Ультрамарины - Наварро Мариетта

Ныряя, думаешь о том, чувствуют ли другие то же, объединяет ли океан души, когда тела болтаются на глубине, когда впечатления подобны молнии. Моряки все еще остаются командой, только теперь управляют подводными течениями, и вместо штурвала — руки.

Сейчас им не нужна храбрость, они не следят за временем. Они словно ждут первого всплеска, чтобы начать путешествие. Они ничего не требуют, ничего не жаждут, они послушно внимают воде и покорны в своем намерении плыть по волнам. Им даже интересно, задержат ли они дыхание, замрут ли они в молчании, поможет ли ощущение эйфории справиться с волнами.

У каждого свое представление о свободе, свой страх перемен. Под веками мелькают пейзажи; детские каникулы; широкие, словно доисторические, равнины; ливни, подобные потопам; поездки на велосипедах под палящим солнцем; крошечные спрятанные в скалах домики; поля подсолнухов и рапсовые поля; пляжи; травы; хижины.

А вот и восторженные лица, минуты забвения, тела, предавшиеся наслаждению. И каждый знает, что море говорит именно на его языке, а могущественный океан — на языке мира.

Когда тела погружаются в воду, видно, из чего они сделаны: у кого синяки, старые шрамы, сутулые спины. Видна упругая молодость и сильные мышцы, любимая обласканная плоть и одиночество. На поверхности люди выглядят совсем иначе, вода вскрывает суть вещей.

И однако они скользят по воде спокойно, кое-где только видна пена, когда ноги в движении. За секунду человек оказывается под водой, волосы словно медуза, наконец-то свободные, макушки отдыхают, мозги тоже, ничто больше не давит.

Вода клокочет в ушах, заливается в нос, когда ныряешь на метр или два, пульс бьется в висках, тишина уже совсем другая. Звуки земли теперь далеко, остается слушать музыку собственной крови, барабанную дробь, паузы. Черный звук апноэ, симфония невесомости.

Они много думали про наготу, им хотелось обнажиться в воде, глупо и упорно, это было сродни наваждению, кожа прежде всего, кожа, сводящая с ума, кожа, которой необходима легкость и одинокая свежесть.

Теперь кожа восстанавливается с помощью волн, соли, даже холода. В первые минуты под водой происходит эволюция, сверкают звезды, ориентиры теряются, глаза открываются, ищут корабль, видят большую тень, огромное судно, а затем, когда приближается поверхность воды и снова светит солнце, когда дыхание ровное, когда выныриваешь, все подводные открытия сознания забываются.

Окунаясь в воду, каждый создал вокруг себя особое пространство, особый круг. Эйфория снимает все предосторожности, они считают лишь расстояние от головы до пят, вытягиваются. Им больше не ведомы земные системы исчисления или навигации, они всецело наслаждаются медитативным состоянием. Они разговаривают и поют, но не слушают друг друга. Они отдаляются друг от друга.

В первые десять минут они лишены намерений. Оказавшись в воде, они машут руками как попало, плавают вокруг шлюпок как вздумается, ныряют и выныривают, шумно дыша. Они чувствуют каждую клеточку своего тела. Темная вода, если в нее окунуться, становится прозрачной. Откуда-то появляется невероятная энергия, хочется все попробовать, все увидеть, все пережить, время вернулось к отправной точке, они орут что есть мочи — ради удовольствия. Они не исследуют ничего, кроме собственной плоти, ее устойчивости, выносливости, способности противостоять течениям спокойного огромного океана. Горизонт перед глазами качается. Одна за другой волны закрывают корабль. Не рассчитывать ни на что — в море такое правило. От соли щиплет глаза, прозрачность воды завораживает, и цвета такого они никогда не видели — кристально-зеленого.

Любой блеск восхищает и радует, даже если это просто луч света, играющий на ягодице. Они понимают, что ловят секунды чистого кайфа, без страха, без тени, без туч. И они тянут время, каждое мгновение. Они плавают бездумным кролем, безумным брассом. Они знают, что это бессмертные мгновения, возможно, единственные за долгое время, мгновения, когда не надо планировать обратную дорогу, строить планы, следовать прямым линиям.

На одиннадцатой минуте они немного успокаиваются, замерзают. Глубоко дышат. Глядя на небо, теперь видят его иначе, оно словно приблизилось, стало гораздо синее, а может, просто глаза устали от яркого света. Они выпрямляются, оглядываются, понимают, что потеряли ориентиры. Держаться на воде сложнее, потому что море разыгралось. То ли солнце сияет с большей мощью, то ли волны выше. Они все еще смеются, каждый сам с собой, слушают эхо, оценивают расстояние между первыми вопросами, приходящими на ум, и звуком собственного голоса, между гулом воды и молчанием остальных.

Они уже не понимают, это их руки рассекают волны или волны ловят их руки, не понимают, определяют ли траекторию движения самостоятельно, или шлюпка ведет. Исследование продолжается, они рассматривают пену на ногах, веселятся. По доброй воле они сделались игрушками океана, они сотрудничают с ветром, от которого по воде идет рябь и который будоражит.

Страх шторма остался где-то в прошлом, это уже не про них. Сегодня всё под контролем: здоровье, погода, путешествия и даже глупости.

Им легко держаться на воде, они ни о чем не волнуются, им комфортно в своих телах, как во время тренировки в спортзале, они знают все свои слабые места.

Сейчас их невозможно смутить или уязвить, они многое повидали, часто бывали сконцентрированными и целеустремленными. Они точно знают, что выбрали профессию ради таких моментов, когда между человеком и природой чувствуется железная рука. Они вытягивают шеи и следят за тем, куда плывут остальные. Сейчас особенно важно поддерживать и чувствовать поддержку, дружеский локоть, командный дух.

Они команда, к тому же взрослые, даже если и ощущали себя в воде десятилетними, легкими.

Шлюпка примерно в двадцати метрах, как маяк, огненная, оранжевая. Но неужели ни на ней, ни поблизости никого нет? Моряки хлопают глазами, тихонько смеются над собой — вот появилось ощущение неуверенности.

Они осматриваются все тщательнее, крутят головами все больше. Они не знают, с какой скоростью плавают остальные, не знают, в каком направлении. Напрасно они стараются кого-то углядеть — вокруг лишь синее море, шлюпки и вдали огромный корабль.

Тут накатывает волнение, логика отступает. Они смеются, чтобы убедиться хотя бы в собственном присутствии. В головах начинают разыгрываться сценарии исчезновения: возможно, кто-то подшутил, возможно, соль разъела глаза. Встает вопрос о времени: а вдруг они отпустили себя слишком надолго, радовались больше остальных, вдруг прошли часы, вдруг их физический ресурс оказался слишком неисчерпаемым. Коллеги, наверное, уже вернулись на корабль и отправили за одиноким безумцем пустую шлюпку. Однако логические построения бессмысленны, все это вранье. Волнение обернулось неожиданностью, смущение охватило чересчур внезапно. Сознание было под наркозом величайшего из чудес.

На двадцатой минуте приходится сосредоточиться на чем-то конкретном. Они вспоминают трапы, спасательный круг, шлюпку. Сверху за ними наверняка наблюдают. Мысленно они восстанавливают последовательность событий, причинно-следственные связи. Вспоминают, что нельзя бояться — ни глубины, ни высоты корабля. Они возвращаются к себе прежним, к своим жизням, потягиваются, дышат, плюются, дрожат, произносят вслух какие-то важные вещи, метафизическую истину. Не помогает логика — поможет юмор. Когда диалог с самим собой надоедает, приходится себя затыкать: молчи и плыви.

Но для иных уже поздно, они осознали километры подводных равнин под ногами, все, чего не ожидали здесь встретить, началось головокружение. Метафизические тела, погруженные в воду, невинные, детские, радостные больше не отличаются от тел взрослых людей на палубе. Нет больше разницы между тоскливыми мыслями о самоубийстве и тихим плаванием вокруг шлюпки. Идеи мельтешат в головах и в животах, мысли разрывают на части.