Хороший ученик - Владимир Бреднев

Это было так давно. Но так отчетливо помнилось Баеву. Помнилось, что из десантников он сделал настоящих солдат, боеспособную единицу, те в свою очередь учили салажат, и самым большим ЧП в роте было боевое ранение.

На войне Виктору вручили орден, а следом он получил звание.

Из Моздока прикатил в парадной форме. И услышал, проходя мимо санбата: «Красавец!»

Завернул. Шёл между молодыми девчонками и спрашивал: «Кто сказал „красавец“»? Санитарки показали на огромную палатку. Ворвался. И тут же напоролся на чёткий, пресекающий всякое неповиновение, голос.

– Марш отсюда!

– Так, я красавец, – промямлил он.

– Красавец?! Тогда у палатки подожди, – за белым занавесом брякнули железяки.

Запричитал мужской голосок.

Через какое-то время из палатки вышла доктор.

– Красавец где?

– Я!

– Разве красавцы так берет носят? – доктор подошла и поправила головной убор.

Баев бросил чемодан и сграбастал женщину в объятия. Она не сопротивлялась. Он потянул в себя запах её волос – пахло солнечным летним ромашковым полем. Поцеловать всё-таки не решился. Отпустил.

– Что ж, красавец, теперь вы просто обязаны на мне жениться.

– Хорошо, товарищ военврач. Завтра схожу на боевые, а там и свадьба.

– Смотрите, не передумайте.

За доктором вышел долговязый парень с марлевой маской на лице, пробурчал что-то… Баев проследовал в расположение своей части. А вечером был в санбате. И ночь провел в кубрике. Под утро она спала у него на груди. Красивая, желанная, родная. А он всё дышал и дышал запахом её волос.

Днём уже был в горах, ночью в бою.

В квадрат с трёх сторон хлынули боевики. Группа уходила от озверевших бандитов. И боец не исполнил баевского завета: встретил на тропе человека и пропустил. Первый раз боец был на задании, думал, не заметил его тот, кого он не стал убивать. И ошибся. Ночью по тропам люди не ходят. Группу пропустили. Выстрелили в Баева. Броник спас. Виктор был жив, но идти не мог. Поднимался с земли, и тут же сознание заволакивал черный туман. «Старики» смогли увести группу от преследования. Четыре дня тащили Баева зелёнкой, пока не вышли в расположение мотострелковой дивизии.

В госпитале его кололи уколами, просвечивали аппаратами, цокали языками, успокаивали и, в конце концов, объявили, что более Виктору в армии делать нечего.

Войсковые, паевые, боевые. На них он купил себе квартиру в родном городе. И оказался совершенно один. Пришёл к родителям, постаревшим, поседевшим пенсионерам. Мать рассказывала про все болячки, потом несколько раз принималась плакать и говорить, что внучка совсем от них отстранилась. Только про бывшую жену сказала, что за большого человека она замуж вышла. Удачно!

Отец без перерыва смотрел в телевизор и ругал на чём свет стоит правителей, страну, артистов, телевизионщиков, олигархов и всех других мудозвонов, доведших всех до точки.

Всё это как-то перемешалось, отошло и осталось в прошлом.

Баев (как бывало уже много, много раз) бархатным лоскутком протёр объектив, прижал приклад к плечу, выдохнул, приложился к наглазнику.

«Сколько всего в памяти переберёшь, пока дождёшься», – рассеянно подумал он.

Было ему сейчас тридцать пять лет. И он, мучаясь сильными болями в спине, всё-таки прилетел в чужой город, чтобы выполнить ту работу, которую он умел делать очень хорошо. Господин в черном костюме, окружённый секьюрити, шёл по коридору. Его несуразно большая голова мелькала за прозрачными пуленепробиваемыми витринами. Господин в чёрном костюме был магнатом и кандидатом. А Баев между делом подумал, как можно полюбить такого головастика? Не иначе, как за деньги. За деньги любовь, из-за денег – смерть.

Виктор затаил дыхание и мягко нажал на спусковой крючок. Внизу, у машин заметались люди. Охрана выхватила оружие, крутила головами. Сейчас примчится милиция, вывалят на площадь чины, начнут говорить в микрофоны, обещать и даже угрожать. Только кому? Баеву? Плевать он хотел, живые Баеву не страшны. Страшит его ночной миг, когда вдруг приснятся все те, кого лишил он жизни.

Опираясь на костыли, из подъезда вышел седой мужчина с серым и усталым лицом. На пиджаке орденские планки. Молоденький лейтенант милиции кое-как успел подхватить вдруг качнувшегося на ступенях ветерана. «Скорая помощь» умчала Баева в больницу. Он пришёл в сознание от того, что на него кто-то пристально смотрел. Разлепил веки. Белое пятно халата, белое пятно колпака, лица совсем не разобрать. Пахнет чем-то не больничным. Ромашками пахнет, полем, ветром степным с горчинкой полыни. Желанным, родным. Бывают женщины ангелами? Наверное, нет.

У Баева вдруг потекли слезы.

В углу палаты образовалась дыра, из дыры, из зияющей черноты к его глазам стали подплывать лица. Усатые, бородатые, губастые, носатые, потом холёные, сытые, розовощекие. Потом выплыл мальчик и спросил: «Баев, ты зачем отца убил»?

Тут же раздалось:

– Уцитца нада халашо. Смелть долзна быть лехкой, – проговорил дядя Лай, и резко свёл углы палаты.

На мгновение сделалось страшно.

Майора Баева похоронили на родине. Администрация настояла на воинских почестях.

Послезвучие вальса

1

Рифкат Ибрагимов по прозвищу Душман не был ни плохим, ни хорошим. Он был хватким и деловым, как требовал сегодняшний день. Не наглел, но и спуску не давал, поэтому в среде местных воротил был весом и авторитетен. Имел диплом, был сорокалетним мужчиной, и уже не впадал ни в пижонство, ни в авангардизм. Давно, с первых шагов деловой жизни, поставил себе за правило носить приличные костюмы, выражаться ясным, без матерщины, языком, не хватать девок за ляжки, не нажираться коньяком до полусмерти и не делать пальцы веером. Среди одноклассников и в среде бизнеса имел несколько знакомых мужчин, с кем иногда ездил на охоту, на рыбалку, выезжал побаловаться скоростью на ночной трассе, или ходил в горы. Охотно одалживал деньги, точно устанавливая срок отдачи долга и выплаты процентов, и, вроде, жил господин Ибрагимов без особых неприятностей.

Но в последний месяц возникла перед Рифкатом неразрешимая проблема: год назад один из хороших знакомых Душмана чуть ли не на коленях умолял ссудить ему полмиллиона. Рифкат оценил риски и дал в долг. Прошло время, а должник возвращать деньги не собирался. Несколько раз доверенных лиц Рифката грубо обругал, потом попросил свою охрану выставить кредиторов за двери. Возникало ощущение, что из хорошего знакомца должник превращался в открытого врага, для которого устоявшиеся людские законы ничего не значили.

Рифкат позвонил сам, предложил по-хорошему отдать долг и разойтись во всём: в знакомстве, в бизнесе, даже в месте жительства. Душмана далеко послали и отрубили связь.

Семьсот тысяч рублей не такие большие деньги, чтобы плакать по ним день и ночь, но нарушались правила, и получалось, что Рифката «кинули». Ни пижона, ни залётного с улицы, «кинули» уважаемого человека.

Сейчас Рифкат Рашидович сидел за накрытым столом и ждал гостей из областного центра. Друзья из бизнеса посоветовали встретиться с Юристом, человеком, имевшим вес в определенных кругах, и по уверению многих, способным разрулить конфликт без вмешательства официальной судебной системы, не доводя дело до греха.

Под классическую музыку хорошо думалось. Душман уже несколько раз пытался в голове проиграть все моменты встречи: что спросить, как ответить, как дать понять, что он, Рифкат, не хочет ни суда, ни войны.

Ресторанчик был приличным заведением, с хорошим статусом, разный сброд здесь не толкался, поэтому Рифката удивила одна несуразность: в дальнем углу за отдельным столиком сидел одинокий мужчина в камуфлированном костюме не первой свежести, что-то ел и очень часто запрокидывал голову, выпивая очередную порцию спиртного.

Рифкат поманил к себе официанта:

– Давно ли бомжи у вас стали столоваться?

– Это не бомж, – прошептал официант, – это чокнутый лейтенант, сторож из дома культуры. Его наш хозяин знает как-то. Один раз в месяц лейтенант приходит и поминает своих друзей, как он говорит, погибших на Кандагаре. Он не шумный, – уверил официант, – сейчас выпьет литр, спустится на свою тележку, возьмёт под козырёк и укатит. Как его хватает не упасть с неё, ума не приложу, – и парень отошёл от Рифката.

«Да какая разница, кто этот мужик, – подумал Рифкат, – правильно когда-то мне сказали: «Сам живи и другим жить давай, тогда и тебе другие жить дадут».

Вошёл гость. Рифкат поднялся из-за стола, но заискивать и хлопотать перед ним не стал. Встретил с достоинством, как равный равного.

Парни из охраны присели за соседние столики. Рифкат Рашидович, как только увидел, что по ступеням кафе поднимается Юрист в сопровождении двух телохранителей, мысленно себя похвалил за то, что взял своих ребят с собой. Пусть этот гусь из центра видит, что не с босотой разговаривает, с деловым и уважаемым человеком.