Галерея призраков - Альфред Хичкок

Сотрудник ночной смены, устанавливавший для Хьюсона кресло, был в веселом расположении духа.

— Где желаете разместиться, сэр? — спросил он с улыбкой. — Может быть, здесь, чтобы поболтать с Криппеном, когда наскучит сидеть молча? Куда поставить-то его, сэр?

Хьюсон улыбнулся. Подшучивания охранника были ему приятны уже по той причине, что они согревали это мрачное помещение желанной и столь необходимой ему толикой человеческого тепла.

— Я сам поставлю, спасибо, не беспокойтесь, — ответил он. — Сначала определю, где здесь сквозняки.

— Сквозняков тут вы не найдете. Ну ладно, спокойной ночи, сэр. Если я вам понадоблюсь, то я наверху. Следите, чтобы они не рыскали у вас за спиной, и не позволяйте им притрагиваться к вам своими холодными и липкими пальцами.

Хьюсон рассмеялся и пожелал охраннику доброй ночи. Все оказалось проще, чем он предполагал. Он прокатил снабженное колесиками кресло — обтянутое плюшем массивное и тяжелое сооружение — по центральному проходу и намеренно развернул его спинкой к зловещей фигуре доктора Бурдета. По какой-то необъяснимой причине доктор Бурдет нравился ему куда меньше остальной компании. Занимаясь установкой кресла, Хьюсон чувствовал себя почти беспечно, но когда шаги охранника стихли где-то наверху и все помещение окутала глубокая и непроницаемая тишина, он понял, что его ждет еще более тревожная ночь, чем это представлялось ему раньше.

Тусклый и неподвижный свет падал на ряды застывших фигур, выглядевших до такой степени живыми, что полное отсутствие звуков казалось противоестественным и почти невыносимым. Даже когда толпа погружается в самое глубокое молчание, всегда можно уловить в ней шум дыхания, шелест одежд и сотню других мельчайших звуковых признаков присутствия живых людей. Здесь же воздух был подобен воде у самого дна стоячего пруда. Ни малейшего колебания, способного всколыхнуть бессильно обвисшие занавеси или прошуршать полами одеяний заполнивших комнату фигур, ни намека на движение, вызывающее едва уловимое перемещение теней. Хьюсон мог оживить лишь собственную тень, послушно следовавшую за движениями его руки или ноги. Все вокруг было мертво для зрения и слуха. «Так, должно быть, человек чувствует себя на дне моря», — подумал он и решил обязательно вставить в завтрашний репортаж эту удачную фразу.

Он отважно окинул взглядом окружившие его фигуры. Это всего лишь восковые куклы. Пока эта мысль будет главенствовать над всеми остальными, все будет в порядке, сказал он себе. Однако она никак не могла прочно утвердиться в сознании, и мешало этому острое чувство дискомфорта, которое испытывал Хьюсон от пронзительного взгляда восковых глаз доктора Бурдета, направленного ему прямо в затылок. Глаза копии маленького француза манили и притягивали его, и Хьюсон изо всех сил боролся с желанием оглянуться.

— Хватит! — сказал он себе. — Нервы уже начинают сдавать. Если я сейчас обернусь и посмотрю на это расфуфыренное чучело, то тем самым признаю, что боюсь его.

И тут он мысленно услышал чей-то вкрадчивый голос:

— Ты просто боишься повернуться и посмотреть на него.

Несколько секунд он препирался с назойливым искусителем, но в конце концов чуть развернул кресло и глянул за спинку.

Фигура маленького зловещего доктора каким-то образом выделялась среди окружавших ее изваяний, застывших в неестественных и неудобных позах, и причиной тому, возможно, был неподвижный сноп света, падавший на нее строго сверху. Хьюсон невольно вздрогнул, поразившись той пародии на кротость, которую сумел придать этому восковому лицу какой-то дьявольски искусный скульптор, на невыносимо долгую секунду задержался взглядом на глазах доктора и поспешно отвернулся.

— Он всего лишь восковая кукла, как и все вы, — с усилием пробормотал Хьюсон. — Все вы только восковые куклы, и не более того.

Да, они были восковыми куклами, это бесспорно, но восковые куклы не могут двигаться. Нельзя сказать, что Хьюсон заметил какое-то движение, но ему показалось, что за ту пару секунд, которые он смотрел за спинку кресла, в положении фигур, находившихся прямо перед ним, произошли некоторые едва уловимые изменения. Криппен, например, повернулся на несколько сантиметров влево. Нет, решил Хьюсон, это впечатление, видимо, вызвано тем, что, развернув кресло, он поставил его не точно на то место, где оно стояло сначала. Он на мгновение задержал дыхание и, собрав все силы, как штангист перед рывком, заставил себя успокоиться. Вспомнив упреки, которые не раз приходилось ему слышать от редакторов, Хьюсон горько усмехнулся.

— И они еще говорили, что у меня нет воображения! — пробормотал он вполголоса.

Хьюсон достал из кармана блокнот и стал быстро делать в нем пометки.

— Так… Мертвая тишина и зловещая неподвижность фигур. Как на дне моря. Гипнотизирующий взгляд доктора Бурдета. Кажется, что фигуры шевелятся, когда на них не смотришь.

Вдруг он захлопнул блокнот и стремительно обернулся через правое плечо, придирчиво оглядывая неподвижные фигуры полными ужаса глазами. Он ничего не видел и не слышал, но какое-то шестое чувство предупредило его об опасности. Прямо на него, равнодушно улыбаясь, смотрел Лефрой, как будто говоря: «Это не я!»

Конечно, это не он, конечно, это и никто другой, все дело в нервах. Или нет? Не повернулся ли Криппен еще чуть в сторону, воспользовавшись тем, что Хьюсон на мгновение оставил его без внимания? Этому коротышке доверять никак нельзя! Стоит только отвести глаза в сторону, как он тут же меняет положение. И у всех остальных только это на уме, все они просто издеваются над ним! Хьюсон выбрался из кресла. Хватит с него! Довольно! Он уходит. Он не намерен торчать тут всю ночь с этими восковыми уродами, которые ни секунды не могут постоять спокойно, если на них не смотришь!

…Хьюсон снова опустился в кресло. Он ведет себя трусливо и глупо. Ведь это действительно всего лишь восковые фигуры, и они просто не могут двигаться — нужно заставить себя постоянно думать об этом, и тогда все будет в порядке. Но откуда же это беспокойство? Откуда ощущение, что нечто неуловимое присутствует совсем рядом и, не нарушая тишины, всегда оказывается вне поля его зрения, куда бы он ни посмотрел?

Он резко развернулся вместе с креслом и наткнулся на мягкий и в то же время зловещий взгляд доктора Бурдета. Затем так же неожиданно оглянулся на Криппена. Ага! На этот раз он чуть было не застал того врасплох!

— Ты уж будь поаккуратнее, Криппен! И всех остальных это касается. Увижу, как кто-то из вас шелохнется, — тут же разнесу вдребезги! Все слышали?

Пора уходить, сказал он себе. Он уже набрался достаточно впечатлений, чтобы написать сенсационный материал, да его хватит и на целую серию из десятка статей, если уж на то пошло! Нет никакой необходимости задерживаться здесь. «Утреннее эхо» не ставило ему условие провести здесь всю ночь, да и наплевать им на то, сколько времени он тут просидел, — главное, чтобы материал удался. Да, все это так, но ведь охранник наверху непременно станет над ним подтрунивать. А управляющий — кто знает, что у того на уме? Вдруг управляющий лишит его пяти фунтов премиальных за то, что он не досидел здесь до утра? А эти деньги были бы для него совсем не лишними. Как там Роза, подумал он, спит или лежит, глядя в потолок, и думает о нем? Он представил, как она будет смеяться, когда он расскажет ей обо всем, что ему здесь…

Нет, это уж слишком! Хьюсон уже почти смирился с тем, что восковые фигуры убийц так и норовят поменять позы, если на них не смотреть, но чтобы они при этом еще и дышали? А кто-то явно дышал. Или это его собственное дыхание, которое он слышит как будто бы со стороны? Он выпрямил спину, настороженно прислушался и медленно выпустил воздух из легких. Нет, все же это он дышит, или… Или рядом с ним дышит некто другой, настолько осторожный, что умудряется вдыхать и выдыхать одновременно с ним…

Хьюсон нервно закрутил головой, оглядывая сгрудившиеся вокруг фигуры затравленным взглядом вконец замученного человека. Со всех сторон на него взирали равнодушные и пустые восковые лица, но Хьюсона не оставляло ощущение, что он опаздывает на какую-то долю секунды, что еще чуть-чуть — и он успеет уловить неосторожное движение руки или ноги, заметить беззвучное шевеление губ, дрожь век, проблеск мысли в нарисованных глазах. Вся эта компания вела себя подобно шкодливым ученикам, которые перешептываются и хихикают за спиной учителя, а потом ловко надевают на лица маски невинности, когда он поворачивается к ним.

Нет, так дело не пойдет! Определенно так дальше продолжаться не может! Нужно ухватиться за что-то реальное, за любую здравую и трезвую мысль, за все что угодно, имеющее отношение к нормальному миру, к солнечным лондонским улицам, заполненным живыми людьми. Его зовут Реймонд Хьюсон, он талантливый, но неудачливый журналист, чувствующий и думающий живой человек, а все эти фигуры вокруг — не более чем куклы, а потому они не могут ни двигаться, ни перешептываться. Ну и что с того, что они в точности похожи на существовавших когда-то убийц? Они сделаны из воска и опилок и выставлены здесь для развлечения праздной публики, стремящейся утолить свое нездоровое любопытство.