприятный задел и на текущий год.

Большим испытанием для советских командированных является изобилие товаров в магазинах и невозможность их приобретения. Мизерная зарплата, хватающая только на то, чтобы затыкать дыры в семейном бюджете, высокие цены на товары подталкивают людей к тому, чтобы как-то ловчить, изворачиваться и находить возможности. Большинство стоически ступают на путь экономии за счёт желудка. Некоторые переходят на использование «жидкой валюты» и натурального обмена её на товар. Это—очень опасный путь, и контрразведка только и ждёт такого случая, чтобы поймать контрабандиста с поличным и предложить ему единственный выход без шума и полюбовно решить вопрос — стать предателем и работать на них в качестве агента.

В мою бытность в Скандинавии на весь мир «прославились» дипломаты из северокорейских посольств в Копенгагене, Осло и Стокгольме. Пхеньян объявил экономию валюты и практически перестал переводить деньги на содержание посольств. Дипломаты были вынуждены приобретать по дипломатической скидке спиртное и перепродавать его по городской цене своим контактам. Разница шла на выплату зарплаты и поддержание «представительских штанов». Но недолго музыка играла, недолго фраер танцевал! Все эти незаконные операции стали предметом пристального внимания полиции. Она собрала необходимый компрометирующий материал и направила его в свой МИД. Некоторое время спустя все северокорейские посольства были закрыты, потому что в них некому было работать. Все дипломаты и технический состав посольства были объявлены персонами нон грата и высланы из страны.

Однажды консул М. Федосеев, сменивший А. Серёгина, вошёл в приёмную консульства и попросил меня выехать с ним в город.

— Ты мне понадобишься, если возникнет необходимость в твоём датском, — лаконично бросил он на ходу, садясь в машину.

— Куда мы едем?

— В полицию.

— Что-то случилось?

— Случилось. — Федосеев выругался и достал из «бардачка» сигарету. — Жену завхоза взяли за воровство в магазине. Она сидит в кутузке в Политигордене[32].

Мы молча въехали в мрачный двор полицейского дома, сказали дежурному офицеру фамилию комиссара, и он по лабиринтам провёл нас к нужному кабинету.

Комиссар был настроен агрессивно и без предисловий объяснил суть дела, по которому он попросил приехать советского консула: госпожа имярек, находясь в магазине тканей на Триангеле, вошла в примерочную, намотала на себя кусок понравившейся ей материи и пыталась выйти с ней из магазина.

— Вот вещественное доказательство. — Комиссар полез в ящик стола и выбросил на стол метров десять какого-то цветастого штапеля.

Мы покраснели со стыда, и консул высказал предположение, что, «возможно, возникло какое-то недоразумение».

— Вы думаете, моим ребятам нечего делать, как устраивать провокации советским дамочкам из посольства? — оскорбился комиссар. И действительно, подумал я, у криминальной полиции своих дел по горло, чтобы отбирать ещё хлеб у ПЭТ. — Этот кусок материи мы размотали с неё при свидетелях на месте преступления.

— Мы просим прощения за причинённые вам хлопоты, — начал было консул, — и готовы извиниться за нашу гражданку...

— Ладно, — смягчился комиссар, — забирайте её с собой и что хотите, то с ней и делайте.

Через пять минут в кабинет комиссара ввели заплаканную жену завхоза и сдали её нам на руки под расписку. Она пыталась всю дорогу объяснить, что «не помнит, как её бес попутал», и что она сожалеет о случившемся, а мы молчали. К консулу, заместителю резидента по вопросам безопасности, и раньше поступали сигналы о неблаговидном поведении завхозихи, и её судьба была предрешена. Её посадили на ближайший рейс «Аэрофлота», а через некоторое время, когда подобрали нового завхоза, следом отправили мужа.

* * *

Особую главу в нашей жизни в Копенгагене составляли многочисленные делегации из Советского Союза. В отличие от какой-нибудь Сьерра-Леоне или Бурунди, в Дании дня не проходило без того, чтобы её не осчастливила своим присутствием какая-нибудь делегация из Союза. «Посланцами доброй воли» мог быть кто угодно: то министр сельского хозяйства, прибывший ознакомиться с широко известными в мире, в том числе в его собственном министерстве, достижениями датчан по части маточного свиноводства; то скромный референт из международного отдела ЦК с заданием разъяснить датским коммунистам смысл очередной инициативы Москвы, о которой уже раструбили по всем странам ТАСС и АПН; то какой-нибудь академик, учёный, профсоюзный деятель, ещё ни разу не выезжавший за пределы социалистического лагеря.

По следам только что возвратившейся делегации выезжала новая, с точно таким же заданием, но уже не из Ростовской области, а из Липецкой. И липчане из тех же номеров гостиницы, в которых ночевали ростовцы, ехали по тому же маршруту на фирму «Брюэль и Къер», примеряли там те же самые белые халаты, охали, ахали, цокали языками, сокрушённо мотали головами, а оттуда направлялись на ферму Ларса Ларсена, смотрели, как он ловко доит породистых коров, кушали парное молоко, аккуратно записывали свои впечатления в толстые блокноты, заинтересованно обсуждали их, мечтали, обещали ввести «ихние» методы у себя в Лебедяни или в Данкове, забросать пустые прилавки магазинов колбасами, сыром и прочей снедью...