Третья причина - Николай Дмитриев

— У тебя отдельная?..

— Да, — сдавленно ответил Иртеньев, лихорадочно нащупывая ручку двери.

А потом, почти сразу, когда казалось, что щелчок замка ещё слышен в полумраке каюты, они очутились возле кровати и Ревекка, потянув за собой Иртеньева, сама откинулась на стёганое покрывало, превращавшее днём корабельную койку в уютный диван…

* * *

Укрывшись толстым и очень тёплым пледом, Иртеньев сладко дремал в лонгшезе, выставленном на верхней палубе. Изредка приоткрывая глаза, он видел с верхней палубы «Кайзера» дышавший холодной свежестью океан, облачное небо и бегущие вдоль борта пенистые буруны.

Прошлую ночь полковнику не пришлось спать вовсе, но он об этом ни капельки не жалел. Больше того, ничего иного он бы сейчас и не желал, как нового повторения этой удивительной ночи, если б не сладкая истома мягко заставлявшая смежить веки.

Да, такого в жизни полковника ещё не было. Его случайная попутчица оказалась изумительной женщиной. Она так жадно принимала любовника в своё лоно, так сладостно постанывала, что полковник буквально потерял голову, напрочь забыв, где он, кто он и что с ним.

Даже сейчас, прикрывая глаза, он ясно представлял женскую фигуру рюмочкой, несколько полноватые бёдра и круглые ягодицы, никак не портившие общего впечатления, а наоборот, заставлявшие сердце влюбившегося полковника всю ночь неистово биться.

Время от времени Иртеньеву начинало казаться, что происходившее ночью ему просто приснилось, и тогда он протягивал руку к стоявшему рядом лонгшезу и легонько сжимал пальцы Ревекки, расслабленно лежавшие на поручне. Она тут же отвечала ему нежным пожатием, Иртеньев открывал глаза, и каждый раз его встречал благодарно-лучистый взгляд женщины.

Так, в полудрёме, они провели несколько часов, пока морской воздух не взял своё, и сначала полковник, а потом и Ревекка, окончательно проснувшись, начали осознавать, что уже скоро гонг позовёт ко второму завтраку.

— Ну, как, выспалась? — с улыбкой глядя на женщину, спросил Иртеньев.

— А ты? — уголки губ Ревекки лукаво поползли вверх.

— Вроде, только есть зверски хочется…

— М-м-м… — Ревекка потянулась в лонгшезе. — А я прямо тебя так бы и съела…

Иртеньев вспомнил, что когда там ночью в каюте, он вставал с кровати, Ревекка обязательно подходила к нему и, обнимая, крепко кусала за то или другое плечо, обязательно растирая следы зубов ладошкой.

— Охотно верю, — Иртеньев прикоснулся рукой к предплечью. — Что, выходит, я тебе здорово нравлюсь?

— И вовсе нет, — Ревекка скорчила смешную гримасу. — Это ты в меня влюбился, причём с первого взгляда. Я сразу заметила, как ты на меня смотрел, ещё там, в первый раз, на галерее…

— Значит, я тебе нравлюсь. — Иртеньев с шутливой гордостью задрал нос вверх.

— Глупый… — Ревекка лёгким движением руки взъерошила ему волосы. — Просто когда ты оказался моим соседом за столом, да ещё слева, я поняла, что противиться бесполезно.

— Ну, это я понимаю… — Иртеньев покачал головой. — Но чтобы вот так… Почему?

— Почему? — переспросила Ревекка и, оставив шутливый тон, серьёзно сказала: — Ты знаешь, я и сама уже думала, почему… Знаешь, когда ты сел рядом, я вдруг почувствовала своё, родное, наверно, поэтому…

— Родное? — удивился Иртеньев и, внимательно посмотрев на женщину, осторожно сказал: — Мне почему-то кажется, что ты еврейка…

— А тебя что, это смущает? — в бархатных глазах Ревекки мелькнуло что-то грустное и после короткой паузы, она добавила: — И оно что-то меняет в наших отношениях?

— Никоим образом, просто я так подумал.

— Правильно подумал, — кивнула Ревекка. — Да, я еврейка. Только наполовину. Мои родители тоже из Польши. Думаю, они и в Америку уехали только потому, что там на смешанный брак никто не обращает внимания… — Она повернулась боком в своём лонгшезе и в упор посмотрела на Иртеньева. — Да, а как ты догадался? Мне говорят, что я совсем не похожа.

— Не знаю, — пожал плечами Иртеньев. — Может потому, что в наших краях много евреев…

— Может… — негромко согласилась Ревекка и, снова прикрыв глаза, задремала.

Разговор сам собой оборвался, и Иртеньев, тоже прикрыв глаза, слушал, как ветер посвистывает в фалах, густо опутавших мачту, и как глухо бьют в высокий борт волны, только теперь обратив внимание, что огромный корабль под их ударами весьма заметно покачивается.

Так, молча, они пролежали в своих лонгшезах почти полчаса, прежде чем Иртеньев спросил:

— Скажи, а что ты там делаешь в Америке?

— Как что? — удивилась Ревекка. — Конечно, работаю.

Такой ответ был несколько неожиданным для Иртеньева, и он осторожно поинтересовался:

— Работаешь?.. Кем?

— В газете. Репортаж, статьи, информация…

— В какой же? — быстро спросил Иртеньев и, с некоторой иронией, перечислил довольно известные Нью-Йоркские газеты: — «World», «Tribune», «Sun», «Herald»?

— Бывает и там, — Ревекка пропустила иронию мимо ушей и пояснила: — Правда сейчас намечается кое-что получше, но, как говорил мой папа: «Не кажи гоп, поки не перескочишь».

Последнюю фразу она произнесла, хотя и с сильным английским акцентом, на таком знакомом Иртеньеву малороссийском наречии, что полковник даже приподнялся в лонгшезе.

— Ты что и польский знаешь?

— Нет, — улыбнулась Ревекка, — только несколько слов.

— А-а-а, — с некоторым разочарованием протянул Иртеньев и, опять опустившись на лонгшез, спросил: — И о чём же ты пишешь?

— Разное. О движении суфражисток, об успехе Айседоры Дункан в Европе, а последний репортаж был о варварстве русских. — Ревекка необычно оживилась, глаза её заблестели, и она с жаром высказалась: — Ты понимаешь, их миноносец всю ночь болтался среди рыбачьих судов и никому не оказал помощи!

Полковник Иртеньев сам читал сообщение об этом в английских газетах и, не вступая в дискуссию, сдержанно заметил:

— Ты, конечно, вольна думать об этом что угодно, но, мне кажется, что миноносец не был русским.

— Ты хочешь сказать, что если бы он оказал помощь, то рыбаки опознали бы его национальность? — мгновенно догадалась Ревекка. — А то, что эскадра русская, они знали и так?

— Именно, — подтвердил Иртеньев и, чтобы скрыть волнение, притворно зевнул.

Однако Ревекка тут же оставила русскую тему и с искренним интересом спросила:

— А что больше всего ты сейчас хотел бы посмотреть в Америке? Ведь наш стимер скоро будет в Нью-Йорке.

— Если честно, — Иртеньев сделал вид, что думает, — мне кажется, люди вот-вот научатся летать, и я слышал, в Америке, какие-то братья Райт уже добились успеха. Это правда?

— А-а-а, «Летающие братья»… — с некоторым разочарованием протянула Ревекка. — Наши газеты пишут об их чудачествах.

— Почему, чудачествах? — удивился Иртеньев.

— Да потому, — пояснила Ревекка, — что что-то такое они действительно соорудили, но, скорей всего, это просто цирковой трюк. К тому же они никому ничего не показывают. Во всяком случае, ни фотографий, ни зарисовок их аппарата наши газеты не печатали. Так что их ещё называют «лгущие братья»…

— Даже так?.. Жаль, жаль… — Иртеньев покачал головой. — Ну, тогда я не знаю, что и смотреть…

— А хочешь, я сама покажу тебе Америку? — оживилась Ревекка.

— Это, каким же образом? — Иртеньев улыбнулся и ласково взял женщину за руку.

— Я предлагаю путешествие по «Юнион Пасифик».[30]

— Ну, предположим, я соглашусь, а куда дальше?

— А потом дальше, со мной, в Японию. Ты знаешь, я получила очень заманчивое предложение…

Ревекка что-то ещё увлечённо говорила, но полковник Иртеньев её уже не слышал и захваченный врасплох предложением, растерянно разжал пальцы, только что нежно сжимавшие мягкую ладошку женщины…

* * *

Как ни странно, но знаменитая Статуя Свободы не произвела на Иртеньева большого впечатления. Признаться честно, больше его поразило, как огромный город словно выплыл из вод океана, залив наполнился всяческими судами, берег — домами, а над водой повис грандиозный мост, под которым легко проходили огромные пароходы.

Скорее всего, так получилось потому, что его мысли в тот момент никак не совпадали с мыслями других пассажиров «Кайзера», густо повалившими на палубы парохода задолго до подхода к гавани. И уж совершенно точно то, что думали его соседи по первому классу, никак не походило на чаяния эмигрантов, оказавшихся на «Кайзере» в невероятном количестве.

Некоторое время Иртеньев с недоумением поглядывал на нижнюю палубу, где вдоль бортов, напряжённо вглядываясь в открывающуюся панораму, молча стояла толпа людей в самых разнообразных одеяниях.

К своему удивлению, полковник отметил среди столпившихся там внизу не только огромное количество простых рабочих кепок, но и меховые безрукавки жителей Австрийской Галиции, и даже такие знакомые малороссийские свитки.