Баязет. Том 1. Исторические миниатюры - Валентин Пикуль

Удар ханской сабли был так стремителен, что лезвие даже не сохранило следов крови. Подполковник вбросил клинок обратно в кривые ножны и, выругавшись по-турецки, шагнул на порог сакли.

– Когда пожрете, – наказал он казакам, – снимите с него портки и вкатите двести нагаек. А потом пусть ползет куда хочет…

Офицеры прошли за стол, сели ужинать, Исмаил-хану подали соль отдельно – разведенную в воде с чесноком. Разглядывая рюмку, поставленную перед ним, подполковник нашел ее столь красиво отделанной серебром, что она способна возбудить страсть к вину даже в мусульманине.

– Неужели этот Хаджи-Джамал-бек действительно наш лазутчик? – спросил Карабанов, недоверчиво глянув в сторону доктора.

– Да, наш.

– И вместе с тем контрабандист?

– Очевидно, так, ежели попался на этом, – подтвердил Клюгенау.

– Непонятно…

Сивицкий криво усмехнулся:

– Вы, поручик, свежий человек в этих краях, и поначалу многого вам будет просто не понять.

– О черт! – выругался Исмаил-хан, облизывая жирные пальцы. – Опять забыл, какое сегодня число. С утра помнил, а сейчас снова забыл. Совсем не умею запоминать цифр!

– А вам, подполковник, надо бы помнить, – не без яда заметил доктор.

– Зачем это мне? – чистосердечно удивился Исмаил-хан. – Я ведь еще не генерал. А вот мой старший брат, генерал Калбулай-хан, – так ему число подсказывают адъютанты…

– Сегодня пятое апреля, ваши сиятельство, – пришел на помощь Клюгенау. – Пятое апреля тысяча восемьсот семьдесят седьмого года!

– Ну и хорошо. Благодарю. Значит, хоперцы опять идут на рекогносцировку. Говорят, что недавно Кази-Магома снова вырезал два наших аула.

– Кази-Магома – это ведь, кажется, сын бывшего имама? – спросил Карабанов. – Хорошее же наследство оставил нам Шамиль.

– А в долине Арарата, – сумрачно добавил доктор, – Фаик-паша собирает курдов в боевые таборы. Курдинские красотки стреляют не хуже своих мужей. Это у них в крови-с!

Похоже, что война с Турцией окончательно решена.

Карабанов хмыкнул:

– Не будет – так в Петербурге ее сделают!

– Петербург здесь ни при чем, – отозвался барон. – Славянская резня должна прекратиться, и это – дело всех славян, и в первую очередь русского человека, будь то сенатор или же мужик из Пошехонья!

– А вы, – засмеялся Карабанов, – оказывается, славянофил!

– И не подумаю, – вдруг обозлился Клюгенау. – Носить зипун и холить бороду – это не по мне! Я прекрасно чувствую себя и в этом мундире…

Некоторое время все молчали – ели, пили.

– С вашего разрешения, хан, – сказал доктор, брезгливо копаясь в кусках мяса, – дальше я поеду с вашими нукерами. Госпожа Хвощинская, к сожалению, проскочила для краткости через Эчмиадзинский монастырь, и мне уже незачем ожидать ее здесь, в этой харчевне.

Исмаил-хан вдруг оживился и стал поскрипывать красными эрзерумскими сапожками.

– А говорят, у этого колченогого коменданта еще молоденькая жена? – спросил он.

– Говорят, да…

Карабанов сидел в тени, и никто не заметил, как на его лице отразилось сначала раздумье, потом легкая судорога пробежала в уголках узкого рта, и лицо снова застыло: поручик умел владеть собой.

– Я знавал когда-то одну Хвощинскую, – не сразу, для начала подумав, сказал он. – Может, это она и есть?.. Вы случайно не знаете, господа, как ее зовут?

– Кажется, Аглая Егоровна, – ответили ему.

– А-а-а, – разочарованно протянул поручик, но пальцы рук его затрепетали, и он стиснул их на эфесе шашки. – Нет, – закончил он почти равнодушно, – это не та…

Поужинав, офицеры – в ожидании конвоя – стали укладываться для отдыха. Набросив шинель на плечи, Карабанов вышел из харчевни. Ветры уже выдували из горных ущелий предвечернюю прохладу. По дороге протрусил ишак под грудой дров. А под горлом ишака, вместо привычного для русского глаза колокольчика, болтался треугольный кошелек из кожи.

Карабанов вздохнул. Мимо прошел казак, тащивший вонючее от пота седло и пустую лошадиную торбу.

– Любезный, – обратился к нему поручик, – а что, скажи-ка мне, вот эта дорога – так и выведет на Игдыр мимо монастыря, если я поеду?

– Выведет, как не вывести! – охотно откликнулся казак. – Две горы поначалу будет. Одна – все вверх да вверх. Мы ее Пьяной зовем. Будто пьянеешь на ней со страху. А другая – все вниз да вниз. Похмельная, значит. Вроде как бы чихиря хлебнешь с перепугу…

Казак получил на водку и помог офицеру приготовить лошадь. Добротный скакун по кличке Лорд, которого Карабанов выиграл в Новороссийске у одного загулявшего помещика, нетерпеливо переступал тонкими ногами.

– Ружьецо-то из чехла выньте, ваше благородие, – посоветовал казак душевно. – Дорога по нонешним временам не легкая: турка опять противу нас курда бесит.

– Спасибо, братец. Прощай…

Мелькнули мимо последние огни селения, и вот уже перед ним пролегла ночная дорога. Карабанов похлопал коня по жилистой шее, сказал:

– Выручай… Это – она!..

4

Не груздочек то скачет – то дворянский сын,Не беляночки ищет – боярышни.

Народная песня

– Скорее… Скорее!..

Волнение человека передалось, лошади, и она неслась вперед, приструнив уши и вытянув длинное тело в стремительном галопе.

В редких аулах из-под копыт вылетают ошалелые индюки. Собаки успевают гавкнуть только раз, и вот уже они где-то там, далеко, сатанеют от пыли и ярости. Огни селений гаснут вдали – и снова вечерняя темь, снова бежит под звонким скоком гибкая горная дорога.

– Скорее… Ошибки быть не может… Это она!..

И снова шпоры в соленый от пота бок, снова с раздутых вздернутых губ коня отлетают, как кружево, и виснут на кустах мыльные клочья пены.

Ущелье. Мост.

Жидкие бревна раскатываются под копытами. Здесь надо осторожнее. Оступись лошадь – и тогда все пропало. Усталый конь перегибает голову через поручни моста: в черной глубине пропасти ему слышится сладостный плеск воды…

«Нет, мой конь, тебе пить еще не время. Потом я напою тебя из своих рук самой чистой водой, что несется с горных вершин. Я сам насыплю тебе полную меру золотого овса, и он будет радостно шуметь, когда ты погрузишь в него свою красивую умную морду. Ты снимешь у меня с ладони кусок теплого хлеба, густо посыпанный солью, и я обниму твою сильную шею, как не обнимал еще ни одну женщину в мире. А сейчас я прошу тебя об одном: не упади… не споткнись… беги скорее… Ведь это – она!..»

Только единожды остановился поручик, чтобы посмотреть на часы. Коротко вспыхнула спичка, и он едва успел отметить, что скачет уже долго. А конвоя с коляской еще не настиг.

Ему стало страшно, и Андрей погнал коня дальше…

Вскоре повезло: на одном из крутых поворотов поручик заметил что-то белевшее при свете луны посреди дороги. Выскочив из седла, нагнулся. Вокруг были разбросаны свежие щепки. И тут же валялись, бережливо обсосанные до конца, цигарки казаков, а невдалеке стояло полусрубленное деревцо, и поручик понял: сломалось колесо, они здесь его чинили.

Теперь, задержавшись с ремонтом, конвой с коляской как бы сам невольно приблизился к нему.

– Господи, – перекрестился Карабанов, размашисто и с верой, какой уже давно не ощущал в себе, – только бы догнать, только бы увидеть. Ведь она умница, она поймет меня!..

На какой-то версте, когда поручику казалось, что он уже близок к цели, жеребец икнул раза три и единым махом, круто отпрянув с дороги на обочину, рывком сломался в коленях, рухнул на землю.

Карабанов вылетел из седла. Тихо всхлипнув, заплакал, как плакал когда-то в детстве.

– Ну что же ты? – сказал он потом с упреком и, перестав плакать, силился поднять морду коня, гладил его жаркую скользкую шею. – Ну встань, встань, – просил он лошадь.

Лорд вздрагивал мокрой шкурой, вытягивая, стелил по сырой земле тонкую шею, храпел…

Тогда, отторочив от седла ружье, поручик наотмашь вскинул его кверху, и выстрел за выстрелом подряд огласили притихшие горы.

Проблуждав в отдалении, словно нехотя, долго не могло умереть эхо. Потом стало тихо. Стало тихо и жутко. И вдруг откуда-то издалека, будто из самой глуби земной, прозвучали в ответ два четких выстрела. А вскоре Карабанов услышал крепкое цоканье копыт, и двое казаков с пиками наперевес чуть не сшибли его с дороги.

– Благородие, кажись? – сказал один, низко свесившись с седла и выпрямляя пику.

– А мы так прикинули, что подмога кому от черкеса понадобилась. Конька-то совсем загнали?..

Их добродушные лохматые тени уже возились возле коня; часто слышалось: «Сердце, кажись, не запало…» – «А ты в «дупел» ткни…» – «Выдюжит, не трожь его, Дениска…» – «Тварь понимучая…»

Карабанов стянул с пальца кольцо, холодно сверкнувшее в темноте дорогим камнем, протянул его казаку помоложе:

– Выручай, братец: дай коня твоего, побудь с моим. Выходишь – что хочешь проси у меня… А мне спешить надо. Далеко ль вы отсюда?