Тень Жар-птицы - Лариса Исарова

Да разве за таких можно судить? Тоже мне — жертва! Рябцева сама приставала ко всем мальчишкам в классе, даже учителя о ней говорили — «сексуально озабоченная девица»…

Антошка тоже в зале была, я ее не сразу заметил, но она слышала, как Митька сказал, когда ему дали последнее слово, что не просит никакого снисхождения. Пора становиться мужчиной и отвечать за свои поступки.

Тут его мать упала без звука, даже перерыв сделали, приехала «Скорая», ее увезли, но на другой день она пришла в суд и слышала приговор. И вот никак я не могу забыть ее крик, прямо наваждение…

Опять поругался с матерью. Надоело слушать, как она сначала деньги тратит, а потом переживает, что не то купила, что хотела… Я бы повесился при такой жене, так и заявил, а она назвала меня паразитом. Наверное, права, в мои годы пора и зарабатывать, но когда и как? Сейчас я сдаю в геологический, уже отхватил две пятерки, в частности, за сочинение. Мне даже на секунду захотелось позвонить Осе, поблагодарить, но потом посмеялся над собой. Очень я ее интересую!

От дядьки Гоши пришло письмо, зовет в партию, если провалюсь. Он, кажется, полностью успокоился, перегорел, хотя и спрашивал, не видел ли кто из нас Афифу?! Оказывается, он ей деньги перевел, а она все отправила обратно без единого слова. Вот это характер!

А Нинка наша надумала вдруг замуж выскочить. Ее познакомили с одним старикашкой, ему больше сорока, вдовец, у него двое пацанов, пяти и семи лет. И вот где логика?! То мать страдала, что Нина — старая дева, а теперь злится, кричит, чтоб не смела себе петлю на шею вешать, что нечего на себя такую обузу брать.

Вчера они у нас на кухне целый вечер сидели, ругались, а меня одна ее фраза поразила. Нинка сказала матери, что не может больше жить «никому не нужной».

— Да ты соображаешь, что такое — парни, чужие парий?!

— Они заброшены, им-то я и нужна…

— В мачехи идти?! Сумасшедшая? Да с твоей красотой…

— Я Дмитрию Степановичу всю правду о себе сказала. Да, он знает, что я его не люблю, но мальчикам нужна мать, они очень славные и меня так радостно встретили…

— Они тебе еще покажут радость! — Мать кипела, ее злило, что Нина с ней не считается, что все решила самостоятельно. А моя мать — командир, у нее отец по стойке «смирно» всю жизнь. Она и меня пытается взнуздать, но, когда она очень развоюется, я просто беру ее на руки и ношу по комнате. А если не помогает, не засмеется, я ее на шкаф сажаю, пусть остынет до прихода отца…

Я решил Нину выручать, зашел в кухню и матери говорю:

— Уймись, хватит воспитывать, лучше бы пирог сделала…

Она у нас пироги печь мастерица. Но тут она уж очень развоевалась. Крикнула мне «брысь!», как коту, даже скалкой запустила. Пришлось призвать к порядку и посалить на шкаф.

Сдал все экзамены, три пятерки, одна четверка, да и та, потому что проспал. Опоздал на экзамен со своим потоком, потом долго ходил, уламывал, чтоб позволили доедать. Они никак не хотели понять, что человек мог устать как собака. Мне председатель комиссии даже заявил:

— У вас железные нервы, молодой человек! Проспать последний экзамен — феноменально!

А я был занят целые дни. Бегал в кино с Варькой и Стрепетовым. Мы с ним вдруг сдружились. Умен он, как бес, все на свете понимает, хотя и выглядит пятиклассником. Он к Варьке неровно дышит, а мне смешно, когда она им командовать начинает. Она решила в этом году никуда не поступать, оформилась санитаркой в клинику, где муж Осы работает. Она хочет проверить себя, сможет ли стать врачом.

Все-таки любопытная она личность. Оса ее лепит как глину. Варька этого не замечает, а я интонации Осы, взгляды, вкусы в ней узнаю. Я помню, как зимой Оса сказала, что не считает высшее образование для всех обязательным. К ней сразу же пристали с просьбами предсказать будущее.

Ну и она о Варьке выразилась так:

— Блестящий имитатор!

Ее мало кто понял, Варька даже нос задрала, а Глинская усмехнулась. Потом я в словаре посмотрел и поразился точности ее характеристики. У Варьки проявляется свое «я» от противного, из самолюбия, а Глинская обо всем имела свое мнение.

Но с Варькой легко, я ее наизусть читаю, как букварь. Могу сразу предсказать — за что обидится, чему обрадуется…

Мы со Стрепетовым ее таскаем каждый вечер то в кино, то гулять, а потом пьем чай у нее, она нам варенье, которое начинает бродить, скармливает с согласия матери. Стрепетов ужасный сластена, как и я… И с каждым днем меня все больше тянет увидеть Марину Владимировну. Может быть, потому, что Варька у нее почти ежедневно бывает. Наверное, мне хочется, чтобы она пожалела о своих словах, поняла, что я не тряпка, умею добиваться поставленной цели…

Иногда встречаю наших ребят. Мамедов попал в авиационный, как Таис Московская и мечтала. Ланщиков и Стрепетов поступили на юрфак МГУ. Получил двойку за сочинение Саша Пушкин, презиравший синтаксис, завалила в МГУ последний экзамен Кострова. Чернышеву не приняли в мединститут по состоянию здоровья. А Цыганкову — в авиацию, потому что она девочка. Куров же — гроза девчонок, они умирали по нему с первого класса, я никогда не видел парня, которому бы они так отравляли жизнь, оказался еще боле несчастным, чем я. Поступал он в военную академию. И перепутал на нервной почве почему-то Гоголя и Толстого. В сочинении всюду, где надо было писать Гоголь, писал — Толстой. Это так ошеломило экзаменаторов, что ему не поставили двойку, а направили к врачу. Он решил произвести наилучшее впечатление и, пока сидел в очереди в поликлинике, стал читать стихи, громко и выразительно. Сбежались все девчонки — сестры, лаборантки, провели вне очереди в процедурную. Он объяснил, в чем дело, и ему выдали справку, что он с высокой температурой писал, да еще и анализы крови сделали скверные. В академии только глянули на его бумажки, тут же отчислили. Туда нужно стопроцентное здоровье. А у Курова первый разряд по лыжам и велосипеду.

— Вот до чего красота доводит! — сказала Варька ехидно, когда он явился, ища сочувствия.

Интересно, как дела у Антошки? Куда она поступила? Нет, я в нее не влюблен, но чем черт не шутит! Онегин потом по уши влип…

Ну вот я и побывал у Осы. Гора с плеч. Терпел, мучился, а потом — как в холодную воду, взял с собой Курова и пошел. Мы купили гвоздики, я спрятался за Курова, позвонили. Она открыла и так просияла, что я понял, какой был идиот. Мы сделали вид, что ничего не произошло, она не стала «выяснять отношений», только спросила:

— Ну как она, вольная жизнь, мальчики?

— Ничего, не жмет, — сказал Куров. — Я уже работенку подыскал.

— Где именно?

— А снабженцем в одно министерство зовут… Мы с Осой переглянулись.

— Почему именно тебя? — спросила Оса, улыбаясь.

— Расчет на обаяние! — солидно пояснил Куров. — Обычно во всех инстанциях сидят девицы, а со мной ни одна не справится, сразу лапки кверху… И все в ажуре…

Посмеялись, она стала поить нас чаем, я скромна сообщил и о своих делах, она помолчала, но я чувствовал, что она видит меня насквозь. Потом Куров тактично вспомнил об очередном свидании и смылся.

Мы продолжали пить чай.

— Очень злился на меня? — спросила она.

— Да порядком…

— Понимаешь, я не могла иначе, раз уж начала за тебя борьбу…

Я мотнул головой, до меня это дошло совсем недавно, ночью. Я вдруг в полусне увидел ее лицо. А ведь это обо мне она говорила на выпускном вечере, из-за меня мучилась?!

— Мне страшно было, что ты так и не поймешь.

Она в упор смотрела на меня, а я тщательно растирал колено. Я стеснялся почему-то долго на нее глядеть.

— Была, конечно, обида… Как кипятком вы меня тогда ошпарили, но и я у вас крови попил…

— Веселый разговор! — Она неожиданно рассмеялась, и только сейчас я вдруг понял, что детство кончилось, что школа позади.

— Я очень за тебя боюсь, — сказала она после паузы. — Ты способный, ты шутя добиваешься того, на что другие тратят уйму усилий. Не станешь ли ты из-за этой легкости поверхностным?

— Что же вы всерьез мне желаете неудач?

— Может быть, хотя бы одной осечки… — Она не улыбнулась, а у меня сжалось сердце.

— Наверное, я не права… А вдруг такие, как ты, не знающие никаких комплексов неполноценности, и вырастут добрыми, человечными?! Иногда во мне говорит мрачный опыт человека, достаточно битого жизнью, но стала ли я лучше от моего прошлого?!

Она засмеялась.

— Ладно, оставайся таким, какой есть!

Я приложил ладонь к виску.

— Есть, обязуюсь сохраниться без усушки и утруски.

Давно я ничего не записывал, не тянуло. Видно, мое бумагомарание — остаток младенчества, в институте на это нет времени, да и смешно. С моим ростом дневничок кропать?!

Но вчера были у Осы, «великое нашествие»! Приехала с Чукотки Костикова, Варька решила собрать наших, кого смогла обзвонила, «чтоб других посмотреть и себя показать, все-таки почти три года прошло…».