Люблю и ненавижу - Георгий Викторович Баженов

стала кой-что понимать в жизни, подрасправила хоть и не очень сильные, но все же свои, собственные крылья — тут в ее отношениях с матерью нашла коса на камень, наступил перелом: старшая дочь платила Варваре не просто отчуждением, а какой-то явной неприязнью, почти презрением. Во взрослой жизни Полина с Зоей не раз схватывались из-за этого, и хоть Полина по-прежнему верховодила в сестринских отношениях, но по вопросу о матери Зоя оставалась внутренне неумолимой: не любила мать и прямо говорила об этом, как бы ни защищала и ни оправдывала ее Полина. Пожалуй, и учиться в Свердловск она поехала не только под напором младшей сестры, но и от стойкого желания: избавиться наконец от материнской опеки. И к наукам была неспособна, и памятью изрядной не отличалась, и упорства в учебе никогда не проявляла, но — собралась, поехала. Не так, конечно, высоко взлетела, как Полина, — та в политехническом институте училась — но все же конкурс в железнодорожный техникум выдержала. С троечками, еле-еле, но проскочила, а там и учиться начала — тоже не ахти как, от семестра к семестру, бывало, хвосты тянулись, а все же курс за курсом одолевала… А когда защитила диплом (даже раньше Полины, которая продолжала еще учиться в институте) и получила направление на строительство железной дороги в Сибири, поехала туда с радостью, даже и в мыслях не было цепляться за Свердловск, а тем более проситься при распределении в родной поселок, — наоборот, одно желание и было — подальше от дома, от материнского глаза, от вечных ссор с матерью…

Догадывалась ли Зоя, знала ли, из какой глубины тянутся ее трудные отношения с матерью? Конечно, догадывалась. И от этого еще сильней была ее обида на мать… Положим, мать любила когда-то какого-то Силантьева и что-то там у нее не получилось, — но при чем тут Зоя, разве она виновата в чем-то? Да и не в этом дело — не в правоте и не в вине чьей-то, дело в материнском чувстве Варвары: было оно к Зое или его не было совсем?

Вот и замуж Зоя вышла словно назло матери. Поначалу, пожалуй, у нее и мысли такой не было — столь быстро заводить семью, — но чего не сделаешь под горячую руку, особенно если против твоего избранника ополчилась мать Варвара?!

Как раз на майские праздники дело было, только-только Гагарин в космосе побывал, вся страна гудом гудела, повсюду ликование, песни, радость, смех; в доме у Варвары — тоже праздник: из Свердловска Полина с Борисом приехали (пока еще как жених и невеста), Полина с собой и Жеку захватила, ненаглядного своего суворовца, который давно, можно сказать, стал членом их семьи, ну а из Сибири неожиданно нагрянула Зоя, да не одна, а с не известным никому Анатолием.

— Анатолий едет к себе домой, на Украину, в отпуск, — торопливо говорила о нем Зоя. — А по дороге решил к нам заглянуть, посмотреть, как мы тут на Урале живем, чем дышим…

— В поезде, что ли, познакомились? — спросила Варвара — и спросила не просто, а с усмешкой, недобро спросила.

— Почему это? — вспыхнула Зоя, — Мы на одном участке работаем.

— Зоя, значит, командует, — добавил Анатолий, подмигнув Варваре и потирая руки в предвкушении застолья, — а я, значит, шоферю. Так сказать, линия единства руководящих кадров и рабочего класса.

«Жених, что ли, твой?» — прошептала Полина на ухо Зое; Зоя в ответ неопределенно пожала плечами.

После слов Анатолия Варвара повнимательней обсмотрела его — окинула серьезным и долгим взглядом с ног до головы — заметно было, не понравился он ей, что-то скоморошье в нем проскальзывало, но ничего не сказала, только слегка покачала головой: ну-ну, посмотрим, мол, какой ты еще рабочий класс, поглядим дальше…

И в самом деле, дальше получился любопытный конфуз (для кого только? для Зои? — ведь Анатолий, например, даже и не смутился нисколько, наоборот — весело рассмеялся и сказал: «А я всегда такой, на будущее запасливый! Жизнь, она, мать Варвара, всему научит…»). Прямо среди празднества — а дело было уже на второе мая — главное-то застолье вчера завершилось, под самый поздний час, — Варвара и «застукала» Анатолия в сарайке: он, как говорится, праздновал дополнительно — в гордом одиночестве.

— То-то я заметила, зятек, частенько ты желудком маешься… На сторону ходишь.

Варвара подошла к сараю неслышным шагом — только хозяйки так умеют, тихим сапом ходить в своем подворье — и слова свои произнесла вкрадчиво, елейно, а Анатолий — вот зараза — даже не вздрогнул, обернулся к Варваре с веселой такой, разудалой улыбкой:

— А что, мать, раз уж я у тебя зятек, может, мы на пару? Так сказать, первую вместе — закрепляющую?

— Закрепляющую — это-то я понимаю. А почему ты в сарайке прячешься — вот что объясни. Неужто нашего застолья мало?

— А я всегда такой, на будущее запасливый! Жизнь, она, мать Варвара, всему научит…

— К примеру, прячась, праздновать в одиночку?

— Очень верно подметила, мать.

— А не боишься — тебя к шутам гороховым из гостей прогоню?

— Нет, — помотал он головой, улыбаясь, — не боюсь.

— Что так?

— А я вообще ничего не боюсь. Пока живешь — бояться нечего, а помрешь — бояться поздно.

Варвара, как бы раздумывая над его словами, удивленно покачала головой. А когда они вернулись вдвоем к застолью (сидели прямо во дворе, вытащив с веранды стол-крепышок и установив его среди девственно зеленеющей травы), Варвара, усмехнувшись, объявила всем:

— Гость-то дорогой обиду на нас держит.

За столом смотрели на них, не понимая.

— Один в сарайке празднует. Гордый такой, что ли? Или какой?

— А я всегда такой, мать. Вон Зоя не даст соврать.

— Анатолий, ты опять за свое. — покраснев за него, горестно проговорила Зоя. — Ведь обещал же…

— Мать-то у тебя дотошная — застукала меня. Ох дотошная…

Какая-то тут странность происходила, неловко все себя чувствовали, никто не знал, что и говорить дальше. И выручил всех, как ни смешно, сам Анатолий:

— Раз уж я проштрафился — прошу штрафную. Так сказать, на законных основаниях!

Ну, что с ним делать? Борис, Полин жених, сказал:

— Давайте в самом деле за Гагарина. За его подвиг!

Очень скоро Анатолий заснул прямо за столом, и пришлось в несколько рук подхватывать его и тащить на веранду: Борис держал его под мышки, Жека (красный от натуги, как его лампасы) взялся за ноги Анатолия, а женщины, кто как мог, поддерживали Анатолия посередке. Вот так и втащили всем миром бедолагу-гостенька, уложили на диван, прикрыли старым — с истертым ворсом — шерстяным одеялом, которое на всякий случай всегда хранилось здесь. Вот как раз и настал он, этот «всякий случай»…

Анатолий спал на веранде, а они все сидели