Хождение во власть. Рассказ о рождении парламента - Анатолий Александрович Собчак

class="p1">Казалось, что ни Гдлян, ни Иванов просто не слышат конкретных обвинений в их адрес, да и сами предпочитают оперировать не фактами, а рассуждениями о кремлевской коррупции и тому подобном. Перед нами были не профессионалы, знающие цену доказательствам, не парламентарии, умеющие связать частное с общим, а ораторы с площади, обращавшиеся поверх депутатских голов к миллионам телезрителей, жадно ловивших каждое их слово. Кстати, человек, который перед телекамерой ведет себя, как на многотысячном митинге, столь же нелеп, как и кричащий в комнате, где слышен даже шепот…

То, что партийный аппарат продажен, то, что взятки брались и берутся, знают все, и ни тени сомнения тут у депутатов не было. Но тянулись минуты, десятки долгих минут, а ничего, кроме общих фраз, оба следователя и не собирались сообщить Съезду.

Собственно говоря, это и есть популизм — органическая болезнь нашей едва родившейся демократии.

Я понимал, что оба следователя сегодня поставлены в очень тяжелые условия: против них вся официальная (в том числе и либеральная) печать. Я понимал, что следователи вышли на тот уровень обличений, где пощады не бывает. Это вызывало сочувствие к ним, желание поддержать смельчаков. Но бездоказательность обвинений в адрес кого бы то ни было всегда порождает чувство протеста. По самому строгому счету Гдлян и Иванов в новых социальных условиях продолжали действовать в традициях репрессивного аппарата 30-х годов. Как ни горько, но это так: если кто-то, а тем более следователь Прокуратуры СССР, может публично объявить человека преступником, но не утруждает себя доказательствами, а миллионы людей только на основании "классового чутья" верят и готовы разорвать обвиняемого, далеко ли все мы ушли от нравов сталинщины?

Да, если б Гдлян и Иванов возбудили уголовное дело против того же Лигачева, а их начальство этому воспрепятствовало, депутаты знали бы, чего требовать и чего добиваться. У Иванова и Гдляна такая возможность была. Но они ею не воспользовались, показания Усманходжаева на Лигачева не проверили и вспомнили о них слишком поздно, когда их следственная группа фактически уже прекратила свое существование. Просчет? Непрофессионализм? Недостаток гражданского мужества? Не берусь судить.

Я понимал, как это опасно: следователь, занявшийся политикой и использующий для этого непроверенные материалы незаконченного дела. Вспомним дело Дрейфуса, вспомним ряд уголовных процессов над политическими оппонентами в Веймарской Германии перед приходом к власти фашизма. Так было и так есть: каждый раз, когда судебные дела начинают использоваться в политических целях, Правосудие и Закон ставятся под угрозу. Своей глухотой к конкретным фактам, своим нежеланием что-либо доказывать профессионально Гдлян и Иванов иллюстрировали печальный опыт юридического бесправия граждан нашей страны. Если бы даже высшие аппаратчики не имели к ним никаких претензий, одних выступлений Гдляна и Иванова на Съезде могло быть достаточно, чтобы усомниться: действительно ли эти люди — поборники демократии?

Сознание нашего общества все еще деформировано временами тоталитаризма: поиск врагов слишком долго был социальной привычкой и даже геройством, чтобы забывать и сегодня о самой возможности рецидива массового психоза. А Гдлян и Иванов проводили свою избирательную кампанию как раз на этой опасной грани.

Я, понятно, не поклонник Лигачева. Но я слишком хорошо знаю эту логику, помню классическую формулу 30-х годов: кто не с нами — тот против нас. И если в современном переводе она звучит "кто не за Гдляна — тот за мафию", легче ли от того?

Все это мы уже проходили и знаем, чем оно кончается.

Когда на I Съезде формировалась комиссия по делу Гдляна и Иванова, я настаивал, чтобы она называлась комиссией по расследованию коррупции в высших партийных и государственных органах, чтобы эта комиссия проверила достоверность всех утверждений Гдляна и Иванова о развале следственной группы Прокуратурой СССР, после того как следователи вышли на высших должностных лиц государства и партии. Окажется, что эти люди виновны, ничто не должно помешать привлечению их к уголовной ответственности. И, если страна не желает их судить, они, отделавшись легким испугом, еще имеют шанс по-своему отплатить ей за такое милосердие.

Собственно, об этом я и говорил на I Съезде народных депутатов. Позволю себе привести свое выступление:

"Мы создаем парламентскую комиссию, а не комиссию по расследованию дела Гдляна и Иванова. Мы создаем парламентскую комиссию, которую нам все равно придется создать, потому что здесь сегодня уже было сказано, что возбуждено уголовное дело против товарищей Гдляна и Иванова. А они — народные депутаты СССР, и нам с вами придется решать вопрос о лишении их депутатской неприкосновенности или, наоборот, об отказе в таком лишении…

Вопрос второй. Для чего мы создаем эту комиссию? Я думаю, что необходимо создать такую комиссию прежде всего для проверки тех обвинений, которые товарищи Гдлян и Иванов выдвинули против ряда государственных и партийных работников. Именно в этом должна состоять цель работы данной комиссии, а не в проверке того, какие были допущены, и были ли допущены, те или иные нарушения в деятельности Гдляна и Иванова. (Шум в зале.)

Прошу внимания. Только после проверки, это будет юридически абсолютно правильно, после проверки обвинения, которое выдвинули товарищи Гдлян и Иванов, и в зависимости от результатов проверки комиссия должна уже будет проверять деятельность самой следственной группы. А для этого комиссия должна быть наделена, как всякая парламентская комиссия по расследованию, самыми широкими полномочиями, правом вызвать для объяснений любое должностное лицо. И с этой точки зрения я предлагаю сейчас обратиться только к обсуждению предложенного состава комиссии. Если есть конкретные возражения против конкретных лиц, — обсудить их. Если нет — утвердить комиссию и дать ей возможность работать".

К сожалению, мое предложение пропустили мимо ушей. В планы руководства менее всего входило создавать комиссию по расследованию коррупции в высших органах партии и государства. Впрочем, и уголовного дела против Гдляна и Иванова тогда Прокуратура тоже не решилась возбудить.

I Съезд постановил, что кампания в печати должна быть прекращена: ни заявления Прокуратуры, ни обличения Гдляна и Иванова в адрес Прокуратуры не должны звучать во время работы комиссии. Увы, перемирие скоро было сорвано, и каждая из сторон пыталась доказать, что не она тому виной. Взаимные обвинения и оскорбления вновь зазвучали в полную силу, и сдержать вал заявлений, а также, я бы сказал, обещаний разоблачений было уже невозможно.

Драма переходила в фарс. Гдлян говорил о каких-то спрятанных в надежном месте документах (и общество верило этому), о том, что следственная группа собрала компромат и на Горбачева. Потом, противореча себе, он заявлял: Горбачев не замешан, это все происки врагов. Линия защиты и аргументации явно менялась