Надо жить - Галина Николаевна Кравченко

тем, чтобы мне возместили моральный вред, от государства, которому я прослужила всю жизнь и по вине которого я потеряла детей, мне ничего не надо. Я обратилась в поисках обоснованного и законного решения по этому делу, справедливой оценки произошедшего. Сумму, в которую «самый гуманный и справедливый» суд в нашей стране оценил жизнь человека, стыдно даже называть.

Каковы же были мои удивление и потрясение, когда я узнала, что доказывать права пациента и потерпевшего в гражданском процессе необходимо по Закону «О защите прав потребителей». Жизнь человека в нашей стране законом приравнена к товару для потребления. В законодательстве существует масса лазеек, используя которые виновные в смерти человека в условиях реанимации, в выходной день (случай с моим сыном) легко могут уйти от ответственности. Мы, люди, являемся по закону потребителями медицинских услуг, как в системе бытового обслуживания, а не пациентами, которым оказывается гарантированная Конституцией медицинская помощь. В законодательстве определение «халатность» носит теоретический характер, и врач не отвечает по статье Уголовного кодекса «халатность», так как он не является должностным лицом.

В расследовании моего уголовного дела, с моей точки зрения, следствие находится за гранью здравого смысла. Под личным контролем начальника следственного управления Республики Коми следствие длилось более трех лет. В деле пять томов, половина документов в материалах дела, это мои жалобы. Ответов по существу я не получаю. Фактически со мной формально переписываются органы следствия, прокуратуры, суда.

Я прошу ответить мне на один вопрос: «Все ли было предпринято врачами, чтобы спасти жизнь молодого человека?». Сын умер не в лесу, а в республиканской больнице, где есть все необходимое для спасения человека. А мне отвечают: «Лечение проведено вовремя, в полном объеме, в соответствии со стандартами». Неумение врачей поставить правильный диагноз в течение трех дней – отличить гнойный артрит от травмы – в государственном медицинском учреждении квалифицируется как «вовремя» и по закону? В чем выражается «полный объем» медицинской помощи сыну? Какими «стандартами» пользовались медики, когда лечили сына (стандарты имеют код медицинской услуги и ее наименование)? Мне не отвечают.

Стандартов лечения гнойных заболеваний нет, об этом написали в экспертизе.

Фактически моему сыну не была оказана квалифицированная медицинская помощь, а то, что врачи и следствие называют оказанием медицинской помощи, не подходит ни под один существующий стандарт. Я столкнулась с новой реальностью нашего времени – уничтожением человека умолчанием и отписками со стороны органов правоохранительной системы и власти.

Мне понадобилось три года, чтобы понять, что следственные мероприятия по существу дела не проводились. Я это поняла, когда адвокаты сфотографировали уголовное дело, и я смогла полностью его прочитать. Я считаю, что следствие оказалось некомпетентным. Труднейшее «медицинское» уголовное дело передавалось из рук в руки от одного малоопытного молодого следователя к другому. Допросы свидетелей (а по сути, ответчиков) – врачей проведены формально. Из тринадцати допрошенных лиц девять человек – это фельдшера скорой медицинской помощи, к которым никто и никаких претензий не предъявлял: они добросовестно выполнили свою функцию, доставили человека в больницу.

Формально, допуская множество нарушений, следователь дважды направлял материалы уголовного дела для проведения судебно-медицинской экспертизы. В повторном экспертном заключении эксперты отметили, что для установления причинно-следственной связи между действиями конкретных лиц и наступившими последствиями не требуются специальные знания в области медицины. Определение причинно-следственной связи не входит в компетенцию комиссионной судебно-медицинской экспертизы. Но материалы уголовного дела пролежали в Москве более двух лет. Время потеряно.

В результате я с прискорбием узнала, что в нашей стране независимой судебно-медицинской экспертизы не существует. Все гражданские государственные центры судебно-медицинских экспертиз находятся под крышей Министерства здравоохранения России и регионов. Неоднократно депутаты Государственной Думы ФС РФ поднимали проблемный для общества вопрос об отсутствии независимости судебно-медицинской экспертизы в стране, но им не удалось включить его даже в повестку дня Думы по причине мощного лобби со стороны медицинского сообщества.

Без должного правового анализа показаний свидетелей и экспертных заключений уголовное дело закрывалось дважды: 31 декабря 2015 года и 18 августа 2018 года. Единоличное решение следователя ни разу не утверждалось начальником следственного отдела, а по закону должно утверждаться. Об этом свидетельствует существующая судебная практика.

В процессе расследования уголовного дела я прошла две судебных инстанции, но не смогла доказать некомпетентность следствия. Причины этого, я думаю, заключаются, во-первых, в несовершенстве нашего законодательства в области здравоохранения, во-вторых, в нежелании со стороны следствия, прокуратуры, суда установить истину. Со стороны следствия сделано все, чтобы дело закрыть, а не раскрыть. Чтобы разобраться в «медицинском» деле, надо иметь желание, смелость и знания не только правовые, но и медицинские, хотя бы на уровне фельдшера. Трудно отказаться от шаблонных ответов.

Нет человека – нет проблемы. Все научились отписываться. По отпискам на обращения людей чиновникам нашей страны, и республики в том числе, равных нет. За срубленное дерево наступает уголовная ответственность. А в моем случае за смерть человека никто не понес ни административную, ни уголовную ответственность.

Трижды обращалась к Главе Республики Коми с просьбой о личном приеме, так как смерть моего сына и формальное расследование причин смерти – это не единичный случай в республике, а, к сожалению, системная проблема, я так думаю. На основании моей личной трагедии мне есть о чем рассказать первому лицу республики и есть что предложить. Я не иду жаловаться, например, на то, что меня лишили собственности. Речь идет о смерти человека, о цене человеческой жизни в мирное время.

Обращаясь к Главе с личной просьбой, я рассчитывала на элементарное уважение к матери, потерявшей старшего сына на войне, а младшего – по причине имеющихся недостатков организационного характера в лечебных учреждениях. Я наивно верила, что Глава Республики снизойдет к матери его ровесника, погибшего на войне, и хотя бы выслушает меня. Я сегодня полагаю, что Главе Республики мне нечего ответить, поэтому времени для встречи со мной он не нашел. Меня в очередной раз подвели моя открытость и вера в порядочность и справедливость.

«Лес рубят – щепки летят!» – эти слова принадлежат главному герою в фильме «Коммунист» в исполнении нашего земляка артиста Евгения Урбанского. Видимо, некоторым чиновникам доставляет удовольствие отписываться от людей, особенно если не они являются «щепками», а другие, а они обладают властью над людьми.

Я не остановилась и не остановлюсь до той поры, пока не пройду все ступени нашего правосудия, которое правосудием лично я назвать не могу. Не решено главное: не установлены виновные, за смерть человека никто не ответил. Я понимаю свою беспомощность, полную безысходность моей ситуации – сына я не верну. Но я не могу примириться с