Тайна Ольги Чеховой - Воронель Нина Абрамовна

— Те, что боятся, — самые опасные. Они могут наломать таких дров, мало не покажется!

— Ладно, бог с ними, ты лучше расскажи мне, как там наши.

— Неважно. Мама после папиной смерти еле-еле тянет. Денег на прислугу нет, да ей еще и лечиться надо. Не знаю, как и быть, я должен учиться, чтобы обеспечить себе будущее…

— Они мне навсегда отказали, да?

— Почему навсегда?

— Они написали, что для невозвращенцев один приговор — расстрел!

— Мало что они написали! Ты меня послушай, Олька!

— Что ты можешь сказать?

— Я могу сказать, что наша Контора очень хочет с тобой сотрудничать.

— В каком качестве? Им нужны кинозвезды для пропагандистских фильмов?

— Гораздо проще — им нужны кинозвезды на роль секретных агентов.

— Я еще не играла роль секретного агента в кино, но могу попробовать для вас.

— Для нас ты должна сыграть не в кино, а в жизни.

— А что я могу сделать в жизни в роли секретного агента?

— У нас в Конторе почему-то верят, что в своей карьере ты взлетишь до самых высот и сможешь добывать для них тайны верхушки германских властей.

— А если я не взлечу до таких высот?

— Взлетишь, еще как взлетишь! — И Лёва подсунул ей пачку газет и журналов, подобранных для него Полиной Карловной. — Погляди, чего я, ожидая тебя, нарыл: три интервью и все с портретами, и рекламная статья тоже с портретом, как тут не взлететь?

— Из опыта знаю, что жизнь может подсунуть жестокие шутки.

— Если жизнь подсунет, наша Контора тебе поможет!

— Так пусть она поможет мне забрать маму с Адочкой из СССР!

— Честно говоря, она готова тебе помочь прямо сейчас, если ты согласишься, это ведь такая мелочь!

— А что я должна делать?

— Для начала раз в три месяца писать доклад о новейших сплетнях и слухах из высших сфер.

— И все? Интересно, для чего им это нужно?

— Они считают, что очень скоро именно Германия будет играть главную роль в европейской политике и здесь произойдут большие перемены.

— В какую сторону?

— Вот это тебе и предстоит выяснить!

Оленька

Дальше все свершилось, как в сказке. Не прошло и двух месяцев, а Оленька стояла на вокзальной платформе в ожидании поезда Рига — Берлин, который должен был привезти ей долгожданную дочечку. И хотя она жаждала поскорей увидеть маму с Адочкой, все же пропустила момент, когда их вагон прополз мимо и ей пришлось бежать вслед за ним. Уже подбегая, она увидела, как мама неуклюже спустилась по ступенькам вагона и подала руку маленькой испуганной девочке, которую Оленька не признала своей, — значит, это Мариночка, дочка сестры. Вслед за первой девочкой на платформу спрыгнула более ловкая вторая, и сердце Оленьки дрогнуло: наконец-то она! Обнимая мать, она с ужасом заметила, как та изменилась за прошедшие годы: в этой усталой обрюзгшей женщине невозможно было узнать бывшую красавицу Лулу. Ольга прижалась мокрым от слез лицом к щеке матери и прошептала:

— Мама, теперь у тебя будет совсем другая жизнь.

И правда, за это время не без участия Полины Карловны она приготовила для своей долгожданной семьи роскошную квартиру на Клопштокштрассе недалеко от зоологического сада — из пятнадцати комнат, не более и не менее. Да и штат обслуги наняла немалый, под стать количеству комнат — кухарку, общую горничную, личную горничную, няню и учительниц немецкого и английского языков для девочек, а также шофера.

Еще раньше она купила подержанный «Тальбо», который в основном водила сама, чтобы справиться со своим немыслимым расписанием. Именно накануне приезда семьи ее пригласили на главную роль в театр «Ренессанс» — это было уже не только престижно, но и обещало хорошие деньги. А деньги были нужны, чтобы обеспечить маме и девочкам новую благополучную жизнь. И Оленька закрутилась в безумном беличьем колесе: утром студия в Бабельсберге, там съемки одного, а иногда и двух фильмов, а перед вечером — стремительный переезд в театр, расположенный в центре города, где нужно было быстро переодеться, загримироваться, настроиться на роль и играть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Первый выход на сцену стал для Оленьки настоящим потрясением, к которому она не была готова, хоть уверяла, что играла в спектаклях МХТ. На репетициях все было в порядке, роль аристократки в эпоху Французской революции вполне подходила ее душевному складу, но, когда она, стоя перед залом, почувствовала на себе взгляды множества глаз, у нее перехватило дыхание. На какую-то пару секунд она замерла, словно ее парализовало, не в силах вспомнить свои первые слова, и слышала только биение сердца, перекрывавшее биение многих сердец в зрительном зале. И вдруг кровь прихлынула к ее мозгу, прорывая сковывающую легкие пелену и приводя в порядок безумное сердцебиение, и она превратилась из Оленьки в аристократку эпохи Французской революции и полетела по сцене как на крыльях.

Успех был мгновенным и невероятным, о ее триумфе написали все газеты, зал был полон из вечера в вечер, и карусель закрутилась.

Только случайные счастливые выходные дни Оленька могла проводить с Адочкой. Поначалу дочь после многолетней разлуки не хотела признавать ее матерью, она говорила: «Моя мама — баба Лулу». Так Лулу получила имя Баба. Постепенно Адочка согласилась называть Оленьку мамой, а Лулу Бабой.

Все было бы хорошо, но оставалась нерешенной одна отнюдь не маленькая проблема: Оленька пообещала раз в три месяца составлять для Полины отчет о том… О чем, черт побери? Первые три месяца подходили к концу, а она все еще не придумала ничего такого, о чем стоило бы написать. Оленька остановила машину у газетного киоска, купила наугад пару газет и со столь неожиданной для себя покупкой — она никогда в жизни не читала газеты — поспешила домой, к своим девочкам, старым и малым. Уже в постели она нехотя развернула одну из газет и полистала. О господи, зачем столько страниц? Кто способен все это прочесть? А может, все и не надо? Глаза упали на заголовок: «Завтра выборы президента». Завтра? Отлично! Вот об этом я и напишу! Хорошо бы знать, как эти донесения пишутся.

Первое донесение Оленьки

Вечером в день выборов президента я отправилась на Потсдамерплац. Погода была унылая, шел мелкий дождик, прохожих было мало, все под зонтиками. На площади, не обращая внимания на дождь, толклись только парни в куртках национал-социалистической партии, все белокурые, с маленькими глазками и тупыми мордами. Они были навеселе и хрипло пели какие-то глупые куплеты.

Я постояла, постояла и пошла по улице, направляясь домой.

Мимо меня пробежал мальчишка, торговец газетами, выкрикивая: «По первым подсчетам выиграл маршал Гинденбург!»

Я остановила мальчишку и купила газету — второй раз в жизни. Через мое плечо протянулась чья-то рука с деньгами и тоже взяла газету. Я невольно обернулась и оказалась лицом к лицу с мужчиной. Он ахнул и воскликнул: «Вы Ольга Чехова! — И тут же поспешно добавил: — Я видел все ваши фильмы, но особенно восхитила меня ваша игра в театре!»

Не скрою, я была польщена. А он представился: «Ваш поклонник, граф Гарри Кесслер! — и, развернув газету, сказал: — Это самый черный день для Германии, а может быть, и для всей Европы».

С Полиной Карловной было условлено, что Оленька вкладывает свое донесение в конверт с деньгами при очередной оплате квартиры. И в первый раз она, нарушая предписания, робко попросила Полину после прочтения донесения сказать, правильно ли она выполнила эту работу, — она ведь до сих пор никогда еще не играла роль секретного агента. Полина засмеялась и утешила Оленьку, что со временем она всему научится, и не только писать донесения, но и многому другому.

А пока Оленьке предложили еще две главные роли в театре, так что времени на что-либо еще совсем не оставалось. Свободные вечера она проводила дома — укладывала девочек спать и устало сидела в столовой, маленькими глоточками потягивая чай, заваренный Бабой Лулу по секретному семейному рецепту, и обсуждая с ней текущие дела. Баба Лулу сильно поседела и располнела, она курила папиросу за папиросой, подливала дочери чай и, наслаждаясь беседой, любовно гладила привезенного по личной визе из Москвы лохматого белого пса. Вся обстановка в доме семьи Книппе-ров была подчеркнуто русская.