Мой ненастоящий (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta"

Я киваю, без лишних слов.

Под ложечкой у меня почему-то посасывает.

— Я вся внимание? — я устало тру виски. Как-то так вышло, что когда мы вошли в квартиру, Лана заняла единственное кресло, и теперь мы стоим перед ней как перед королевой. Присесть никто не предлагает.

А жаль, у меня лично голова гудит. И ноги. Я вообще бы предпочла поспать хоть пару часов, нынешняя ночь была практически бессонной из-за одолевающих меня панических атак.

Но Лана явилась сюда обсуждать дело. Окей, давайте обсуждать. Раньше начнем — быстрее закончим.

— Надо же, какое нетерпение, — сладко цедит Лана, хлопая кукольными ресничками, — не пришелся тебе по вкусу чужой жених, Рита?

Чужой…

Смешно.

— Из того, что я знаю о планах Ветрова — он с самого начала не планировал на вас жениться, — не знаю, зачем это вырывается у меня изо рта.

Лицо Ланы, и без того не очень дружелюбное, каменеет еще сильнее. Окей, попробуем сгладить.

— Да, не понравился, — произношу, уводя взгляд в сторону, — у него одни ему ведомые планы, я для него даже не пешка, кукла, которую можно купить, чтобы она послужила для одной определенной цели. Собачонка, которую можно выпускать из дома только на поводке. На меня ему плевать, я и нужна-то ему, только чтоб наследник появился. Я о таком никогда не мечтала.

— Что, не хочешь ребеночка? — Лана кривляется по одной ей видимой причине. Я понимаю. Ветров её задел, бросил, продинамил. Сейчас она мстит мне как косвенной виновнице её страданий.

— Хочу, — улыбка выходит горькой, — но не так.

Не так, как хочет этого Ветров. Просто как очередной товар, средство достижения цели. Галочка в списке достижений, которое он получил по сходной цене.

Для себя — я ребенка хочу. Когда-нибудь. В розовом будущем, когда не будет Сивого и Ветрова и вообще….

Кажется, это уже никогда не наступит.

— Бедный, бедный Влади, как он будет в тебе разочарован, — Лана мстительно кривит губы.

Как бы то ни было, он явно был ей интересен как мужчина.

Какая жалость, что это было не взаимно.

Какая жалость, что он решил, что я ему удобнее.

Дешевле. Слабее.

За Ланой хотя бы был её отец, ей вряд ли подиктуешь, когда и при каких условиях ей можно выходить из дома и в каком виде по нему передвигаться.

У неё, может быть, даже детей в планах на ближайшее время нет.

Карьера, слава, вот это все — куда она это денет?

— Так что же вы придумали, — повторяю я, — что от меня требуется?

— О! — глаза у Ланы торжествующе вспыхивают. — Ничего особенного. Быть несчастной. Плакать. Показывать следы побоев и рассказывать о жестокости Ветрова и о том, как ужасно он с тобой обращался. Как он рассердился на то, что ты попыталась найти доказательства. Как сорвался с катушек и избил. Справишься?

— Избил? — я повторяю медленно, все еще не догоняя мелкие детали этого плана. — Но ведь ничего такого не было. Это не сработает. Для доказательства этого обвинения нужны следы физического насилия. Их у меня нет.

— О, за этим дело не станет, — Лана улыбается так, что у меня кровь в жилах стынет, — к тому моменту, как сюда приедет полиция, у тебя все будет, Рита. В таком количестве, что в жестокости Ветрова никто не усомнится.

Волосы на моей голове начинают становиться дыбом.

Она ведь не серьезно?

24. Маргаритка

— Ничего не выйдет, — произношу я, раньше чем успеваю придумать цивилизованный вариант посыла, — Владислав Каримович отобьет эти обвинения. Он опытный юрист.

— Влади — не единственный опытный юрист в Москве, — в светло-зеленых, с густой поволокой глазах Ланы не меняется абсолютно ничего, — у моей семьи есть такие адвокаты, которые из косого взгляда повод для иска на три миллиона найдут. Главное, не расходиться в показаниях. Я буду плакать о жестокости Ветрова, прорывавшейся в отношениях. Расскажу, что порвала с ним под первым благовидным предлогом. Ты — о том, как он фальсифицировал ваш брак, а после насилием и угрозами держал тебя чуть ли не на цепи, пока я тебя не спасла. Мы просчитали несколько временных лакун, когда у него не было алиби. И твою речь для полиции мы еще порепетируем. А после — раздуем это во все газеты и блоги, откреститься от обвинений у него получится очень вряд ли.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

У меня пересыхает во рту.

Все продумано. Все так хорошо продумано, что от ужаса волосы на спине встают…

— Ему будет не до тебя, Марго, — вклинивается Юра, — такой скандал неизбежно ударит по бизнесу Ветрова. Такой удар по репутации. А там… Его утопят. Быстро утопят. У него много недоброжелателей, да и Михальчук поддержит. Ты в деле?

В деле ли я?

Когда я соглашалась на то, чтобы избавиться от Ветрова — я не предполагала, что речь пойдет о настолько глубокой подставе. Думала, может, у Городецкого как у приближенного лица есть тот компромат, до которого пока я не могла добраться. Он был так уверен… Господи, и чем я думала? Почему удовлетворилась туманным «давай объяснимся позже, без его прослушки»?

И это все не говоря уже о том, что пройти через побои предлагается именно мне.

— Объясняйтесь, голубки, — пока я теряюсь с ответом, Лана грациозно поднимается с кресла, — объясняйтесь и займитесь делом. Я девочка хрупкая, чувствительная, не привыкла смотреть, как бьют женщин.

Бьют.

Я делаю короткий шажок от Городецкого. Лана самоустраняется, а значит, приступать к делу предполагается именно ему. Догадка отважная и ужасная одновременная.

Ему?!

— Мы так не договаривались, Лана Викторовна, — хрипло роняет Юрий, и на его лице обостряются желваки на скулах.

— Котик, я тебе за что заплатила? Чтобы ты ломался и выкаблучивался? — раздраженно огрызается Лана. — Я купила всего тебя, с потрохами. Не хочешь выполнять моих распоряжений — что ж, приятного тебе рейса к Ветрову. Только транзакцию по твоему счету я отзову.

Тонкие каблучки цокают по паркету.

В комнате остаемся только я и Городецкий. И оглушительная тишина между нами. Он на меня не смотрит…

— С-с-стерва… — тихо шепчет Городецкий, сжимая кулаки. Это не мне, это Лане. Но что-то я не вижу, чтобы эти кулаки сейчас обращались против обозначенного врага.

— Юр, ты ведь не будешь… Ты ведь не такой… — выдыхаю, слабея, с каждым словом.

Он смотрел на меня так, будто сожрать хотел. Еще сорок минут назад! Он держал меня за руки и просил дать ему шанс.

А сейчас он молчит. И стоит на месте.

Неужели в этом ненавистном мне мире доверять нельзя вообще ни одному мужчине?

— Мне жаль, Марго, — наконец тихо произносит он, и я явственно чувствую, что он уже начал себя уговаривать, — может быть, тебя успокоит, что я постараюсь… Бережно…

Бережно побить. Как это — мне интересно? Хотя на практике, пожалуй, не надо.

Я делаю шажок влево — без особой пользы. Обстановка в комнате скудная, кровать, какое-то трюмо в углу, шкаф, телек на тумбочке. А стульев нет, ни одного, обороняться мне нечем.

И бежать некуда.

Единственный путь к отступлению — дверь, за спиной Юры. На окнах — и тех решетки.

— Я не хочу, — произношу, на всякий случай, — я против этой схемы, Юр. Я за то, чтобы посадить Ветрова за реальные преступления, а не фальсифицировать вот это. Нам нужен другой план.

— Не будет другого плана, — он наблюдает за мной из-за полуприкрытых век. Я это вижу. — Действовать надо сейчас, пока Ветров не спохватился. На опережение. Думать и метаться некогда.

— Мы все еще можем вернуться. Отказаться от помощи Ланы и…

— Ну да, — губы Городецкого изгибаются в жесткой улыбке, — только есть между нами разница, Марго, если тебя за твой побег он особо не тронет, то меня за предательство вышибет, да еще закопает заодно. Нет уж. Лучше я его. Назад пути нет. Ни у кого из нас.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Это его последняя капля, последнее слово. Именно после этого Городецкий шагает ко мне.

Я взвизгиваю и бросаюсь в сторону.

Он ловит меня за руку и сильным толчком швыряет в сторону шкафа. Удар…