Домой не возвращайся! - Алексей Витаков

– А я пью. И не только пью, а хочу жениться!

– Но ведь ты женат. Тебя дома ждет твоя хатун и трое дочерей, – продолжал Джучи, не открывая дверь.

– Когда воин в походе, сам знаешь, закон разрешает, иначе в голове вырастет то, что должно быть между ног. По-русски это матерно и короче звучит. Если ты мне не поможешь, я выбью дверь, побью тебя, а потом всех, всех, даже коменданта. А виноват будешь ты, потому что не помог другу в беде!

– Как помочь тебе, уважаемый Хубилай?

– Соблюсти традицию степной свадьбы.

– Что ты имеешь в виду, устроить состязание всадников или лучников?

– Смеешься надо мной, позор чингисидов!

– Нет, просто я тебя не понимаю.

– Достань свой зеленый халат, надень и звони в колокольчик, оглашая радостью всю округу.

– А у тебя есть уже кто-то на примете?

– Кажется, да.

– Она согласна?

– За кого ты меня принимаешь! Я что, спрашивать буду? Выходи немедленно и делай, что тебе говорят! У-у-у, о, предок мой степной волк, не оставь в беде, подгони нерасторопного Джучи. Вызываю тебя. У-у-у!

– Не вызывай, Хубилай, очень прошу! Я сейчас через минуту. Я уже видел, то ли волка, то ли собаку – это было очень, очень страшно. Только не уговаривай меня выпить. Хорошо?

Через пару минут Джучи, действительно, обрядившись в праздничный зеленый, как сама благоухающая степь, халат, шел, звеня маленьким буддийским колокольчиком. Звук пронзительно несся по коридору, на одном конце которого в торжественной позе, сложив ноги калачиком, сидел подбоченившийся Хубилай, а на другом находилась комната избранницы. Часы показывали что-то около трех часов ночи. Жизнь только-только замерла, постояльцы заснули. Джучи двигался неторопливо, как подобает свату именитого жениха, нарочито шаркая матерчатыми туфлями без задников. Весь его вид был исполнен гордости и достоинства. Шапка, отороченная хвостом лисы, налезала на глаза, сияющие огнем радости и великодушия:

– Люди, выходите. Хубилай женится! – Он повторил эту фразу десятки раз, пройдя до цели не более двадцати шагов, сопровождая речь высокими нотами колокольчика.

И люди: опасливо отворяли двери, просовывали головы в образовавшиеся проемы, глядели заспанными глазами, недовольно морщили лица, помятые подушками. А Джучи все шел. Казалось, весь этаж готов был порвать монгола, как тузик грелку, за нарушенный долгожданный сон. Кроме одного человека. Конечно, этим человеком был поэт Вячеслав Бальзамов, для которого лишний шум являлся необходимым атрибутом маскировки. Он демонстративно вышел в коридор и сел в позу лотоса рядом с Хубилаем. А Джучи шел. Наконец, сват остановился и постучал в дверь:

– Алю, выходи. Хубилай женится. – Не услышав ответа, он повторил просьбу. За дверью послышалось шлепанье босых ног:

– На ком он там женится в три ночи? – голос Альбины Ростовской явно не предвещал ничего хорошего.

– На тебе, Алю. На тебе! – бодро затараторил сват.

– Ну, сейчас я вам покажу веселую монгольскую свадьбу. Поскачете на своих маленьких, волосатых лошадках прямиком в свои юрты. – Дверь распахнулась, и над потомком непобедимых монголов в одной сорочке, с мокрой половой тряпкой в руке, нависла колоколами грудей взбешенная женщина. Перепуганный Джучи дышал в ложбину двух женских полушарий, проглотив язык. Ростовская размахнулась:

– Получай свадьбу, сваток ненаглядный. Вот тебе еще! – Тряпка со свистом и чмоканьем опускалась на голову посланца. Броня не выдержала ударов. Строй развалился и сокрушенный чингисид обратился в бегство, теряя шлепанцы, на ходу сбрасывая халат, чтобы не стеснял движений. Конница врага преследовала по пятам, нанося чувствительные и хлесткие удары по корпусу. Разгоряченная амазонка каждый свой взмах сдабривала смачным ругательством. Хубилай рывком поднялся со своего места и бросился в комнату под защиту нового замка. Кому-кому, а ему уж точно светило получить сполна половой тряпкой. Наибольшое оскорбление трудно представить даже в самом кошмарном сне. И уж, тем более, для носителя священного гена Потрясателя Вселенной. Бальзамов тоже предпочел ретироваться в комнату: под горячую руку попасть недолго. Хотя к экзекуции половой тряпкой он относился более чем спокойно. Самое главное: установка выполнена. Шума получилось много. Свидетелей и очевидцев тоже достаточно. Теперь нужно ждать возвращения своих. Глубоко дыша, он вбежал в комнату и изнутри навалился всем корпусом на дверь:

– Кто здесь? – выдохнул, почувствовав чужое присутствие.

– Молодец, Бальзамов. Вот за что тебя люблю, так за изобретательность, – прокаркал знакомый голос.

– Марат Гаврилович, Господи, наконец-то! Вы один? С остальными все в порядке?

– С остальными, а именно Натаном Лазаревичем Подлипкиным все хорошо. Сейчас, наверно, седьмой сон видит.

– Как прошла операция?

– Неплохо, но могло быть лучше.

– Что это значит?

– Да, твой знакомый, Альберт Гусейнович Садыков приказал долго жить.

– Вы что, его убили? Как-то уж больно много трупов.

– Не хотели. Так вышло. Он же любитель бани. Вот там мы его и допрашивали. Словом, не сдюжил. А ты, никак, пожалел бравого капитана?

– Я жалею, что не смог собственными руками доставить эту мразь на тот свет.

– Поэтому ты здесь. Излишняя эмоциональность в таких делах не нужна.

– Надеюсь, на встречу с Омаровым вы меня возьмете?

– Вот он где. – Белоцерковский достал смятый лист бумаги и показал адрес. Бальзамов, обладающий цепкой памятью, моментально запомнил название улицы и каждую цифру.

– Когда идем, Марат Гаврилович?

– Куда идем, Вячеслав Иванович? Думай хоть иногда. Не все же кулаками махать.

– Не понял! Разве не ясно, что Телятьева убили по приказу Омарова.

– Ясно-то оно, конечно, ясно. Но все обдумать не мешает. Представь себе, заваливаемся к нему в кабинет. Кричим: «Руки за голову, ноги – на стол! Где твои доноры, желающие побыстрей расстаться с наскучившими органами? Ты ведь из-за этого убил журналиста, не так ли?» А он нам: «Нет, мужики, не из-за этого. И вообще я его не думал убивать! С чего вы взяли? Ах, шофер наговорил. Так он вечно под кайфом. Что с него возьмешь. Извините, господа хорошие, но мне некогда». – И выпроводит нас с этими словами на грязную ноябрьскую улицу. А вечером, к примеру, того же дня найдут наши головушки в мусорных баках облезлые дворняги и полакомятся тем, что называется мозгом. Я убедительно излагаю или не очень?

– Не очень. Потому что я выйду и скажу, что я и есть тот самый Бальзамов. Являюсь свидетелем телефонного разговора его и Садыкова.

– Ну и что. Кстати, он захочет немедленно связаться с капитаном. А его нет. Тут мы сами в шаге от скамьи подсудимых.

– Марат Гаврилович, мы же не правоохранительные органы. Зачем нам нужны прямые доказательства его вины?

– Что ты предлагаешь?

– Взять в плен и допросить. Пусть сам напишет про все свои преступления в милицию.

– Допрос с пристрастием, говоришь. Не знаю, Бальзамов, в каком веке ты живешь, но отсталость дремучая налицо. Во-первых, скажет, что давал показания под пытками. Во-вторых, кто мы такие? Ты его не знаешь, нужны свидетели, потерпевшие, улики и т. д. Ладно, вижу, ты не догоняешь. Дело наше еще продвинулось. Теперь мы знаем, где логово. А, самое главное, можем установить подлинную личность и фамилию, под которой он скрывается. Спокойной ночи, разведка.

ГЛАВА 22

Сон алкоголика чуток и краток. Кирилл Петрович проснулся около трех часов ночи. С трудом разлепил глаза. Мучила жажда. Годы-то, дорогой мой, не те, чтобы вот так коньячок хлестать. Тяжело оторвал туловище от кушетки и пошел в туалет, где находился спасительный кран с холодной водой. Проходя через холл, немало удивился, увидев сквозь стекло садыковский мерс. Посмотрел на часы, невольно вздохнул, но, тем не менее, подобрался, пытаясь принять вид благообразный и вполне готовый к служению. Тишина показалась подозрительной и не предвещавшей ничего хорошего. Да еще и дверь в предбанник чуть приоткрыта – это совсем не свойственно такому клиенту, как патриций Альберт. Старик аккуратно, на цыпочках подошел и тихонько постучал: «Ваше высокоблагородие, вы меня слышите? Припозднились вы сегодня что-то. Может, помощь какая требуется?» Не услышав ответа, робко просунул голову в проем. Вещи на месте: китель, туфли, нижнее белье сложено стопочкой, кейс. «Альберт Гусейнович, дорогой, вы где?» Почуяв неладное, бывший учитель вошел в баню. Стал заглядывать во все помещения. Даже на дно бассейна взгляд бросил. Никого.

Постучал в дверь парной. Нет ответа. Боже святый, только не это! Потянул за ручку: лицо обдало жгучим жаром. Даже одежда дыбом едва не встала. Непроизвольно прикрывая лицо рукой, сделал шаг.

На полке, вывалив язык, лежал капитан Садыков. Правая рука и правая нога безвольно свисали вниз. Остекленевшие глаза таращились в потолок.

– Угорел. Батюшки мои, угорел ведь. – Кирилл Петрович попятился.