Параллельные общества. Две тысячи лет добровольных сегрегаций — от секты ессеев до анархистских сквотов - Сергей Михалыч

С учетом всего этого для гностиков важнее, чем пространственная сегрегация, оказалась все же сегрегация внутренняя (отделить зерна света от тьмы внутри своего сознания и тела) и сегрегация внутри, а не вовне большого общества, то есть создание тайных орденов и лож, существующих в виде невидимой автономии. Что касается сегрегации внутренней, то в простонародных сектах, например у скопцов, она имела радикально физический характер: нужно было кастрировать себя, отделив чистую часть от греховной, чтобы перед наступлением конца света тем самым уподобиться ангелу. В создании же «невидимой автономии», не смешивающейся с остальным обществом законспирированной субкультуры, помогал другой язык — очень часто особыми значениями «для посвященных» наделялись самые привычные метафоры и фигуры речи официальной церкви и власти. Этот тайный язык, точнее тайный способ расшифровки, и становился альтернативным способом мышления, «другим местом», в котором «скрывалась» община, формально и внешне оставаясь частью большого социума. Некоторые из гностических обществ очень недолгое время умудрялись существовать легально, как орден тамплиеров, например.

3.2/ вплоть до наших времен

Но вернемся к самим апокалипсическим общинам. Почему они важны? Потому что высокомерие самих духовных диссидентов, помноженное на нетерпимость авторитарной системы, преследовавшей их как «пример отступничества», не оставляли им выбора, кроме коллективного самоубийства в той или иной форме. Идеалом становился не просто отказ от общества, но отказ от физического тела как от порабощающего душу «места». Душа идеального гностика должна быть не просто в другом, но в «несуществующем» месте, она должна «совпасть с Софией», быть везде и нигде, ни к чему материальному не прикрепляться, чтобы покончить со смешением света и упразднить грубую материю.

Отсутствие вариантов другого общества превращалось в сознании еретиков в отрицание жизни как таковой и заставляло их переживать и организовывать собственный апокалипсис. Во времена Петра Первого именно так мыслили сжигавшие себя заживо изолированные общины староверов, считавших Петра «антихристом», пришедшим в мир благодаря дьявольской церкви, подменившей церковь настоящую, «ушедшую на небо». В действительности же чиновники Петра пыталась покончить с хозяйственной и политической автономией многочисленных староверов, включив их в иерархическое общество, необходимое для проведения модернизации по европейскому образцу. Те, кто считает, что они слишком хороши для этой недостойной реальности, неизбежно проклинают мир, ждут его конца, бегут от него, а если им этого не позволяют, то устраивают свой маленький апокалипсис сами. Эта социальная традиция, кстати, не исчезла до сих пор.

Достаточно вспомнить знаменитый «Народный храм» в Джонстауне — американскую секту 70-х годов XX века, исповедовавшую своеобразный «мистический коммунизм». Сначала они мечтали построить идеальное общество без частной собственности и эксплуатации на купленной ими земле в джунглях Гайаны, куда все дружно сегрегировались из «проклятого Вавилона США». Уехали они из США в количестве тысячи с лишним человек тоже неспроста, а после того, как ФБР начало против «Народного храма» настоящую войну — взрывали автобусы и убивали лидеров секты. Эксперты ФБР считали, что под вывеской «Народного храма» скрывается «еще одна партия новых левых», и это было недалеко от истины. Лидер «Народного храма» Джим Джонс и вправду увлекался неомарксизмом, поддерживал на местных выборах самых левых кандидатов от демократической партии, профсоюзных лидеров и дружил с «Черными пантерами».

Уезжая в Гайану, Джонс призвал всех, кому не нравится империализм, покидать США, выкупать коллективно землю и создавать «общины полного равенства и прямой демократии». Когда его спрашивали об идеальном устройстве общества, он ссылался на идеи Эриха Фромма и ленинскую книгу «Государство и революция». Поселком в джунглях управлял высший совет коммуны с постоянно переизбираемыми лидерами. Деньги внутри коммуны были полностью отменены, а центральная улица совместно построенного поселения названа именем Ленина. За четыре года существования Джонстаун разросся, что угрожало внутренней стабильности коммуны. Согласно учению «Народного храма» коммунизм возможен до тех пор, пока все члены общины лично знакомы друг с другом. По составу это была смесь пролетариев и богемы в пропорции «пять к одному». За четыре года существования в общине родилось много детей, что само по себе явно говорит о позитивном внутреннем климате.

Сектантами занялось ЦРУ, утверждавшее, что все это часть коммунистического заговора, Джонс продолжает подрывную деятельность через своих агентов в Калифорнии и вообще ведет антиамериканскую пропаганду, а сектанты агитируют родственников бросать буржуазную жизнь и переезжать в «джонстаунский рай». К тому же были арестованы все счета «Храма» в банках США. Деньги были отменены внутри коммуны, но сохранялись как форма отношений с внешним миром, общая работа приносила немалый доход: что именно закупать для общих нужд, решал совет. В ответ на арест счетов и судебные иски в «Народном храме» начали регулярно изобличать «осведомителей ЦРУ» и с позором изгонять их из общины.

Конфронтация нарастала. В проповедях внутри общины все чаще упоминалась атомная война и гибель обреченной капиталистической цивилизации как очень вероятная вещь. «Революционное самоубийство» обсуждалось как возможный способ побега из капиталистического ада и в высшей степени моральная акция протеста. В 1978 году на общем собрании «Народного храма» тысяча с лишним человек проголосовали за дальнейшую сегрегацию, а именно за коллективную эмиграцию в СССР. В «Народном храме» верили, что именно эта страна выиграет неизбежную атомную войну и что именно там они смогут продолжить свой социальный эксперимент. Советскому консульству в Гайане ничего не оставалось, как выдать коммунарам сотни анкет на получение гражданства, впрочем, не готовые к такому повороту советские чиновники всячески затягивали процесс переезда.

В США тоже не могли этого допустить. В Гайану немедленно вылетел известный конгрессмен с целой делегацией проверить, все ли внутри секты в порядке с правами человека и не под гипнозом ли американцев переселяют в Советский Союз? Никаких нарушений он не нашел, если не считать, что «все члены общины занимаются как физическим, так и умственным трудом, у них общая кухня и общие столы для еды и учебы, и полностью отменены товарные отношения». Несколько человек, устав от такого коммунизма и не желая переселяться в СССР, решили вернуться вместе с конгрессменом в США, но на обратном пути им попытались помешать вооруженные боевики «Храма» (доступ к оружию имели все), которые посчитали перебежчиков предателями. В аэропорту произошло вооруженное столкновение между боевиками секты и разочаровавшимися, которые хотели вернуться в США. Несколько человек были застрелены. Фактически это означало объявление войны самому сильному в мире государству.

В тот же день на экстренном собрании общины было принято решение о коллективном революционном самоубийстве. Голосовали за собственное бегство из жизни даже дети. 914 человек, распевая под гитару и банджо героические гимны, причащались виноградным соком из цинковых ванн. В соке был растворен цианид. Такой способ революционного самоубийства был признан коллективным собранием наиболее гуманным. Сектанты репетировали этот обряд много раз до этого и психологически уже не раз пережили свою смерть, что дополнительно сплачивало их в единый солидарный коллектив. Недаром их средневековые предшественники во времена гностиков называли себя «обществами живых мертвецов». Кто-то до последнего рассуждал перед включенным диктофоном о политической и религиозной стороне коллективной акции. Лидер секты, проследив, чтобы весь ритуал был совершен по плану, попросил одного из своих ближайших помощников, уже принявшего яд, застрелить его.

После себя они оставили манифест. Вот самые трогательные в нем места:

«Мы горды, что у нас есть, за что умирать. <…> Мир был еще не готов позволить нам выжить. <…> Мы были движением к новой жизни, к непокорённым вершинам человеческого духа, сломленным капитализмом, системой эксплуатации и несправедливости. <…> Мы не хотели такого конца, но история предназначила нас именно для этого. <…> Мы хотели вообще забыть о себе и дать миру чуть больше любви, без которой он задыхается. Мы представляли собой образец любящих друг друга людей для миллионов обездоленных, и мы не согласимся снова сдаться в плен обществу. <…> Крошечный котёнок сидит рядом и смотрит. Собака лает. Птицы собрались на проводах. Конец “Народного храма” — это ужасная победа. Нам горько от того, что мы не сумели реализовать то, что задумывали, очень горько, что Джим Джонс раздавлен миром, который устроен не нами и не для нас. Нам все равно, сколько человек поймет, в чем именно мы победили. Мы принимаем смерть. Тьма опускается над Джонстауном в этот последний день существования нашей коммуны на земле».