The Мечты. Весна по соседству (СИ) - Светлая Марина

- Демонизировать деятельность представителей бизнес-кругов – это, откровенно говоря, любимая забава общества, - заявил он, отвлеченно разглядывая журналиста, чей хитроватый взгляд был прикован к нему. Интересный кадр: сразу видно, что щель оставишь – и в щель пролезет. И было в нем что-то такое слишком пижонское для его возраста, что Романа Романовича несколько раздражало.

- Но ведь и прецедентов немало, когда правило лишь подтверждалось, - улыбнулся ему господин Уваров, легко пожав плечами в темно-вишневом кожаном пиджаке. На пару тонов темнее пиджака был и шейный платок, повязанный на ковбойский манер. Под пиджаком – рубашка довольно яркой расцветки: цветы и жар-птицы заполонили все пространство на нежно-голубом фоне. Образ довершал перстень на пальце с волчьей мордой.

«Не дай бог на старости лет так удариться», - подумалось Моджеевскому, и он предложил Уварову кофе. Тот согласился, и пришлось звать Алену, пока Борисыч недовольно поджимал губы.

- Откровенно говоря, - продолжил беседу журналист, манерно отпивая из чашки и продолжая улыбаться, - сильные мира сего зачастую мало считаются с проблемами людей ниже себя по положению. Статус в настоящее время решает все.

- Верховенство закона для меня решает все, - поспешил поправить его Моджеевский и принялся привычно разглагольствовать, как умел по любому поводу: – В том, что касается его соблюдения – я консерватор. Законы не дураками писаны, и если общество им не подчиняется, то грош цена такому обществу. В конце концов, правовая система – это способ людей договориться, как мирно сосуществовать, чтобы сосед не мешал соседу.

- То есть вы ратуете за комфортную жизнь ближнего своего?

- И ближнего, и дальнего, - хохотнул Роман, совсем не ожидая, чем обернется для него уже через пару минут вся эта фантасмагория.

Уваров криво усмехнулся, зачем-то полез в телефон, а через мгновение перед самым носом Моджеевского лежала раскрытая в браузере статья с фотографией, достойной обложки самого желтого из изданий. На одной половине изображения был он сам с танцовщицей из клуба, на другой – тоже он. Но уже на летнем благотворительном балу с Женей, когда впервые вывел ее в свет. Под дых – ударило. Роман вскинул брови и воззрился на журналиста.

- Не волнуйтесь, Роман Романович, - проговорил тот, продолжая лыбиться, - статья старая. Новых не выходило. У нашего брата прямо мораторий на вашу личную жизнь, но весь интернет не подчистишь. Кое-что да осталось.

- Вы пришли обсудить подробности моих отношений с женщинами? – осведомился Моджеевский, сжав челюсть, но пока еще держал себя в руках.

- Нет, что вы! – поднял вверх руки Уваров. – Как можно? Но вы же сами заговорили о комфорте ближнего. И меня по этому поводу интересуют исключительно ваши отношения с моей дочерью, которую вы предали и бросили!

Ромка аж икнул.

Борисыч за его спиной напрягся, но пока выжидал.

Сам Уваров, так и не дождавшись вопроса, снова кивнул на свой телефон и пафосно добавил:

- Да, да! Это моя дочь. И в свете того, как вы с ней обошлись, я полагаю, наша семья в своем праве требовать компенсации за моральный ущерб, перенесенное унижение и выставленную на всеобщее обозрение личную жизнь.

- Вы – ее отец? – пропустив мимо ушей слова о компенсации, мотнул головой Ромка и тоже ткнул в статью. Конечно, цвет кожи с танцовщицей, ни имени, ни лица которой Моджеевский хоть убей не помнил, у них несколько отличался, но мало ли... Может быть, там мама – африканская принцесса.

- Разумеется! Мы же с ней одно лицо – вы присмотритесь! – объявил господин Уваров, добивая его окончательно тем, как подался к нему, демонстрируя собственную физиономию. – Никакого теста ДНК не надо!

На физии, кажется, тоже не экономили. Следы косметических процедур присутствовали. Моджеевский вдруг выхватил его глаза глубокого синего цвета и совершенно ясно осознал, что знает еще одни точно такие же. Он застыл, глядя на журналиста и медленно врубаясь в происходящее, тогда как Борисович за его спиной скептично фыркнул. А потом Роман оперся обоими локтями о стол и слегка подался к Уварову, став при этом неожиданным образом похожим на тигра перед прыжком, но тот не останавливался, продолжая исторгать свои рассуждения:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Или вы полагаете, что подаренное моей Жене имущество – достаточная цена за ее сегодняшние душевные страдания?

Теперь громко выпустил носом воздух Коваль, видимо, получивший культурный шок от таких заявочек.

- А ваша Женя страдает? Душевно? – поинтересовался Роман, приподняв бровь.

- Разумеется! Бедная девочка чувствует себя обманутой!

- Бедная девочка, как вы изволили выразиться, получила то, что ей причиталось бы после развода. И она достаточно умна, чтобы понимать, что на большее претендовать не стоит – и после тех событий не объявлялась. А вот вы, судя по всему, не очень разобрались в ситуации, раз пожаловали.

Уварову услышанное не понравилось. Но, как говорится, наглость – второе счастье, и сдаваться он не собирался, лишь еще больше выровнявшись в кресле. Кофе был отставлен на блюдце, а сам журналист уверенно заявил:

- Ваши подарки – это подарки любящего мужчины своей женщине. А сейчас речь идет о компенсации за перенесенные страдания! Наша семья настроена решительно, господин Моджеевский! Если вы не хотите решать дело полюбовно, то мы и до суда дойдем.

- Я прекрасно знаю семью Евгении Андреевны, - медленно, будто говорил с душевнобольным, и делая особый акцент на Женином отчестве, ответил Роман. – И знаю ее отца, и…

- Это печальная история! – перебил его Уваров.

- Избавьте меня от подробностей! – рявкнул Роман. - Так вот… я знаю Андрея Никитича, потому продолжать вести разговор с вами далее не намерен. Если у Евгении Андреевны есть ко мне какие-то претензии, она вполне может высказать их лично. Я от нее не скрываюсь. Остальное – никого не касается. Особенно вас, господин Уваров.

- Вы ошибаетесь, Роман Романович, я ради своей дочери пойду на все!

- Ну тогда для начала – выйдите за дверь и уходите как можно дальше от офиса «MODELIT», пока я не сказал «фас» своим людям. Надеюсь, достаточно доходчиво изъясняюсь?

- Тогда готовьтесь к процессу, - хохотнул журналист. – Поверьте, я на вас немало нарыл. Стриптизерша отдыхает.

- Арсен Борисович, - Моджеевский обернулся и приподнял бровь, глядя на безопасника. – Давайте поможем господину Уварову найти выход из моего кабинета, а?

- Да, Роман Романович, сейчас поможем, - криво усмехнулся Коваль и достал телефон. Это оказалось решающим жестом. Журналист вскочил с кресла и деловито заявил:

- Я не прощаюсь, Роман Романыч! До скорых встреч! – и после этого спешно ретировался, как будто его и не было, если не считать чашки на столе. И Ромка, в полном изнеможении, расслабил узел галстука.

- Чтоб его сюда больше не пускали! – хрипло выдохнул он и откинулся на спинку стула.

- Обижаешь! – с кислой физиономией ответил Коваль. – Мог бы и не упоминать…

- Да как-то… не подумал.

- А я тебе говорил – она аферистка! А ты мне морду бить пытался! – безопасник встал из своего кресла и обошел стол Моджеевского, после чего остановился прямо перед ним.

- При чем тут Женя? – вяло отмахнулся Роман. – Ты его видел? Я действительно хорошо знаю ее отца, а этот… мошенник какой-то.

- Не позволяй делать из себя дурака, - веско прозвучало из уст начальник охраны.

Но Роман прекрасно и без того знал, что дурак – додуматься до того, чтобы увидеть Женьку в глазах совершенно постороннего мужика. Видимо, отправляясь на медобследование, первым пунктом надо было посетить психиатра. Или дело все же в очках?

- Больше не позволяю, - все же проворчал он и тут же гаркнул: – Где Алена? Почему посуду за ним не убирают?!

- Давай я им займусь. Не исключено, что там все семейство в сговоре, откуда нам знать, к чему готовиться?

- Не хочу ничего знать. Не лезь к ним.

- Рома, завтра они придумают, за что на тебя в суд подать. Или и правда выльют грязи ушат…