Проект Бессмертие - Юрий Тарабанчук

Пламя с жадностью охватило сухие ветки валежника, нерациональной грудой сваленного у могилы, прожорливо расправилось с ними, салютуя после каждой уничтоженной ветки коротким верноподданническим выстрелом, и, наконец, неспешно принялось пережевывать толстые древесные нарезы, довольно урча и время от времени отрыгивая сырые неудобоваримые куски...

Великий Ратоборец вынул из-за пояса длинный острый нож, провел несколько раз ним по валуну, оставляя полосы на замшелых боках векового камня. После этого он приблизился к костру и удовлетворенно сунул лезвие в пламя...

Близилось время расплаты. Чудовище возлежало животом вверх, с обращенной к небесам омерзительной слепящей мордой, удивительно плоской и оттого еще более страшной.

Лезвие ножа приобрело характерный бурый оттенок. Афанасий поднялся с колен, подошел к чудовищу и склонился над ним, занося нож для короткого решающего удара....

...Где-то там, далеко внизу, Великий Ратоборец увидел два бушующих безмолвных океана. На нематериальной, а оттого неизмеримой, глубине блистали отсветы клокочущих стихий, сверкали вспышки вселенских столкновений, энергетические потоки всплывали из глубин, причудливо переплетались между собой, создавали гигантские бурлящие воронки... По слезящейся поверхности пробегала едва заметная рябь... Широко распахнутые океаны пытались что-то сказать ему, достучаться до его сознания. Внезапно они скрылись под густыми пушистыми облаками и спустя сжатый до предела миг распахнулись снова, впиваясь в его мозг единственной, собранной на острие взгляда, мыслью...

..."Помилуй!!!"...

Афанасий вздрогнул. Его рука с занесенным над чудовищем раскаленным острием ножа вдруг обмякла и безжизненно полетела вниз, отпуская при этом рукоять... В воздухе запахло жженой резиной и чем-то еще... Великий Ратоборец медленно поднялся, обхватил голову руками и еще раз, пораженно, удостоверившись, скрылся в лесу...

...Чудовище оказалось Человеком...

...Маленький съежившийся мужчина проскользнул в предбанник поселковой бани и забился в темный угол. Его глаза бессмысленно блуждали по сторонам. Он уже не был Великим Ратоборцем. Он опять был просто Афанасием, в ниспосланный свыше момент душевного просветления не допустивший человекоубийства...

Варвара Савельевна возникла в дверях и с неприкрытой жалостью глянула на юродивого.

-- Кушать, кушать, Афоня, -- сказала она, подойдя к мужчине, и погладила того по косматым, убеленным сединами, волосам.

Юродивый поднял вверх свое лицо, доверчиво растянул рот в беззубой улыбке и покорно поднялся со скамьи.

-- Кушать, кушать, Афанасий хочет кушать, -- быстро забормотал он, похлопывая себя по животу. Его распухшие и до сих пор кровоточащие ладони оставили на обнаженном торсе несколько темных рдяных пятен. Афанасий не помнил, откуда они взялись, эти кровавые волдыри... Его рассудок привычно скрылся в зоне вечных сумерек, где нет сознания, как такового, как возможности осознанного выбора, где адекватность не логична, а потому не имеет места, где акт жестокости с общечеловеческой моральной точки зрения называется иначе, и, по большому счету, неподсуден...

...Великий Ратоборец навсегда исчез, забрав вместе с собою неподъемный груз расплывчатых воспоминаний...

Крапивина, в сознании и связанного, нашли по широкому следу, оставленному телом в траве. Верхний слой резины в районе левого предплечья обуглился, зияя черным чадящим проемом. Нож, с потемневшим, закопченным лезвием, лежал рядом, сброшенный сержантом в судорожном порыве. Пропитанный специальным составом нижний слой костюма уцелел, сохранив общую герметичность. Когда сержанта освободили от пут, он что-то невнятно произнес, указав в ту сторону, куда скрылся его похититель. Затем он попытался подняться, но обессилено упал назад. От приступа взрывающей мозги радости у Крапивина случилось нервное расстройство...

Для прохождения противочумного карантина сержанта поместили в специальном отсеке, расположенном на первом этаже секретной лаборатории. Так распорядился полковник Санин, приказавший заодно удвоить группы спецназа и максимально усилить бдительность при работах на территории биозаповедника "Зеленая Лужайка"... Возле фамилии юродивого Петр Андреевич поставил жирную галочку: его должны были нейтрализовать первым в час "Х". Непредсказуемость поведения этого подопытного всегда слегка раздражала полковника...

Глава 14

Четверг, 14 июля 2016 года.

Киев.

Егор Лихой жил неподалеку от станции метро "Дружба народов". Настя Орлова с трудом отыскала в одном из многочисленных переулков его неказистый одноэтажный дом, выстроенный лет сорок тому назад. Вообще-то Печерск считался элитным районом столицы и в основном был занят роскошными двух- и трех- этажными виллами, выросшими за последние года на месте прежних построек.

Таксист, молодой бойкий парнишка, удивленно посмотрел на Орлову, когда она вдруг ткнула пальчиком вправо, интуитивно определив, что за затянутым сиреневыми колокольчиками стареньким деревянным забором скрывается дом под номером 16.

-- А я думал, вам туда, -- он указал глазами на окольцованную металлической решеткой и сработанную под старинный мини-замок виллу, из высокого шпиля которой выдвигалась смотровая площадка в виде ажурного балкончика с пухленькими херувимчиками.

-- Увы, -- щелкнула пряжкой на сумочке Настя и с легкостью выпрыгнула из машины. -- Не мой стиль. Всего доброго.

-- Всего, -- парнишка провел глазами Орлову, сунул в карман джинсовой рубахи выручку и опять включил на полную катушку музыку в салоне. Его "Нисан" лихо подорвал с места и исчез за поворотом.

Настя глянула на часы и подошла к калитке. Маленькая циферка 16 была аккуратно выведена сбоку от калитки, прямо под входным звонком, примостившемся на металлическом столбике. Не успела девушка нажать на звонок, как из динамика, вмонтированного туда же, донеслось:

-- Привет, Орлова, проходи прямо в дом. Не стесняйся.

Настя открыла калитку, пересекла маленький уютный дворик и вошла в прихожую. Кругом наблюдался легкий холостяцкий беспорядок.

Из комнаты выглянул Лихой и внимательно посмотрел на гостью.

-- Вспомнил, факт, -- облегченно пробормотал он. -- Ты на фуршете рядом с Федором стояла, Носиком, в платье облегающем. Ну, здравствуй. -- Он шагнул к Орловой и протянул руку: -- Егор Лихой, по жизни - не подарок.

Настя пожала протянутую руку и улыбнулась:

-- Орлова Анастасия. Аналогично.

Хозяин дома весело подмигнул:

-- Я же сразу понял - умная ты, Настюха. И смотришься отменно.

Пропустив в гостиную впереди себя гостью, Лихой устремился к ведерку со льдом, в котором ждала своего звездного часа бутылка шампанского.

-- Эх, Орлова, Орлова... -- оживленно сказал Егор, ловко срывая золотистую обертку, и с воодушевлением продекламировал:

Что - Жизнь? Игра? Обман? Мираж?Блуждания в циклических пространствах?Где мы с тобой несемся в млечных стансах,И я тебе шепчу - "Навеки Ваш"?А на вершинах плачут соловьи,Закованные в холод безмятежный,И стынет льдами океан безбрежныйМоей, увы, непонятой любви!...А на вершинах плачут соловьи...

После чего Лихой скромно заметил:

-- Это из моего раннего. Так, к слову.

"Охмуряет, -- польщено зафиксировала гостья. -- Перефразируя классика: Ай да Лихой! Ай да ..."

Егор плеснул шампанского в бокалы и подошел к девушке:

-- Давай, Настёна, подымем за знакомство!

Настя пригубила бокал и опустилась в широкое кресло.

Журналист опустился в кресло напротив и задумчиво произнес:

-- Вот так и живем. Бегаем, суетимся, вынюхиваем, выслеживаем, иногда умираем внезапно по ряду причин разных, а посидеть не спеша, пообщаться с собратьями по карандашу все времени не хватает. Что скажешь, Орлова?

Настя серьезно посмотрела в глаза Лихого. В них читался внутренний надрыв и какая-то детская незащищенность. "Не сможет он без работы долго продержаться, -- внезапно подумала она. -- Сопьется. С Федором Олеговичем поговорю, может, что-то подскажет".

-- Книгу пора писать, -- словно читая Настины мысли, твердо сказал Егор и убежденно прихлопнул рукой по подлокотнику. -- Деньги пока имеются, на еду хватит. Загружу полный холодильник, пару ящиков водки возьму, и - в одиночное плавание, на полгодика где-то. Хорошие книги, Настюша, только так и пишутся. Мне мой приятель, писатель один рассказывал, что когда он за очередную нетленку садится, то телефон отключает, жену с детьми к теще за город отсылает, а сам в предмет с головой погружается, свою тропинку в теме ищет, веществом серым работает.

-- И что, получается? -- заинтересовалась гостья. Тема писательства ей была не чужда.