Долгая ночь - Григол Абашидзе

Исподволь султан завел разговор о магометанской вере. Шалва сразу сообразил, куда клонит Джелал-эд-Дин, и тотчас опередил собеседника:

— Я не сведущ в вашей религии. Может быть, султан даст мне в наставники ученого человека, в совершенстве знающего Коран. Пусть он просветит меня, покажет все преимущества учения вашего великого пророка, убедит меня в истинности его учения.

Джелал-эд-Дин был доволен. Уже на другой день к Шалве Ахалцихели пришли знатоки Корана — шейхи и кадии. Каждый день теперь Шалва слушал проповеди мусульман, делая вид, будто он жадно приник устами к светлому источнику мудрости и будто каждая строка Корана, каждая его сура проникает в сердце, очищает и облагораживает его.

Во время разговоров с Джелал-эд-Дином Шалва искренне и буйно возмущался изменой грузин во время Гарнисской битвы, громко ругал Мхаргрдзели и всех его помощников. Он высказал султану свою затаенную мечту — дождаться дня и отомстить грузинам.

Джелал-эд-Дин и сам подливал масла в огонь.

— Грузины собрали много золота. Они хотят выкупить у нас всех пленных.

Ахалцихели насторожился после этих слов. Он почувствовал, что султан расставляет сети.

— Самый большой выкуп я надеялся получить за тебя, Шалва Ахалцихели, — продолжал султан плетение сетей. — Но я удивился, я не поверил своим глазам, когда прочитал список, присланный нам от грузинской царицы. Очень длинный список. В нем не пропущен ни один самый захудалый князек, и только царского визиря, первейшего военачальника, нашего драгоценного пленника, я не нашел в этом длинном списке. Конечно, это простая ошибка. Забыли внести в списки Шалву Ахалцихели. Но я удивляюсь такой забывчивости. Разве я, султан, мог бы забыть своего лучшего эмира? Или, может быть, царица пожалела динаров на выкуп своего верного слуги?

Шалва исподлобья смотрел на говорившего. Глаза его налились кровью. Но ведь неизвестно было, на что он злится: на забывчивость грузин, в которую, допустим, поверил, или на коварство султана, недостойное столь могущественного человека.

Джелал-эд-Дин старался угадать, что происходит в душе Шалвы, какая буря, какая там боль. Шалва же разгадал замысел султана, но прикинулся ничего не понявшим.

— Того, кто продался врагу, можно выкупить только затем, чтобы отрубить голову. Видимо, они считают, что получат слишком дорогое удовольствие. Но зря они жалеют золото. И если бог не оставит меня своей милостью, они узнают, что такое месть Шалвы Ахалцихели.

— Хотел бы ты отомстить, хотел бы сразиться с Мхаргрдзели?

— Я живу только надеждой на тот день, когда смогу поднять меч на предавших меня, меня и все мое войско. Только б мне дождаться этого дня, великий мой государь. Я приду как смерч, не оставлю камня на камне, не буду различать ни великих, ни малых. Они пожалеют, они ответят мне за свою измену.

— Этот день придет скорее, чем ты думаешь, — провозгласил султан, весьма довольный настроением своего пленника. — Да, этот день придет очень скоро. В ближайшее время я собираюсь покорить те горы, где скрывается ваша царица Русудан. Ты, конечно, знаешь и подходы к горам, и каждую тропинку. Если ты исполнишь роль хорошего проводника, милости наши будут выше твоего воображения.

Ахалцихели пал ниц перед султаном и облобызал полу его халата.

— Войско! Только войско в мое распоряжение, великий государь! Я приведу тебя в такие горы, где никогда еще не ступала нога чужеземца. Во всей Грузии не будет и клочка земли, который не осенялся бы развевающимся знаменем твоего могущества и великолепия.

— Если в войне против своих соотечественников ты сохранишь верность нам, мы отдадим всю покоренную Грузию тебе в подчинение, мы сделаем тебя первым человеком во всей стране. Помни, мы не бросаем слов на ветер.

Ахалцихели снова упал на колени, снова потянулся губами к поле халата.

Наконец Джелал-эд-Дин устроил настоящее испытание грузинскому воину. Он послал Орхана с подчиненным ему войском взять город Гандзу. В этот поход отправился и Шалва Ахалцихели. Сам Орхан, ближайший эмир султана, должен был наблюдать за Шалвой, за его искренностью и верностью султану.

В походе Орхан относился к Шалве как к равному. Постоянно советовался с ним. Войска оказывали ему такой же почет, как своему предводителю. Шалва понимал, что этот поход есть решительное для него испытание и что каждый его шаг будет известен потом Джелал-эд-Дину, как если бы султан сам находился все время рядом, сам слышал и видел, что делает, как поступает Шалва.

Ахалцихели старался. При каждом удобном случае он хвалил султана, хвастался его доверием, восторгался его великодушием.

В прежние времена Шалва неоднократно брал город Гандзу. Он прекрасно знал все удобные подходы к крепости, все ее слабые места. И теперь, когда дело дошло до штурма, Шалва проявил поистине сказочную отвагу, показал хорезмийцам, что такое настоящая рубка, и в довершение всего первым ворвался в ворота крепости.

Бросающих оружие и сдающихся или уже сдавшихся в плен он кромсал без нужды, так что даже жестокие хорезмийцы содрогались перед неуемной жестокостью грузина. Но Орхану все это нравилось, и он поверил в искренность служения Шалвы новому покровителю.

Конечно, Орхан рассказал потом султану о поведении Шалвы Ахалцихели. Рассказ эмира совпадал с донесением шпионов. Султан вполне убедился в верности грузинского вельможи.

Повесть о глухонемом и его красивой жене

У атабека Узбега был один-единственный сын, и он был несчастен, потому что родился глухонемым. Звали его Камуш.

До пяти лет атабек надеялся на какое-нибудь чудо. Ждал, что ребенок услышит или заговорит. Но время шло, и надежды развеялись. Наследник остался обреченным на вечную немоту и глухоту. Мир звуков, песен, музыки, щебетанье птиц, мир человеческих слов, а значит, и мыслей был для него недоступен, его не существовало.

В свою очередь, мир чувств и понятий мальчика был непроницаем для окружающих, для отца в том числе. Только один человек понимал Камуша — его воспитатель. Бог вразумил его, и вот жестами, движениями лица, выражением глаз он мог разговаривать с наследником на этом нечеловеческом и для всех остальных загадочном языке.

Узбег жалел своего убогого сына, хотя, будучи постоянно пьян и рассеян иными развлечениями и наслаждениями, не испытывал чувства отцовства по отношению к своему сыну так же, как не испытывал чувства ответственности и каких-либо обязанностей по отношению к стране, к народу, к многочисленным женам.

Глядя на Камуша, Узбег чувствовал все свое бессилие и еще больше убеждался в тщете человеческих потуг при достижении могущества и власти. Какое же это могущество и какая же эта власть, если нельзя сделать счастливым единственного сына и к тому же наследника?

Почему-то Узбег чувствовал себя виноватым в убожестве сына. Он не мог смотреть сыну в глаза, особенно в минуты, когда глаза эти были полны невыразимой печали и тоски. Сердце Узбега готово было разорваться либо остановиться от сострадания, переполняющего его.

Когда не помогли ни молитвы, ни паломничество по святым местам, ни огромные пожертвования в мечети, Узбег возроптал и отвернулся от веры. От горечи и сердечной боли Узбег начал пить еще больше. Он боялся мгновений трезвости, ибо в это время он должен был снова смотреть на несчастного сына и думать о нем.

Стараясь хоть как-нибудь загладить перед сыном мнимую, впрочем, вину и чем-нибудь украсить жизнь ребенка, лишенную радостей нормального общения с людьми, атабек окружил его сказочной роскошью и красотой. Он построил для наследника большой дворец. Двор Камуша своей многочисленностью, богатством и блеском затмевал двор самого атабека. Но все видели, что ни роскошь дворца, ни блеск двора не делают мальчика счастливее.

Сначала глухого и немого наследника пытались обучить грамоте. Но все усилия были напрасны. Узбег решил в конце концов, что и так слишком много мучений выпало на долю бедного мальчика, и приказал больше не мучить его никакими уроками.

Таким образом, Камуш остался неграмотным, необразованным, недоразвитым. Но зато более успешно шло другое воспитание — воспитание тела, движений, физической силы. Юноша вырос стройным, сильным и ловким. И хотя у этого атлета, у этого богатыря остались слабенькие детские мозги, отец решил, что это не помешает ему в общении с женщиной, как не мешает обращению с конем или луком. Решив так, Узбег занялся поисками невесты.

Поиски были нетрудны, потому что кто бы отказался породниться с властителем Адарбадагана, с атабеком Узбегом. В жены Камушу досталась красивейшая девушка Востока, юная внучка властителя Мараги.

Свадьбу отпраздновали втрое пышнее, чем если бы женился сам Узбег. На свадьбе отец преподнес сыну драгоценный подарок — золотой пояс легендарного царя Ирана Кей-Кавуса. Этот пояс после смерти Кей-Кавуса переходил по наследству от сыновей к внукам и наконец достался ильдегизидским Пахлаванам. Отныне он становился собственностью Камуша.