Молчать нельзя - Людо Экхаут

— Не заботишься ли ты о наших похоронах?

— Возможно, — ответил Януш. — О временных. Какие документы у Яворского?

— Удостоверение с фотокарточкой, сотней печатей со свастикой, подписями и прочее…

— Хорошо. Не упускайте Яворского из виду. Я постараюсь найти способ встретиться с ним. Юн должен помочь мне.

Шли дни. Состав команды в карьере все время менялся. Заключенные умирали, на их место пригоняли новых.

Юп был очень доволен Янушем. Теперь он мог без помех заниматься своим чудовищным увлечением — убийствами в одиннадцатом блоке, помощью при селекциях в санитарной части, работой в крематории.

Мариан Влеклинский несколько раз был в женском лагере и раздобыл для Януша фотографию Юпа Рихтера. В рваной одежде с чужим номером Юп стоял на фоне большой группы скелетоподобных униженных женщин, смотревших на него со страхом. Ценный документ! Януш всегда имел его при себе. Хотя Юп и был доволен своим писарем, содержащим всю документацию в порядке, но относился к нему с недоверием. Ведь Януш по-прежнему ночевал в блоке вместе с заключенными и сторонился начальства. Юп продолжал давать ему сигареты и лишнюю порцию хлеба, которыми Януш делился со своими друзьями. Несмотря на это, Януш чувствовал, что Юп выжидает лишь момент, чтобы схватить его за горло.

И такой момент настал. Однажды в мае Юп появился в конторке восемнадцатого блока вместе с офицером СС. Януш узнал в нем того самого эсэсовца, который в свое время назначил его писарем.

— Тадинский, — начал офицер, — я слышал о тебе не очень приятные вести.

— Обо мне, господин шарфюрер? — спокойно спросил Януш и взглянул на старшего по блоку, стоявшего, насупившись, в стороне. — От кого же вы слышали?

— От него, конечно. От кого же еще?

— Если я плохо работал, то почему господин старший по блоку сам не сделал мне ни одного замечания?

— Юн говорит, что ты все время меняешь состав команд, что ты посылаешь людей работать то в одно, то в другое место. Это верно?

— Да, господин шарфюрер. Но составление списков команд входит в обязанности старшего по блоку, а не писаря. Я это делаю по его просьбе, стремясь хоть немного помочь слишком занятому господину Рихтеру.

— О да, он очень занят, отправляя на тот свет разную сволочь, — засмеялся эсэсовец. — Юн здорово наловчился в этом деле.

— Распределяя заключенных на работу, я старался добиться наилучшего результата и оправдать оказанное мне доверие.

— Вот оно что! Объясни, Тадинский!

Януш пока не волновался. Ведь эсэсовец сам назначил его на эту должность, и Юп не может утверждать, что Януш стал писарем по недоразумению. Все обойдется хорошо, если он не допустит ошибку в объяснении своего поведения.

— Заключенных привезли сюда не для развлечения, а для работы, — начал объяснять Януш. — И я думаю, что не ошибусь, если скажу, что они чувствуют себя здесь… не очень счастливыми.

— Так и должно быть, — перебил эсэсовец резко. — Они здесь для того, чтобы быстрее отправиться на тот свет.

— А я думаю, что нечего торопиться отправлять их туда, — возразил Януш.

— Пусть сначала поработают как следует. Что толку убивать их раньше времени? Надо сделать так, чтобы от них было побольше пользы. Если каждый день заставлять их делать одно и то же, то они возненавидят труд, ослабеют духовно и физически. Надо взять от них все, прежде чем отправить к праотцам…

— Ты действительно так думаешь? — спросил с недоверием офицер.

— Проверьте, была ли в нашем блоке хоть одна попытка к бегству с тех пор, как я стал писарем. Разве у нас не уменьшилась смертность? Чем вы можете быть недовольны?

В блоке действительно уменьшилась смертность и не было ни одного побега в последнее время. Это можно было объяснить отчасти случайностью, а также и тем, что Януш старался по возможности сохранять людям силы. Он посылал слабых на более легкую работу, а остальных переводил с одного участка на другой.

— Он прав, Рихтер, — сказал строго офицер. — Ты только и умеешь убивать, У тебя столько же мозга, сколько яиц у кастрированного быка.

Эсэсовец засмеялся, довольный своим сравнением. Януш рассмеялся тоже. О, как он ненавидел вульгарный юмор садистов, их пошлость, их беспощадную систему морального и физического уничтожения человека!

— Он отказался жить вместе с персоналом блока и сторонится начальства,

— зло сказал Юп.

— Что ты на это скажешь, Тадинский?

— С персоналом я действительно общаюсь мало. Я серьезно отношусь к своим обязанностям, и у меня не остается времени для посторонних разговоров,

— с достоинством ответил Януш. — Картотека и списки должны быть в идеальном порядке, и у меня на это уходит целый день.

Он говорил неправду. Работа требовала не более двух часов. Но скоро ему придется заняться изготовлением поддельных документов. Нужно, чтобы уже сейчас все привыкли к его постоянному пребыванию в конторке.

— А ночую я вместе с заключенными тоже неспроста, — продолжал Януш. — Я обязан знать все, что делается в блоке, мысли и разговоры заключенных. Мое присутствие стесняет их, и, вместо того чтобы болтать по ночам, они спят, а днем лучше работают. При мне ни один из этих мерзавцев не осмелится сказать что-либо плохое о лагерном режиме.

— Ты рассуждаешь, как заправский наци, — сказал эсэсовец. — Но но забывай, что для меня ты остаешься обыкновенным вонючим поляком и, как любой из них, можешь с успехом вылететь через трубу крематория.

— И тем не менее я хочу работать хорошо, господин шарфюрер, — почтительно проговорил Януш. — Вы, конечно, считаете, что я выполняю хотя и ответственную, но не очень утомительную работу. Но я хочу делать больше, чтобы показать свое особое отношение к лагерному начальству…

— Ты остолоп, Рихтер! — сказал офицер. — Этот поляк — круглый идиот, но, несомненно, лучший писарь лагеря. Это так же верно, как то, что ты болван. Понятно?

— Понятно, — ответил Юп, взглянув на Януша с ненавистью и тревогой.

— Так кто ты? — заорал эсэсовец на Рихтера.

— Я самый глупый осел на свете, господин шарфюрер, — покорно ответил Юп.

— Не забывай об этом и не надоедай больше с жалобами, а то сам попадешь в одиннадцатый. Запомни, этого писаря назначил я, а я знаю, что делаю.

— Слушаюсь, господин шарфюрер СС, — сник Юп.

— Извините, — произнес Януш почтительно. — Я хотел бы спросить.

— Заключенные не спрашивают! — резко оборвал эсэсовец. — Не зли меня, Тадинский, не то плохо будет.

— В интересах службы, господин шарфюрер, — не сдавался Януш. — Этим бандитам дают одежду и питание. Надо выжать из них все на работе…

— Ну и дальше?

— Ежедневно я посылаю тысячу людей на строительство лагеря, в похоронную команду, в каменный карьер и на другие участки, не имея ни малейшего представления о характере работы. Мне хотелось бы самому побывать на местах, поговорить там с капо, с гражданским персоналом. Узнать, как работают заключенные из нашего блока, нет ли лодырей. Тогда я смогу лучше комплектовать команды.

— Вот это усердие! — воскликнул офицер. — Не думаешь ли ты заработать себе привилегии?

— О, мне не нужно никаких привилегий, господин шарфюрер!

— Ладно. Можешь посещать места работ, но вместе с Рихтером. И не чаще раза в неделю. Рихтер ответит своей головой, если ты удерешь.

— Ну разве я могу убежать, госпoдин шарфюрер?! — почтительно воскликнул Януш, подняв руки вверх в знак своего смирения.

— Черт возьми! Что у вас за вид? Что случилось? — встретил Януш вечером своих друзей.

— Транспорт с евреями, — прошептал Тадеуш. — Он прибыл на станцию Биркенау. Тысячи евреев вышли из вагонов. Их заставили сдать все вещи, кроме одежды, которая была на них. Погрузили в машины и повезли в пес. Мимо нас прошли грузовики, битком набитые евреями; Там были мужчины, женщины, дети… Вещи собрала специальная команда и отправила их в бараки за квадратным строением. Эти бараки называют здесь «Канадой». В ней не меньше богатств, чем в настоящей Канаде. Часы, золото, деньги, меха… Там все сортируют…

— А что стало с теми… в машинах?

— Машины через некоторое время прошли обратно. Мы были на насыпи и видели, что они доверху были исполнены одеждой — мужской, женской, детской. Людей убили в лесу, Януш!

— Надо разузнать об этом подробнее. Мы должны собрать возможно больше сведений. Нам надо знать все, что творится здесь, в Освенциме, раскрыть все тайны, все преступления.

— Ты говоришь так, будто собираешься вскоре выбраться отсюда, — сказал Генек.

— Когда? Не знаю, но от побега не отказываюсь. Сколько у вас там досок? На ящик хватит?

— Пожалуй, хватит. Главное, никто ничего не заметил. У каждого облюбовано свое местечко на насыпи. Вот мы и спрятали доски там, под своей «персональной уборной».

— Теперь дело за гвоздями и молотком.

— У тебя уже есть определенный план, Януш?