Господин Вечности - Елизавета Тьма

   -- ...! -- не сдержался я.

   Ожидая увидеть истлевший скелет я совсем не ожидал... того, что увидел. Золотистые волосы отросли уже наверное до пят. Сухие и ломкие. Ногти на руках больше напоминали когти. Длинные, светлые, тонкие. Прозрачная, даже не белая, а голубоватая кожа. Золотое платье из "вечного" шёлка не изменилось, только стало заметно велико его обладательнице. Очень, очень худая. И никаких признаков жизни.

   -- Да она же в коме! -- обалдело выдавил Ван, приняв свой нормальный вид.

   -- Это же сколько... больше века в коме?! -- не поверил я.

   -- Сильна бабуся, -- заглянули в каменный мешок двойняшки.

   Мы стояли у гроба и долго молчали, глядя на Дарину. Её нужно срочно доставить в тёмный госпиталь. Современный тёмный госпиталь! Откормить витаминами и пробудить. Если её попробовать пробудить сейчас -- истощённое тело может не выдержать напряжения. Я коснулся её руки. Погладил иссушенную, холодную кожу.

   -- Манька, у тебя в аптечке должен быть витаминный коктейль, -- произнёс я, не отрывая взгляда от исхудавшего лица. Кожа да кости.

   Маньячка, не говоря ни слова, протянула мне полный пятикубовый шприц и спиртовую салфетку. Осторожно разогнув Императрице руку, я внимательно осмотрел сгиб локтя в поисках хотя бы намёка на вену. Нашёл. Протёр спиртом голубоватую кожу. Осторожно воткнул в эту тощую руку иглу. Розоватую жидкость я вводил очень медленно. Потороплюсь -- и рискую разорвать ей вену. Она и так почти мертва и едва ли регенерация вообще работает.

   Спи, Императрица. Мы вернёмся. Обязательно вернёмся.

   Её могилу закрывать не стали, только прикрыли так, чтобы со стороны было не сразу заметно. Если очнётся -- пусть сможет выбраться. Не разговаривали -- слишком подавлены оказались этим открытием.

   Остальных проверили уже на автомате. Терриан, Лиалита и Аранис оказались истлевшими скелетами. И никаких следов "компаса" не обнаружилось.

   -- Мы никому об этом не скажем, -- сообщил очевидное Ван, на обратном пути сбавив шаг у её могилы.

   Наша четвёрка вернулась наверх, каждый размышляя о своём. Близнецы и Ван, перекинувшись парой слов, отправились штурмовать библиотеку. А я, не забыв о дядином дневнике, вернулся к себе.

   В комнате ждал накрытый на столике обед. Плюнув на голод, я засел за дневник. Он прекрасно сохранился. И почти все записи оказались разборчивы.

   "Я устал от провалов в памяти", -- такими словами начинался дневник. Судя по дате, дяде было двенадцать лет, когда он начал это писать. Читая, я автоматически мысленно переводил со старого на современный русский.

   "Может, если я буду записывать, ситуация начнёт проясняться. Мне кажется, что я живу в затянувшемся кошмаре. Сегодня снова был этот провал. Последнее, что я помню -- это как собирался спать, закончив делать доклад по истории. Следующее -- я очнулся на пороге спальни на полу. Даже не удивлюсь, если на днях обнаружится какой-нибудь изощрённо убитый несчастный. Уже даже не уверен, что это не моих рук дело. Небо, клянусь, это не я... если бы только я мог быть в этом точно уверен!"...

   Дальше была пара страниц записей по типу "Сегодня провалов не было. Всё как обычно. Ничего особо странного".

   "Моя звезда оставила ледяной ожог. Белый, покрытый инеем. Я пришёл в себя от этого холода сидя у стены в коридоре. Выпало из жизни около двадцати минут. Немного. Не вся ночь. Никогда не сниму медальон. Мир вокруг кажется липким как кровь. Тусклым и страшным. Я устал от страха. Боюсь себя самого. Недавно я нашёл очень интересную книгу. Там рассказывалось об особенностях каждого рода, в том числе папиного. Может, я так же проклят безумием, как папины предки? Говорят, что Владыки неподвластны кровавому безумию Сынов Бездны. Наверное, они никогда не учитывали, что может родиться такой как я -- потомок сразу двух родов".

   Несколько страниц его тяжёлых, полных непонимания и страха размышлений я читал очень долго. Если бы не родичи и вовремя подвернувшаяся игра, позволившая мне с головой уйти в виртуальную реальность -- я бы мог стать таким же. Как это близко. И как жутко. У него рядом был только старый ар'Каэрт, "дядя Арсен". Нянька и телохранитель, оказавшийся в чём-то даже ближе отца. Но даже ему замкнутый принц ничего не рассказывал. И старался вообще держаться на расстоянии от кого бы то ни было.

   Потому что первой жертвой "провалов в памяти" стала няня, заменившая принцу мать.

   Прошла, наверное, пара часов и запах еды стал сводить с ума. Спрятав в сумки дневник, я отвернулся от накрытого обеда, вышел и направился в библиотеку. Там я и застал засевшую за книги белобрысую троицу.

   -- Много накопали? -- поинтересовался я достаточно громко, заработав недовольный взгляд древнего старичка архивариуса. Тот оказался человеком.

   -- Много, но всё не по существу, -- отозвалась Манька. -- А что?

   -- Бросайте макулатуру, давайте поедим, -- потребовал я. -- А то я сейчас с голоду помру.

   -- Дельная мысль, -- согласился Апокалипсис, вставая и потягиваясь. -- Идём искать еду.

   -- Давай в город, -- предложил я.

   Никто не протестовал.

   И сидя за столиком в местном аналоге кафе, я понял, что слишком голоден последнее время. Будто и не проводил изменений в собственном теле. Тогда, в лесу возле болота... Я снова воспринимаю мир почти так, как мне положено по возрасту, снова всегда голодный, как любой быстро растущий организм... и почти забыл как это -- быть отцом.

   Нет. Последнего я забывать никогда не хочу. Пусть моя маленькая причина жить, добавившая седины и надолго лишившая сна, останется навсегда.

   К дневнику дяди удалось вернуться только к вечеру. Хотя воспринимать двенадцатилетнего Ильена как собственного дядю мне очень сложно. Сейчас ему было бы уже... много. Больше, чем папе. Эх... Я и не знал, что у меня были ещё пара неучтённых дядей, а они уже умерли. Ванов отец и... Ильен. Я не знаю, как отец воспринял факты существования и смерти Лэнхаэля. Могу только сказать, что обнаружься у меня парочка неучтённых братьев, да ещё и уже умерших... мне было бы горько. Хотя горечь и так оставляет во рту свой желчный привкус. Будто я опоздал к чему-то очень важному. Безвозвратно опоздал.

   И этот клятый дневник... будто я читаю свою собственную жизнь. Такой, какой она могла бы стать, не будь рядом друзей, и погибни тогда, шесть лет назад, мой старший братишка. И окажись я слабее. А ведь это они... они сделали меня сильным. Шон. Тогда, десять лет назад, сорвавшись со скалы. Пока я тащил его наверх, он... он в меня просто верил. Верил и подбадривал, ни разу не сказав "малыш, ты не сможешь, у тебя не получится". Нет. Раз за разом он повторял: "Ты сможешь! Ты же сильный, братишка!" А сам с ума сходил от боли, но не выдал себя ни единым стоном, чтобы меня не напугать ещё сильнее. Выдержку брата я потом оценил.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});