Невинность - Дин Кунц

31

Мой отец говорил, что мы в равной степени должны остерегаться туманников и чистяков, и последние, пусть и по-своему, такие же ужасные, как первые, а относиться к ним надо с настороженным безразличием. Отца я слушался во всем, никогда не встречался взглядом с чистяком, не пытался привлечь его внимание, но я их не боюсь. Более того, от одного их вида на душе становится радостно.

В той или иной степени я счастлив едва ли не всю свою жизнь, отчасти потому, что мир невероятно красив, если только ты хочешь увидеть эту красоту. И многие загадки мира зачаровывают и вселяют столь сильную надежду, что у меня, попытайся я искренне изложить все на бумаге, рукопись получилась бы куда более длинная и философская, чем эта, и те, кто свободно шагает по земле при свете дня, сочли бы ее работой Поллианны[11] и достойной исключительно осмеяния.

Разумеется, случаются и у меня периоды грусти, потому что печаль замешена в глину и камень, из которых сложено здание этого мира. Самым тяжелым по части грусти для меня выдался год после смерти отца, когда я маялся от одиночества после долгих лет жизни с ним.

Поднявшись на поверхность в ту ночь, за более чем пять лет до встречи с Гвинет, я увидел зрелище столь завораживающее, что моя меланхолия бесследно растаяла. Я воспринимал случившееся как Собор. Чувствовал, что это правильное слово, хотя тогда еще не знал почему.

В час ночи в августе, более холодном, чем в другие годы, я вышел из подземелья и везде, куда ни посмот-ри, видел чистяков. В привычной для них одежде: белые туфли на мягкой подошве, свободного покроя брюки на эластичной ленте вместо ремня, рубашка с короткими рукавами. Некоторых в белом, других в голубом, третьих в светло-зеленом, словно они все работали в отделениях интенсивной терапии и хирургии различных больниц. Я видел мужчин и женщин всех цветов кожи, но объединяло их одно – возраст. Все выглядели так, будто им лет тридцать пять плюс-минус год. Они шли по карнизам, восемь, десять, то и больше на одном здании, по крышам, по тротуарам, по осевой, стояли на перекрестках. В стеклянных небоскребах, без единого карниза, чистяки выглядывали из некоторых окон. Прогуливались в парках, спускались по лестнице в подземку. И все светились.

Никогда раньше за ночь я не видел больше трех или четырех. Их великое множество подняло мне настроение.

Они не разговаривали друг с другом, вроде бы их ничто не объединяло. Каждый словно занимался своим делом, каким бы оно ни было, кто-то выглядел серьезным, другие улыбались. Я чувствовал, они что-то слышат, в отличие от меня, а это означало, что все они, вероятно, телепаты, настроенные на волну друг друга, хотя, конечно, наверняка я этого не знаю.

Водители нескольких автомобилей, которые в этот час оказались на улице, не подозревали о присутствии светящейся толпы. Они проезжали сквозь некоторых чистяков, и создавалось впечатление, что и чистяки, и автомобили – миражи, никоим образом не воздействующие друг на друга. Они находились в разных измерениях и накладывались друг на друга лишь благодаря особенностям моих удивительных глаз.

Я в изумлении проходил квартал за кварталом, случалось, что кто-то из чистяков смотрел на меня, и всякий раз я тут же отводил глаза. Но в ту долю секунды, на которую наши взгляды встречались, я чувствовал, как по моему позвоночнику, от шеи до копчика, проводили кубиком сухого льда, и меня пронзал такой холод, что я бы не удивился, увидев потом на коже признаки обморожения.

Этим они пугали меня, но лишь на какие-то мгновения, а в целом их присутствие по-прежнему радовало. В ту ночь я увидел тысячи чистяков, и никогда больше такого со мной не случалось.

В несколько последующих дней я чувствовал: что-то должно произойти, какое-то событие, никогда ранее не случавшееся в этом городе, которое заранее никто не мог себе и представить. Но время шло, и ничего необычного не происходило, день за днем проходил с обычными горестями и радостями. Я ощущал легкое разочарование, пока в голову не пришла новая мысль: может, все эти чистяки – этот Собор – появились здесь не для того, чтобы чему-то содействовать, а чтобы что-то предотвратить.

И едва эта мысль пришла мне в голову, по всему позвоночнику вновь заскользил кубик сухого льда, хотя ни одного чистяка рядом не просматривалось.

32

Пока я ждал на пешеходной дорожке у пруда, в парке становилось все холоднее, и я подумал, не увижу ли сегодня первые кристаллы льда, формирующиеся на неглубокой черной воде у берега.

Гвинет не опаздывала. Я пришел чуть раньше. Еще не закончил собирать осколки фаянса и стекла на кухне, когда вдруг возникло желание незамедлительно покинуть квартиру. Почему – не знаю. Вспомнил, что не закрыл окно спальни на задвижку, когда опустил нижнюю часть рамы, и кто-то или что-то в этот самый момент поднимается, воспользовавшись пожарной лестницей, и скоро влезет в квартиру с дурными намерениями.

Таким сильным было это предчувствие, что я забыл про осторожность и покинул квартиру через парадную дверь, спустился по общей лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, рискуя столкнуться с кем-то из соседей, и вырвался в ночь, будто меня выбросило из дома взрывом. По улице один за другим проезжали автомобили, но капюшон, балаклава и перчатки надежно скрывали мои лицо и руки, и я пересек проезжую часть под аккомпанемент громких гудков и визжащих тормозов.

Миновав ворота парка, остановился под высокой сосной, где мы с Гвинет стояли прошлой ночью, и посмотрел на дом, ожидая, что кто-то стоит у окна в гостиной, но увидел только прямоугольник света, не затененный ничьим силуэтом. В надежде, что никто меня не увидел, я зашагал к пруду, где теперь и пребывал, ожидая появления первого льда.

Поскольку раньше я вспомнил про убитую медсестру, а стоял неподалеку от того места, где ее вытащили на берег, меня захлестнула жалость не только к убитой женщине и ее семье, но и ко всему городу, хотя город, разумеется, в моей жалости не нуждался. И столь нежным становилось это чувство, что у меня помимо воли ослабевал самоконтроль, необходимый в каждое мгновение моего пребывания на поверхности.

Когда я попытался отвлечься от медсестры, мои мысли неожиданно переключились на марионетку. Непонятно почему, я задался вопросом: а может, марионетка сидела на берегу в ту роковую ночь, наблюдая, как бледное тело плавает в пруду, а парчовые карпы тычутся в него, ошибочно думая, что им бросили большой кусок хлеба? Пусть иррациональный, вопрос вызвал соответствующий образ, возникший перед моим мысленным взором, и я нутром почуял, что так оно и было, после чего пожалел, что пришел в парк раньше оговоренного срока.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});