Сметенные ураганом - Татьяна Осипцова

– Но ведь тебе понравилась любовная лирика Маяковского, помнишь, я тебе читала?

– Когда ты вслух читала – да, понравилось. А стала сама – не могу, строчки разъезжаются. Дай лучше чего-нибудь про любовь, нормальными словами, и покороче.

Дачу Улицких отделяла от Финского залива лишь стометровая полоска дюн да редкие сосны, убегающие вдаль золотистыми столбами. В теплом весеннем воздухе ощущались нотки хвои и водорослей, пригретых солнцем у кромки воды.

Именинник встретил друзей у ворот. Света вручила ему доставшийся маме по розыгрышу в обществе книголюбов роман Валентина Пикуля, Маня подарила альбом репродукций Русского музея.

В ожидании праздничного обеда гости разбрелись по огромному участку, кто-то играл в бадминтон, Славка с Димкой резались в настольный теннис.

Света стояла рядом с Мишей и Манюней, машинально следила глазами за целлулоидным мячиком и мечтала, чтобы Манька догадалась оставить их с Мишей наедине. Она уже собиралась незаметно подмигнуть подруге и кивнуть головой в сторону – мол, отойди, дай нам поговорить – когда на открытой террасе появился Павел Петрович в сопровождении молодого мужчины лет тридцати.

Высокий и широкоплечий неизвестный гость невольно привлек Светино внимание. Его волнистые темно-русые волосы выглядели так, будто он только что из парикмахерской. Холеные усы над четко очерченным ртом и синие глаза на смуглом, не по-питерски загорелом лице тоже производили впечатление. Серый костюм сидел отлично, голубоватый галстук оттенял белизну рубашки. Заметив, что Светлана смотрит на него, незнакомец одним взглядом охватил всю ее фигурку в короткой белой юбочке и футболке со смелым вырезом, прищурился оценивающе, будто мысленно раздевая ее, улыбнулся и слегка кивнул. Она поежилась под этим откровенным взглядом, отвернулась и шепотом спросила у Миши:

– Кто это?

– Манин протеже. Юрий…

– Шереметьев, – подсказала Маня. – И вовсе он не мой протеже, а тети Поли, сын какой-то дальней родственницы. Она давно умерла, я ее в глаза не видела. Этот Юра объявился у нас совсем недавно. Он будто бы от семьи откололся, ни с кем из близкой родни не общается. Кажется, из-за того, что с отцом поссорился – тот капитан первого ранга в отставке. Его я тоже никогда не знала, тетя Поля рассказывала. Отец хотел, чтобы сын училище Фрунзе окончил, а Юрий то ли бросил после второго курса, то ли его отчислили… После он окончил торговый институт.

– Так он торга-аш? – презрительно протянула Света.

– Директор ресторана, – поправила Маня. – Случайно узнал от тети, что мы знакомы с Улицкими, и попросил представить его Павлу Петровичу. Сказал, есть какое-то интересное предложение.

Раскатистый голос хозяина дачи прогудел совсем рядом:

– Жаль, что Степан Тихонович не приехал. Но завтра он будет обязательно. Может, переночуете у нас, Юрий Алексеевич? Места хватит.

– Благодарю, Павел Петрович. У меня дача недалеко, там переночую, – ответил низкий бархатный баритон.

– Но на обед вы останетесь? А еще лучше – на ужин. Обещаю вкуснейшие шашлыки. У нас сегодня весело, молодежь обязательно танцы затеет. – Мишин отец подвел гостя к ребятам. – Вот она, наша смена… С Михаилом, моим сынком, вы уже знакомы? Манечку вам представлять не надо… А это Светик-семицветик, Манина подружка, друг этого дома и яркое украшение любой компании. Она и попеть, и потанцевать мастерица – молодец девчонка! Светочка, знакомься, это Юрий Алексеевич Шереметьев.

Света подала руку и кивнула, сосредоточив взгляд на холеных усах, в глаза нахалу смотреть не хотелось. Неожиданно Шереметьев склонился и поцеловал протянутую руку. Света вздрогнула, по спине отчего-то пробежали мурашки.

– Очень приятно. – Он выпрямился и все-таки поймал ее взгляд. Затем обернулся к хозяину. – Спасибо за приглашение, Павел Петрович, я с радостью его принимаю. Давно не проводил время среди молодежи.

Улицкий отошел, а гость оглядел примолкшую троицу.

– Ну, что интересненького расскажете?

– В кустах сирени живет настоящий ежик, хотите посмотреть? – брякнула Маня.

Это прозвучало так по-детски, что Светка чуть не покрутила пальцем у виска.

– Хочу, – улыбнулся Шереметьев, показывая ряд крупных белых зубов. – Всю жизнь мечтал увидеть живого ежа.

Он подхватил Маню под руку, и та повлекла его в сторону зарослей сирени.

– Аура, – прошипела тихонько Светка.

Миша мельком взглянул на нее и покачал головой.

– Ну, надо же как-то развлекать гостя. Неудобно бросать человека в незнакомой компании.

Уцепившись за Мишин локоть, Света нарочно шла нога за ногу, стараясь подальше отстать от парочки, разыскивающей гипотетического ежа.

– Миш, ты ничего не хочешь мне сказать? – начала она, глядя на него влюбленными глазами.

– Да, Света, я должен кое-что тебе сказать, но не сейчас…

– А когда? Мы же сейчас одни. Скажи, Мишенька…

– Потом, после обеда. Встретимся в саду, у фонтанчика за беседкой.

– Хорошо, договорились, – обрадовалась Света. – И там ты все мне скажешь?

– Да, – кивнул Михаил, отводя взгляд. – Смотри, они и правда что-то нашли.

– Миша, Света, идите сюда! – звала своим слабеньким голоском Манюня из кустов.

Шереметьев присел на корточки и тыкал прутиком в колючий комок, чтобы заставить ежика раскрыться и показать мордочку. Это ему не удавалось.

Из беседки послышались звуки гитары. Оставив в покое ежа, все двинулись туда.

Будущие офицеры пели песню из «Белорусского вокзала»: «А значит, нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим…»

Миша с Маней присели на скамейку и подхватили. Шереметьев и Света остались у входа.

Хорошая песня. Сколько раз Светка фильм смотрела – всегда мороз по коже. Но сегодня она предпочла бы услышать что-нибудь повеселее. Ведь не девятое мая, в конце-то концов! Вот кончат петь, и она затянет «Арлекино» или «Миллион алых роз»… Говорят, у нее не хуже Пугачевой получается.

Отложив гитару, Слава встал и переглянулся с товарищами.

– Говорить?

– Говори.

– Ребята! Вернее, девушки! Мы должны сообщить вам, что подали заявление, чтобы нас отправили исполнять интернациональный долг. Мы, все шестеро, подписались под этим заявлением. И поэтому, как только закончим училище…

Света еще не переключилась с выбора песни и не сразу сообразила, отчего замерли лица у девушек, а в глазах у Мани стоят слезы гордости и восторга.

– … Это я предложил. Вы знаете, у меня отец погиб там в 80-м. Я давно знал, что буду туда проситься, а ребята решили со мной.

«Так ведь отец Славки и Мани в Афганистане погиб, – дошло, наконец, до Светки. – Это он в Афган попросился? Сам? Идиот! Да еще ребят за собой тащит…»

– Дурацкий поступок, – пробормотал Шереметьев себе под нос, однако его услышали.

– Что?.. – нахмурился Ганелин.

Вслед за ним все уставились на незнакомца.

– Это Юрий Алексеевич Шереметьев, гость моего отца, – поторопился объяснить друзьям Миша. – Юрий Алексеевич, вы хотели что-то сказать?

Шереметьев помедлил, обвел взглядом компанию и остановился на дальнем родственнике.

– Я хотел сказать, Вячеслав, что только юность способна на проявления такого бессмысленного героизма, – начал он. – Насколько мне известно, ваш отец не шел в Афган добровольцем, в соответствии с присягой он отправился туда, куда его послали. Ну а вы-то зачем сами в пекло лезете? Слава штурмовавших дворец Амина покоя не дает?.. Так к вашему сведению, каждый десятый из них погиб, а остальные получили ранения разной степени тяжести. За без малого восемь лет войны мы потеряли погибшими почти четырнадцать тысяч человек, раненые исчисляются десятками тысяч. Как вам такая статистика?.. Вы мечтаете стать инвалидами или попасть на тот свет поскорее?..

– Откуда вам это известно? – сведя черные брови к переносице, подозрительно поинтересовался Кирилл.

– Я слушаю радио, – снисходительно ответил Шереметьев, доставая сигарету из пачки.

Закурив, он небрежно прислонился к столбику у входа беседки и, слегка скривив рот в усмешке, взирал на молодежь.

– По радио такого не говорили, – покачал головой Кирилл. – Вы слушаете вражеские голоса?

– Ну, для кого-то вражеские, а кто-то называет это голосом свободы и демократии. Кажется, в нашей стране тоже началась эра демократии и свободы слова, или я не прав?

– Вы – не патриот своей родины! – возмутился Кирилл.

– Да вы просто трус! – сжал кулаки Слава. – Небось, и в армии не служили!

Шереметьев оставался невозмутимым. Казалось, оскорбления его ничуть не задели.

– Я провел два года в стенах закрытого военного учебного заведения, мне это зачлось вместо службы в Вооруженных силах. А что до патриотизма, – Юрий хмыкнул и процитировал: – «Если завтра война, если завтра в поход…» Я буду воевать, но только за свою страну, а не за мусульманских дикарей, которые не могут поделить плантации мака.