Славия. Паруса над океаном - Александр Белый

Сейчас необходимо было загрузить работой и учебой всех переселенцев, невзирая на сословия – от молоденькой беременной крестьянки до самого авторитетного казака. Даже детей стоило засадить за занятия. Тем более что Карло Манчини и компания не бамбук во время нашего похода курили, а работали. Первые готовые экземпляры учебников «Букварь» и «Арифметика» мне понравились, и сейчас их можно было накатать сколько угодно. Книжицы, внешне неказистые, тоненькие и небольшие, зато отпечатаны на хорошей бумаге, переплетены яловой кожей и для реализации моего дела – бесценны.

Доктор Янков пообещал мне прочесть всем, невзирая на пол и сословные группы, курс специально написанных лекций, включающих вопросы гигиены и предупреждения эпидемий. Кстати, легко раненных в боях с панцирной кавалерией князя Вишневецкого он давно поставил на ноги, а тяжелых лечил вполне успешно, чем заслужил в среде казаков серьезный авторитет. Поэтому будущую группу студиозов из трех десятков грамотных казачек Янков создал легко. Мужчины становиться докторами не пожелали, за исключением двух увечных казаков.

Да, с увечными была целая беда. Молодому парню в пятнадцать – семнадцать лет превратиться в безрукого или безногого калеку – горько и обидно. Казаки думали, что их ожидает обычная судьба: выдадут на руки заработанное серебро и отправят восвояси. Ну кому такой воин нужен? Поэтому посчитал необходимым встретиться с каждым лично и переговорить. При этом заверил, что воинам, целовавшим крест на верность, будет выплачиваться пожизненная пенсия на содержание в размере шестидесяти талеров годовых из моей собственной казны. Это потрясло не только инвалидов, но и все казачество. Теперь от желающих присягнуть князю и вступить в лыцарский корпус отбоя не было.

Присягу, конечно, принял у всех, но с лыцарским званием решил не торопиться. Пополнять корпус будем, но не часто, и только самыми разумными, нужными, преданными делу и адекватными людьми.

Все увечные, кроме двух будущих докторов, резко возжелали пойти в науку к нашей Рите. Видно, Иван подговорил. Впрочем, я не возражал, но строго предупредил, что отныне на них возлагается огромная ответственность, ведь они сделаются хранителями самых страшных тайн княжества.

Перед расставанием с офицерами запланировали решение других вопросов. Например, для организации первого этапа экспансии на новые земли требовалось определиться с формированием воинских подразделений – двух пехотных и трех отдельных кавалерийских рот, но самое важное – укомплектовать корабли личным составом. Кроме того, необходимо было организовать службу безопасности, школу разведки и спецопераций, заложить базис собственного университета – создать школу учителей, медицинскую школу, химическое, металлургическое, механическое отделения.

Мы должны будем немедленно пустить промышленное производство, в первую очередь стали и меди, развивать машиностроение, изготавливать станки и инструменты, оружие и боеприпасы. Заказы на другие изделия, в первую очередь сельскохозяйственную оснастку, придется размещать на стороне, так как сами мы их сделать не в силах. Это плуги, культиваторы, сеялки, сенокосилки и косы-литовки. Правда, кроме единичных экземпляров, изготовленных нами с Иваном, всех их в мире еще и в помине не было. Ну да и ладно, двину немного прогресс сельского хозяйства в Европе, зато, когда сюда придет моя армия, ее будет чем кормить.

Проконтролировал, как последний казак, удерживая седло на одном плече, а торбу с вещами на другом, взошел на палубу последней арендованной французской шхуны, приказал отдать швартовы и отправился на борт своей «Алекто». Мы сопровождали караван только до Константинополя, затем должны были идти в автономное плавание – выполнять обязательства, взятые на собственные плечи.

На моем борту кроме лыцарской команды, отправлялись в плавание две мои любимые девочки – супруга Любушка и сестра Татьяна, двадцать три казачки, восемьдесят восемь казаков и двадцать два будущих морских капитана, которых собирался доставить на обучение в Барселону. Семнадцать из них – подготовленные лыцари, изъявившие желание учиться еще в прошлом году, а семь – тщательно отобранные новенькие казаки.

В нынешней столице Османской империи пробыл три дня. В первый же день вместе с доктором Янковым посетил богатый дом местного придворного лекаря Ала ибн Хараби. О чем и как долго доктор и Хараби вели беседу, сказать не могу, так как уже через час покинул эту увлекшуюся диалогом компанию и отправился к собору Святого Георгия на поиски обитавшего где-то здесь отца Афанасия.

Искать никого не пришлось. Оказывается, все эти дни меня ожидали, и как только очутился у паперти собора, ко мне тут же подошел монах Каширского монастыря. Отец Афанасий, которого с детства называл дядей Володей, так как был он двоюродным братом моего отца, объявился буквально через десять минут.

Обо всех наших приключениях в пути он был осведомлен прекрасно. Информацию получил вначале от купцов, а затем, считай, из первых рук – от шедших в первом караване каширских казаков, которые останавливались для закупок на припортовых рынках. Дядя Володя отвел меня в сторонку и расспросил с необыкновенным тщанием.

Вообще-то отец Афанасий никогда не проявлял эмоций, но сейчас было видно, что мой рассказ ему явно понравился. Много вопросов не задавал, спросил только о количестве личного состава и о потерях как с нашей стороны, так и со стороны коронного войска. Услышав цифры, тихо хмыкнул, задумчиво покивал, затем подтолкнул меня к образу Спасителя и стал шептать молитву о павших воинах.

Его Божественное Всесвятейшество Вселенский Патриарх Яков удостоил меня аудиенции на следующий день. Это оказался серьезный седовласый мужчина с аккуратной бородой, внешне он выглядел спокойным, но явно был отягощен глыбой жизненного опыта. Впрочем, в такой значимый сан мог быть возведен только человек высочайших ума и крепости духа.

Моя абсолютно откровенная исповедь длилась почти пять часов, Его Всесвятейшество задал множество вопросов, на которые старался отвечать весьма подробно. Вначале было непонятно, как он воспринимает мои слова, но вопросы задавал ровно, без каких-либо эмоций, словно то, о чем я рассказывал, происходило сплошь и рядом. Затем, в сопровождении монаха, который не кем другим, как воином быть не мог, спустились в подвал, и я продемонстрировал работу револьвера и винтовки. Коридор здесь был недлинный, метров сто, но впечатление своей стрельбой я все равно произвел шокирующее, приблизительно такое же, как некогда на нашего доктора. А когда пригласили на обед, камень с души свалился, стало ясно: Его Всесвятейшество мне поверил. Правда, как немного позже выяснилось, обо мне он знал немало, ему давно собрали всю возможную информацию. Действительно, не каждый день в мир приходит высокородный, который считает целью своей жизни восстановление справедливости по отношению к материнской православной церкви. Собственными силами и за собственный счет.

Во время обеда мне представили отца Герасима, который и был моим сопровождающим на стрельбище. Сидели за столом втроем, пришлось повторно, но более коротко пересказать то, что уже говорил на исповеди, за исключением некоторых откровений, которые Патриарх категорически запретил повторять еще кому-либо.

Много говорили о дальнейших планах, о будущих владениях, землях и диких аборигенах, их населяющих, о некоторых аспектах взаимоотношений новой церковной епархии и моего владетельного дома. Опять же жизнь покажет, какими они будут – епископство или митрополия – с одной стороны, и вассальное княжество или новый монарший дом – с другой.

В результате острой дискуссии договорились о пятидесятилетнем моратории на создание закрытых монастырей (хотелось вообще их запретить!). Ну не нужны сейчас моему государству затворники-послушники! Мне нужны миссионеры, проповедники и учителя!

Еще договорились о создании при епископстве или епископствах, если их будет много, духовных семинарий. Не вызвало особого неприятия предложение организовать при храмах начальные церковно-приходские школы, в которых всех детей будут обучать на новом славянском языке чтению, письму, арифметике и Слову Божьему (принципиально – и девочек тоже!). А вот по церковному налогу, который предстояло взимать с прихожан, пришлось выдержать настоящую войну.

Когда договаривающаяся сторона стала категорически настаивать на церковной десятине, рассказал о будущих миллионерах. Поведал вначале о себе и моем смежнике-поставщике, о нашей жизни в девяностых годах двадцатого века, о полутора-двух миллионах долларов, заработанных тяжким трудом: нам пришлось чуть ли не полжизни мотаться по самым забытым и диким местам разных стран мира, зачастую рискуя жизнью и здоровьем. При этом многие месяцы обходиться без близости с любимыми женами и без общения с родными детьми. Затем поведал о миллионерах-священниках, которые за деньги прихожан ездили на машинах стоимостью до ста тридцати тысяч евро, при этом на руке носили часы, которые стоили примерно по сто пятьдесят тысяч в тех же европейских деньгах. Правда, Московский патриарх среди иерархов выглядел самым скромным, он носил часы, которые стоили всего лишь тридцать тысяч евро. Скажем, я был человеком небедным, имел три разные модели часов на все случаи жизни стоимостью от двух до четырех тысяч. А вот священнику смущать души и умы верующих недопустимо.