Подножка - Михаэль Бабель

Я разглядывал это место, оно было усеяно окурками.

Позвонил полицейский, что затрудняются найти меня. Я поспешил им навстречу, их было двое, с пушками, приклады готовы к бою.

Сказал им, что этого человека уже нет, показал место, где он прятался, показал множество его окурков, предложил взять их на экспертизу.

Моё предложение они не приняли, позвонили куда надо, немного постояли и пошли медленно обходить окрестности.

А подножка, правда, пустячок.

Кто прослушивает мой телефон, может сделать любую смерть: чёрную и белую.

И моя жалоба госконтролёру не о смертях белых и чёрных, которые крадутся за мной десять лет после покушения на меня в 2003. И скоро будет официальный ответ, что ни покушений, ни смертей нет в единственной демократии на Ближнем Востоке.

Моя жалоба от 28.2.2014 о прослушивании моего телефона, потому что сегодня убивает не тот, кто убивает.

А тот, кто прослушивает телефон.

В стране беззакония.

Госконтролёр ответил: «23.3.2014. Нам нечего добавить к тому, что писали вам в нашем письме от 11.2.14, и мы направляем вас снова к праву обжаловать, согласно закону, решение полиции закрыть дело».

Вот я и хочу, согласно закону, получить это решение полиции закрыть дело о подножке и видеть, согласно закону, своими глазами, а не глазами госконтролёра, сообщение полиции о моём праве обжаловать решение полиции закрыть дело о подножке.

Получается, как в другом государстве кэгэбэ, там сорок три года назад я участвовал в подобных сценариях: там тоже были карательные органы, тоже было что-то вроде госконтролёра, а я был третий лишний, которому не показывали всякие бумажки.

Это будет мой ответ госконтролёру по делу о подножке.

Но моя жалоба от 28.2.2014 не о подножке, а о дополнительном уголовном преступлении – прослушивание моего телефона.

Госконтролёр реагирует на это уголовное преступление круто: не открывает такого дела.

Это будет напоминание о моей жалобе о прослушивании моего телефона, письмо 16.5.2014.

24.6.2014 ответил госконтролёр, что ему не ясно, о чём моя претензия – не получил сообщение полиции о закрытии дела? И сообщает, что у меня есть право подать полиции просьбу увидеть материал.

Мой ответ госконтролёру стандартный, как в предыдущих жалобах на полицию:

«Только от госконтролёра узнал, что полиция закрыла жалобу о подножке в тот же день. Только от госконтролёра узнал, что полиция из-за ошибки не послала сообщение о закрытии дела и праве на обжалование. Только от госконтролёра узнал, что в полиции решено сделать выводы из происшедшего». И стандартная предпоследняя фраза: «Мне жаловаться этой полиции на эту полицию?» И стандартная последняя фраза: «Смех и только, жаловаться госконтролёру, у которого меньше полномочий, чем у автобусного контролёра».

Но вот этого раньше не было: полиция сделает выводы из происшествия.

Интересно проверить.

Глава пятая

Меир давно оставил наш район. Как-то он зашёл в наш дом учения. Когда дошёл и до меня, спросил про жизнь и что нового написал. Хотел сбегать домой, но у него не было времени ждать, показал на Майзелиша – через него передать. В тот же день я передал для Меира, а через несколько дней спросил, передал ли. Он повёл меня в лобби дома учения, показал на книжную стойку, на неё он временно положил мою книгу, и нет её.

Я смолчал и ушёл.

На стойку с умными книгами не кладут мои произведения, но это так, между прочим.

Спросить ребёнка, как пропала игрушка, скажет, что положил туда и покажет.

Детская отговорка.

Да и зачем чекистам ещё одна моя книга, когда только на почте не дошли до адресатов десятки моих книг?

Даже лучше передать, чтобы не засвечиваться.

Такое может быть только в большом учреждении, с большим штатом чекистов, которые не знают, кто и что делает.

С того дня я не обращал на стукача внимания, и он не проявлял ко мне внимания, чтобы не напороться на людях на мою неприязнь, которой не будет.

Раз, когда я за полночь возвращался в Рамот от домохозяйки, она проверяла иврит книги «Пререкания-1», чекист ждал меня на платформе автобусной остановки Бар-Илан, держался за столб одной рукой и покачивался вокруг него, а я пошёл по самой кромке платформы, чтобы быть подальше от него.

В другой раз, вечером в субботу, я в одиночестве поднимался на очередной шалом-захар в полумраке подъезда. Он быстро скатился по лестницам сверху и страстно пожал мои руки.

А потом, в одну из суббот, в узком проходе между синагогами, шли мы навстречу друг другу, и я увидел его, только когда он резко протянул руку к моей руке, пожал её со словами «шаббат шалом», и я ответил пожатием. За ним шли женщина и девушка, и по их совместному шагу уловил, что они его жена и дочь. Это успел уловить в короткое мгновение до пожатия рук, и ещё сверкнула мысль не обидеть женщин: рука действовала инстинктивно – и возлюби ближнего, как самого себя. А он не ближний твой, а чекист. Но уже не было времени на команду руке – не отвечать на пожатие.

И всё-таки я доволен, что первой была мысль не обидеть женщин.

Когда я начал посещать новый урок перед утренней молитвой, а чекист молится утром в другом месте, то он зашёл на урок три дня подряд, ровно столько, чтобы доложить о моём новом постоянном уроке. Задание он выполнил и больше не заходил.

Всё сгодится, чтобы выбрать способ, время и место уничтожить врага народа.

Моё знание о чекисте не влияет на работу отдела по уничтожению врагов народа. Чекист продолжает стучать и разоблачать себя.

Не влияло и прежде моё знание о десятках других стукачей, они продолжали стучать, разоблачая себя.

Не влияло и разоблачение стукачей другими людьми в разных местах и в разные времена.

Всё государство стукачи – выбирай лучших.

Набор в стукачи объявляют в прессе.

Разоблачение стукачей не тревожит отдел и не интересует общественность.

Все знают про стукачей.

Все знают, что убивают.

Если родственники и друзья убитых не боятся заявить, что убийство дело рук не арабов, то это заглушает пресса.

И тогда протестуют тихо: не допускают на похороны прессу.

Стукач важная часть убийства.

С этим же стукачём случай вышел из-за моего дружеского кивания головой всем в округе. В синагоге он спускался по лестнице, а я поднимался и, не разглядывая, машинально кивнул. Он тоже кивнул. Только тогда увидел его испуганное лицо. Наверное, и моё было испуганное.

Через два дня при встрече с ним в синагоге на меня смотрело его испуганное лицо, но я не кивнул.

Наверное, испуган не из-за кивка моего, а что попал в эту книгу. Она ложится к концу дня у них на стол, и ему сказали.

И как ему теперь жить? А у него ещё жена, дети, внуки.

Это и мой ежедневный вопрос, но с волнением не за себя, а только за жизнь моих детей и внуков.

Конечно, как и другие, требует от старшего офицера уничтожить меня немедленно.

Почувствует большое облегчение, когда меня уничтожат.

Вознесёт благодарственную молитву?

Глава шестая

Однажды в субботу после шалом-захар, я возвращался к себе. Впереди был подъём к моему дому, а наверху стоял человек, в слабом свете фонаря. Догадался, что это Исраэль Вайсенштерн.

Стоит на удобном месте, просматриваются все подходы к моему дому, чтобы не пропустить меня. Для меня это прямая дорога домой. А его позиция никак не оправдана. Его дом в обратном направлении от моего продвижения.

Поздним вечером, в темноте, не идут длинной дорогой на шалом-захар, когда есть короткая.

И с ним три маленькие девочки – для театрального реквизита и подкрепиться лёгким угощением.

Тем более, с малышами не идут длинной дорогой, да ещё в поздний час.

Встреча со мной запланирована заранее и безошибочно, потому что шалом-захар в этот вечер единственный.

Это для встречи он сделал приличный крюк.

Несколько месяцев ранее, он подстраивался под меня ходить вместе по всем шалом-захар в тот вечер. И пару раз тогда двумя руками тянул меня к себе за мою короткую бороду, как бы целуя.

Такое приручение позволит непроизвольно пырнуть ножом.

Начал он приручать меня давно.

Я приветлив со всеми и с теми, кто, при случайной встрече, пристально изучают небо или пристально изучают землю.

А он ничего не изучал, а бросал на меня короткий свирепый взгляд и вымещал зло в сторону. У верующих евреев такое не бывает.

Так продолжалось долго. Но однажды он ответил улыбкой, а я был доволен собой. Потом мы приветствовали друг друга. Но через раз он фокусничал. Я протягиваю руку для рукопожатия, а он хватает большой палец или дёргается в сторону, или обнимает меня.

Потом было обычное: «Чем ты занимаешься?» – «Пишу». – «Что пишешь?» – «О жизни, несколько книг написал». – «Дай почитать». – «Тебе одну?» – «Давай все». – «Сейчас принесу». – «Только не сейчас».