Два вопроса Герберту Уэллсу - Ю Кагарлицкий

При этом, продолжал Хаксли, "легко населить космос существами, все более, по возрастающей шкале, совершенными, пока мы не достигнем чего-то практически неотличимого от всемогущества, всеприсутствия и всеведенья... Подобная аналогия могла бы оправдать построение натуралистической теологии и демонологии, не менее удивительной, чем ныне существующая сверхъестественная, а также, равным образом, помогла бы населить Марс или Юпитер живыми формами, которым земная биология не может предложить никаких соответствий".

Об одной ли "Войне миров" может идти здесь речь? Нет, разумеется, Хаксли, по сути дела, начертал программу для научной фантастики, посвященной дальним космическим полетам, на много десятилетий вперед, чуть ли не на столетие; причем предусмотрел использование подобных возможностей не только научной фантастикой, но и религиозной, пример которой много десятилетий спустя, во время второй мировой войны, показал Клайв Степплс Льюис в своей трилогии "С молчаливой планеты", "Переландра" и "Уродливая сила". Льюис в отличие от оппонентов Хаксли уже не просто воюет с наукой он пытается подкрепить свои построения ее авторитетом, и герой попадает на чужую планету с помощью ракеты, сконструированной злодеемфизиком. Там он находил сверхъестественные существа, весьма реально существующие.

Подобной вот "натуралистической демонологии" и боялся Хаксли. И поэтому он так настойчиво предостерегал читателей от увлечения только что изложенными им самим мыслительными схемами. С известной точки зрения, предупреждал Хаксли, все это антинаучно. Наука требует фактов, и признание того, что тот или иной предмет мог бы существовать, не равнозначно доказательству того, что он действительно существует. Поэтому, пишет Хаксли, всякий разумный человек примет по отношению к иноземным формам жизни вердикт "не доказано" и не станет за отсутствием фактов, из-за краткости человеческой жизни и достаточного количества серьезных дел всем этим всерьез интересоваться.

Просто ли было после подобной отповеди написать "Войну миров", да и вообще заняться научной фантастикой? Особенно Уэллсу, исполненному любви и почтения к своему учителю. И все-таки он написал этот роман, сделав лишь оговорку, что марсиане, превосходящие человека по интеллекту, "такие же смертные, как он".

"Ученый пишет романы" называлась одна из первых статей о фантастике Уэллса. Это было сказано в лучшем случае не точно. Романы писал уже писатель.

И для того чтобы стать писателем, стать тем Гербертом Уэллсом, которого мы знаем, ученику профессора Хаксли пришлось не просто преодолеть внутренний запрет, не просто "научиться писать" - ему надо было и ученым сделаться не совсем таким, какой должен был выйти из рук Томаса Хаксли.

ВОПРОС ВТОРОЙ ...

И все-таки он оставался ученым.

Речь идет не о том, продолжал ли Уэллс работать в лаборатории - он в ней не работал. Дело в гораздо более важном: Уэллс сохранил и даже в чем-то развил для себя научный тип мышления.

В годы, когда начинал Уэллс, это имело немалое значение. Отношение к той или иной научной теории в литературно-художественной среде определялось зачастую совсем не тем, верна или неверна эта теория, а соображениями совсем иного рода - прежде всего тем, какого рода картину жизни она помогает утвердить в сознании людей. Один случай в этом отношении особенно нагляден.

В 1906 году Фабианское общество организовало в Лондоне цикл лекций под названием "Пророки XX века". Лекцию о Дарвине было поручено прочитать Бернарду Шоу. И вот что услышали лондонцы из уст великого драматурга и знаменитого оратора: Дарринисты, говорил Шоу, - это люди "без воображения, философии, поэзии, совести и приличий. Ибо "естественный отбор" лишен нравственного смысла, он имеет дело с той стороной эволюции, в которой нет цели, нет сознания, и его лучше называть "случайный отбор", а еще лучше "неестественный отбор", поскольку нет ничего более неестественного, чем случайность. Если б можно было доказать, что вся вселенная возникла в результате подобного отбора, жизнь представляла бы ценность только для дураков и мерзавцев". Как нетрудно заметить, Шоу опровергает здесь теорию Дарвина на одном-единственном основании - она для него неприемлема с моральной -точки зрения!

Уэллс относился к науке иначе. Оценивал ли он ее, исходя из нравственных категорий? Да, разумеется. Без этого он не был бы писателем и мыслителем. Но он прекрасно понимал, что имеет дело с реальностью, которую не вправе отменять в пользу выдумки - может быть, даже весьма симпатичной (как это сделал Шоу, объявив, что миром движет не слепой естественный, отбор, а сознательная "жизненная сила"). Для него наука была выражением объективного мира, она помогала увидеть его таким, какой он есть.

То, что Уэллс сейчас был еще и писателем, в известной мере даже помогало ему как ученому - он находил какие-то новые повороты мысли, он вносил в науку свой опыт, приобретенный за стенами лаборатории.

Впервые это сказалось при обсуждении вопроса (сейчас снова возникающего) о том, прекратилась ли эволюция человека. Хаксли считал, что человек давно стабилизировался как биологическое существо, и Уэллс несколько раз публиковал на ту же тему правоверно-хакслианекие статьи.

Но одновременно в нем созревало убеждение, что, если в рассмотрение этой проблемы привнести социальный фактор, ответ может прозвучать иначе. В 1893 году он идет на риск - публикует статью "Человек миллионного года", где пытается доказать, что эволюция человека продолжается, - более того, что в результате нее человек станет, по сути дела, совершенно иным существом, куда менее похожим на современного человека, чем тот - на своего доисторического предка.

Поскольку, говорит Уэллс, институт брака носит социальный характер, социальные факторы не могут не сказаться на формировании брачных пар, а значит, должны приводить в движение механизм эволюции и придавать ей определенное направление. Современный человек утверждается в обществе благодаря в первую очередь свойствам ума, а не тела, и эти качества будут накапливаться в процессе социально-направленной эволюции еще быстрее, чем в процессе эволюции, подстегиваемой естественным отбором.

Не мешает вспомнить, продолжает Уэллс, что даже слепой механизм естественного отбора создавал человека, совершенствуя его разум.

Как организм птицы приспособлен к потребностям полета, так организм человека все более приспосабливается к потребностям мышления. Тело птицы подчинили себе крылья, тело человека подчинил себе мозг. И, чем дальше, тем больше будет его себе подчинять.

Эволюция по-разному повлияет на разные части тела. Рука, поскольку она является "учителем и толмачом мозга", разовьется.

Она сделается сильнее и гибче, приспоеобленней к тонкий работам. Остальные мускулы тела, напротив, ослабнут и будут почти неразличимы. Зато необычайно увеличится голова - вместилище разросшегося мозга. При этом она не сохранит прежних пропорций.

Черты лица сгладятся, уши, нос, надбровные дуги не будут выступать, как прежде, подбородок и рот станут крошечными - они ведь сделаются не нужны...

Да, не нужны, продолжает Уэллс, сохраняя все тот же бесстрастный тон. В этом легко убедиться при помощи простейшего рассуждения. Животные предки человека пожирали сырую пищу, тратя в результате огромную энергию на пищеварение. Человек себе этот процесс облегчает - он свою пищу предварительно готовит. В дальнейшем же он будет получать пищу не только приготовленной, но, если угодно, "прожеванной и переваренной". Химия даст ему наиболее Легко усваиваемые вещества в наиболее законченном виде. В результате отпадает нужда в пищеварении. Вслед за тем человек научится усваивать пищу вепосредстведао из окрузнающей среды, и "столовые" миллионного года будут представлять собой огромные, заполненные питательными растворами бассейны, куда люди (с виду они, правда, будут скорей походить на спрутов) будут приезжать поплавать немного, а тем самым и подкормиться...

Уэллс был прав, постоянно повторяя в ходе своих рассуждений, чю речь идет не о человеке, а о его далеком потомке. В нарисованном им существе очень мало от человека.

А впрочем, мы ведь где-то встречали подобные существа. Ну конечно же в романах Уэллса!

Когда был опубликован "Человек миллионного года", Уэллс удостоился немалой чести. Журнал "Панч" поместил на него карикатуру. В "Войне миров" Уэллс не удержался и ответил "Панчу".

Приход марсиан, как две капли воды похожих на "людей миллионного года", подтвердил, по его словам, правоту автора, высмеянного недалеким юмористом. В романе "Первые люди на Луне" он снова вспомнил свой ранний очерк, и Великий Лунарий. мог бы послужить еще одним аргументом против карикатуриста из "Панча".

Так чем же в таком случае занимался автор "Человека миллионного года" - высказывал свою точку арения в научном споре или готовил, используя научные сведения, которыми располагал, фантастические образы своих будущих романов?!