Летучие бурлаки (сборник) - Захар Прилепин

В их жизни всё уже случилось.

Это у нас не было ничего.

Вы не найдёте себя в журнале GQ. Вы не прочтёте о себе в журнале Maxim.

Чувствуете, какая между нами пропасть?

Мы разбегаемся и прыгаем, чтобы попасть туда, к ним. Падаем вниз без звука. Внизу, на самом дне, нас уже миллионы, от нас остались только кости и брызги, но мы не унываем. Может, всё-таки допрыгнем?

И-э-эх, р-раз!..

Эти летучие бурлаки ждут своего Репина.

Русский человек, сделай нам на прощанье ручкой, когда разбежишься в свой последний прыжок.

Россия — страна огромная, как самая дремучая сказка, страна, рядом с которой любое ура-патриотическое кино смотрится как глупая шутка, страна, которая стесняется своего роста на балу карликов («Смотрите, смотрите, какая уродина! Нет бы отрезала себе обе ноги — была бы похожа на нормальную!»), страна, которая начинается здесь, в темноте, и кончается под самым солнцем, — эта страна, пора признать, выбрала себе неправильную элиту.

Наша аристократия — самозванцы.

Все они сверлят этой стране грудную клетку, извлекая оттуда всякую всячину (при этом ругаются: «Какой запах от неё, чувствуешь? Как от дохлой коровы») — алмазы, уголь, кровь, нефть, печёнку, селезёнку.

Иногда кто-то окликает их: «Э, куда потащил?». «Да ладно, — отвечают. — Там ещё полно всего!»

Чтоб не цедить по чарочке, проткнули в боку у страны дыру, оттуда хлещет непрестанно — одни пьют, другие купаются, третьи наполняют и грузят бочки, четвёртые запускают в создавшейся луже свои яхты, пятые сделали там джакузи.

На одной из конечностей страны сидит китаец, или японец, так сразу и не разберёшь, улыбчиво спрашивает: я вот посюда отрежу? отрежу ведь?

Да отрежешь, отрежешь. Подожди, сейчас все лягут спать, и отрежешь. Какой нетерпеливый.

«А это что у вас такое растёт? С листьями, в коре? Можно возьму в аренду?» — спрашивает он, кто-то из них двоих.

А вот в аренду возьми прямо сейчас. В аренду — это ничего. Мы сами тут тоже на всё оформили аренду, не успеваем освоить. Летишь на самолёте и печалишься — всё стоит неосвоенное.

Теперь-то мы знаем, нам только недавно объяснили — в России всегда было нехорошо: царь в бороде, соломенные крыши, бьётся в тесной печурке огонь, Стенька Разин, огурцы солёные, капуста кислая, лёд без виски, эх, дороги, пыль да туман, холода, тревоги да степной бурьян.

Пора наводить порядок в этом бардаке, причёсывать космы, стричь когти. Возвращаться в человеческий вид.

Нам забыли сказать, что Россия тысячу лет непрестанно росла и пухла как на дрожжах, Россию сами все звали в гости и говорили: бери всё, это твоё, теперь будет наше, иногда, впрочем, не звали, но это, как Хармс писал, ничаво, это ничаво, зато Россия расползалась так, что полезла в космос, кроме того, ей было дело до всех мировых океанов и льдов — она везде запускала свои подлодки, свои самолёты, свои атомоходы, свои спутники.

На фоне России нецивилизованной — Россия цивилизованная какая-то дура в бигудях. Её сдержанно похваливают, она шмыгает носом.

Это невыносимо видеть.

В России приживаются только аскеза и труд.

Всё остальное — от лукавого.

Здесь, говорим мы, бродят, шепчут о своём, смотрят на восход отшельник, воин, человек книжного знания, многодетный отец, бессребреник, лётчик-испытатель, монах.

Здесь доблесть — воинская служба, смирение и пост.

Насилие, сказал один умный человек, земля ему пухом, происходит там, где не было вовремя совершено усилие.

Если мы совершим над собой усилие и сменим новоявленную элиту на ту, которая здесь всегда была и которой здесь место, — мы избежим насилия.

Но мы усилия не желаем.

Нам говорят: «Да ладно, хватит занудствовать, люди отдыхают, — если сам не умеешь так — не завидуй».

Я и не так умею. Мы умеем так отдыхать, что их золотые яхты, белые дороги и розовые куклы померкнут на нашем фоне. Мы умеем разжигать такие костры, через которые вы не перепрыгнете.

«Ну так отдыхай, — говорят нам. — Люди отдыхают и, кстати, не только отдыхают, но и делом заняты, платят налоги, без них вообще была бы труба. Не мешай им работать и отдыхать — они же тебе не мешают… А?»

Они мне мешают.

Имя, которое надо заслужить

Поднимая такую тему, рискуешь многих обидеть.

Но не молчать же теперь.

У нас что ни скажи — кому-нибудь на ботинок обязательно наступишь. Тебе самому уже на голову залезли с ногами, а ты всё равно помалкивай, а то оскорбишь чьи-нибудь чувства.

О наших чувствах кто-нибудь подумал?

Так что усаживайтесь поудобнее на нашей голове, сейчас поведём речь о трудных вещах.

В наших краях водится одна невидаль, имя которой — имперский человек.

Он сам, может, и не знал никогда о том, что относится к подобному виду, но это ничего не меняет.

Традиционно считается, что имперский человек — существо недоброе, мрачное, тяжеловесное, мешающее всем жить.

Другое дело — житель «нормальных стран», европейских, в нынешнем их виде. Там, как нам недавно объяснили, — веротерпимость, толерантность, права, цивилизация.

Так и есть, никто не спорит.

(Самим дороже обойдётся — спорить.)

Но несколько замечаний, никому ни в ущерб, мы всё-таки попробуем сделать.

Если империя существует хоть сколько-нибудь продолжительное время — она должна проявлять чудеса веротерпимости, спокойствия и просто необычайной толерантности, даже если самого́ этого слова не знает вовсе.

Названия болезням (или лекарствам) придумывают те, кто заболели сами.

Если в России никогда не существовало слова «толерантность» — это не значит, что не было её самой.

Если кто-то слишком много говорит о толерантности, есть смысл заглянуть ему в личное дело. Или в историю болезни.

Сам факт долгосрочного существования империи — наилучшее доказательство того, что на соседа тут издавна смотрят спокойно: живёт и живёт.

Да, всякое бывало, но мы всё-таки будем говорить в целом, не размениваясь на частности. Знаю, что на каждое моё слово у кого-то найдётся в запасе история: «…а вот у меня сосед», или «…знаем мы, какие вы соседи». Но, чтобы не увязнуть в подробностях и договорить до конца, нам придётся обобщать.

Даже в Древней Руси попавшего в плен чужака не делали рабом навечно, но, согласно удивлённому свидетельству Маврикия, после определённого времени предлагали ему убраться за выкуп восвояси или «остаться на положении свободных и друзей»!

Русскому человеку издавна льстит, что нерусский человек работает с ним, в общей нашей стране, делит его славу и его горести.

Листал вчера детскую энциклопедию географических открытий (сыну подарили на день рождения), снова испытывал это чувство. Беллинсгаузен Фаддей? Наш, русский, первооткрыватель! (Остзейский немец родом из Эстонии.) Беринг Витус? Наш, русский, первооткрыватель! (Датчанин.) Да и Ермак тоже — много вы знаете русских людей по имени Ермак?

«Я русский! Какой восторг!» — говорил гениальный полководец Александр Суворов.

Какое счастье, что этот восторг может быть заразительным.

Немного эфиоп Пушкин, чуть-чуть шотландец Лермонтов, полутурок Жуковский, отчасти немцы Блок и Брюсов — да ради бога. Это не показатель того, что русские сами ничего не умеют, а показатель того, что русским быть заразительно. Багратион, Брюллов, Гоголь, Рокоссовский и сотни сотен других — тому порукой.

Но если наши, выходцы из России, составили едва ли не четверть создателей и легенд Голливуда — нам тоже не жалко, берите. У нас ещё много.

Все желающие войти в нашу цивилизацию — входите и располагайтесь, все желающие выйти — давай, до свидания.

Вы скажете, у всех так? Полноте вам.

К большинству народов на земле не пожелал причислить себя ни один шотландец, поляк или грузин.

Потому что они — не имперские народы.

Очень серьёзная часть народов чуть что самозабвенно перечисляет своих соотечественников (отчего-то, например, писавших на русском языке или воевавших за Россию) и тащит их в собственные святцы вопреки здравому смыслу.

Это тоже не имперские народы, хотя и рачительные.

Есть страны, где чужой никогда не станет своим; самый лёгкий пример — Япония. Великая страна, мы все это понимаем. Гениальный народ, во многом нам — не чета. Но с толерантностью даже в европейском понимании там как-то не очень. Вместе с тем Япония всегда хотела быть империей. Однако с таким подходом, знаете ли, далеко с островов не уедешь…

С недавних пор мы с вами познали множество других примеров: у нас под боком целый рассадник суверенных, на века или временно отделившихся стран, где того же самого русского человека на порог не пустят в качестве весомой или даже почти невесомой административной единицы. «Мы сами, мы сами». Ну, давайте сами — ваше право.

Просто и такие народы тоже империй не строят.