Тень и источник - Игорь Гергенрёдер

– Постоишь за меня! – сказала она игриво-требовательно, любуясь его готовностью.

Кельнер принёс смену блюд, выпили вина. Ульяна сообщила:

– Один мужик просит с тобой его познакомить. Твой рассказ расхваливает до небес.

Что за мужик? Из посольства. Работает при атташе культуры. Они проводят исследование, как эмигранты – бывшие работники культуры – осваиваются в чужой стране. Кто продолжает заниматься тем, что делал? кто ищет возможность... Почему к ней обратился? Он курирует общество «Беседа», спросил, не знаю ли я тебя. Я сказала: ну, конечно! В глазах Слотова вопрос о её отношениях с упомянутым субъектом. «Хорошо, я с ним познакомлюсь. Но не в ближайшее время. Сейчас я глух ко всему, кроме...» Она никак не показала, что поняла. Поболтали о литературе. На исходе ужина он выдохнул шёпотом, что поедет с ней на такси до её дома. Нет, отклонила она, ты поедешь к себе. Не надо наводить жену на мысли (усмешка с холодком). И вообще днём лучше... Его окунуло в восторг, не удержался: произойдёт? И услышал: да, всё будет. Будет, как ты захочешь... Она назвала время визита.

* * *

Оставалось семь минут, когда, покинув парк и купив букет фрезий – бело-лиловых, жёлтых, розовых, – он подошёл к дому, где она жила. Стоял, смотрел, внутренне подтянувшись, на её фамилию в списке жильцов – мужчина в годах, следящий за собой, с животиком, с обширной лысиной ото лба, с бачками. Одно время носил и усики, но понял, что с ними он фат фатом, – и сбрил.

Пора нажать на кнопку вызова. Голос Ульяны, от которого всё в нас затрепетало (именно!), ступени, перила – какою она меня встретит?.. За открывшейся дверью – о-оо!.. в белых коротеньких штанцах-капри, в лимонном топе, волосы свежевыкрашены в рыжий цвет и завиты. Эта гладкая кожа, эта улыбочка: «Слава, ты лапушка! жёлтенькие фрезии и мой топ!» – «А розовые идут к твоим глазам» (карим). В комнате – угловой мягкий диван, мягкие кресла, что обыкновенно для русских квартир, дверь в смежную комнату (спальню), на столике перед диваном – фрукты, виноград. «Я козий сыр принёс. Как он тебе?» Весёлый возглас: «Вполне!» О любом другом она отозвалась бы точно так же; спросим-ка, где она впервые пробовала козий сыр. «На Крите». А на Корфу ты была? Да. На Корсике, на Кипре... Чувствуется, она может продолжить, но не довольно ли? Сами вы побывали, если не считать граничащих с Германией стран, лишь в Турции.

Опускаемся на диван. Ульяна, отлучившись на кухню, плавно входит с подносом: бутылка мартини Bianco и мартини со льдом, с лимонным соком и с кружками лимона, уже налитый в стаканы, в каких его принято подавать: узкие, высокие, с толстым дном.

Женщина в кресле напротив вас, со стаканом в холеной руке, завиток волос свесился на лоб, пристально-любопытные глаза.

– Почему твой сыр не ешь? Не голоден? Или... наоборот?.. – каким залилась смехом! он так и просит, чтобы его покрыло ржание, и надо считать, что это произошло.

Она властно выбросила руку, приказывая ему, вскочившему, сесть снова.

– Я тебя в дикого раскочегарю! – и выскользнула в спальню.

Появилась, вскидывая коленки, словно маршируя: нагая, в босоножках на каблуке сантиметров двенадцать. Он чуть растерялся, отчего подосадовал на себя: как ты старомоден! и живя-то на Западе?.. Юность, райцентр, подруга, которая в лесу сняла джинсы и принялась озоровать... много несходства?.. Судьба перекинула в ту даль радугу... Мысль приходится на момент, когда ты нетерпеливо обнажаешься в спальне, чью треть занимает кровать. Ульяна протянула презерватив. Показав свой припасённый, галантно берём предложенный. Мужская сила налицо – и разве вы признались бы себе в опасении, которое, можно считать, испарилось? Вы уверенно и нежно прикасаетесь к женщине – и тут же испытываете сладостную власть её прикосновений: искушённой и рьяной в баловстве.

Он вправе быть самодовольным. Ульяна наградила его, лёгшего после свершения подле, усталым похлопыванием по брюшку. Поспешно вскакиваем, приносим мартини. Она, приподнявшись, упираясь локтем в постель, выпила полстакана, он осушил почти весь.

– Хочешь повторить? – указала глазами на стакан и перевела хитрый взгляд на другое.

Он всхохотнул, прилёг к ней ласкаться. «Мне бы глотнуть чего-нибудь покрепче». – «В кухне в холодильнике». Не без стеснения, совершенно беспочвенного, прошёл нагишом на кухню, в холодильнике стояла бутылка виски Burbon. Глоток и в ванную. Вымыл потное лицо, ополоснул шею, грудь. Выйдя, натолкнулся на голенькую Ульяну: и мне сюда, хи-хи-хи...

Сидел на кровати гордый, немного пьяный, счастливый. И робеющий – оттого что творилось восхитительное до невероятия... Прибежала Ульяна, и они возобновили своё.

Когда затем отдыхали, лёжа навзничь, она промолвила с очаровательной негой: «Чудесно было! Ты сильный мужик». Коснулась носиком его предплечья: «Встретишься с твоим почитателем?» Притворяемся, что вспоминаем: а, из посольства. Что он так пристал? Он не пристал – сказал один раз. Но я зависима от него по работе. «Будет сделано! – убого прикрываем беспечностью неудовольствие. – Что от меня требуется? Позвонить ему?» – «Вот ещё! – бросила она лениво-томно. – Сам позвонит. Я дам твой телефон?» – «Изволь...» – произнесено жарким тоном близости – будто вовсе не о том, о чём была речь. Не к чему выдавать, что тебя посасывает предчувствие. Одеваясь, поглядывать на Ульяну нежно и безмерно-довольно, не ускорять движений, ведь тебя ничто не озаботило. Прощаясь, не навязываемся с поцелуем, просто берём её руки, прижимаем к своим щекам и затем чмокаем в запястья.

Он направляется домой через солнечный Берлин, правда, некоторое время приходится провести в метро, но вот снова не особенно людные улицы с часто попадающейся зеленью. Предчувствие подобно дрожжам, от которых, словно тесто, поднялось прошлое и поглотило мысли. Наисвежие впечатления мешаются с воспоминаниями о давно пережитых утехах: пахнущие духами фабрики «Дзинтарс» рижанки, а до них девчонки райцентра, грубовато-открытые, не знавшие, что надо брить подмышки, чего не ведал и он. Мечта подростка – появиться на танцплощадке в джинсах Super Rifle. Теснота дома, серый кисло-сладкий хлеб, варёная картошка с подливой из сметаны и поджаренной на масле муки, хлебный суп с сухофруктами, овсяный кисель. Мечта о магнитофоне. В школе запрет носить длинные волосы. Номер «Огонька» в руках у отца: «Брежнев запечатлён восемь раз! Сколько будет в следующем?» Одиннадцать. Отец иронизирует с неутихающей страстишкой (без посторонних и когда не слышит младшая дочь). Пришёл с работы, негодуя хмыкает: «Был форменный скандал». У них в редакции районной газеты, как и во всяком достойном учреждении, полагалось выпускать стенгазету. Цензорша, чьей обязанностью было читать перед выпуском районку, увидела стенгазету, когда та уже украшала коридор. Намётанный глаз обнаружил отсутствие обязательного для всей прессы лозунга «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Цензорша потребовала снять стенновку, и началось разбирательство, почему нет лозунга. Оказалось, о нём забыли. Можно было бы его вписать, но места хватало только на мелкие буквы – и сей выход признали недопустимым. Пришлось делать стенгазету заново. Дома отец комментировал случай: это дико архаичное «соединяйтесь!» С нами-то?.. Да у них безработные живут лучше наших работающих!

Позже, став студентом, будущий журналист перебирал в памяти различные «дикие» эпизоды жизни в советском раю: о них он расскажет на Западе. Он готовился уехать туда с багажом материала в голове, мысли о Западе сопровождались невольно воображаемой возбуждающей улыбкой... Он страшился подумать, а что если то будущее у него отнимут?.. Когда узнал, что уже отняли, страх выгнал на лоб капли пота. Страх за настоящее. Оно колебалось на ужасно шатких ногах, и как было воспротивиться верёвке? Крепко связанный, постепенно развязывался с затруднениями. Его приняли в партию, и, не задержавшись долго в молодёжной газете, он стал сотрудником «Советской Латвии», выиграв и в зарплате и в смысле престижа. Началась и литературная карьера: в журнале «Даугава» стали появляться его рассказы. Вышла первая книга, вторая... И почему было ему не сделаться главным редактором газеты и одним из видных русскоязычных писателей Латвии? Не к тому ли подвигалось?.. Он не ездил на побережье Франции, но на берегу Рижского залива, в местечке Вецаки, имел дачу – рядом с дачей Гирта Яковлева: актёра, известного на весь Союз.

Закрутилось другое кино. Независимая Латвия, гложущая бессонница... Не пристукнуло. Как-то пронесло – то щекотливое. Но прибирала к рукам нужда. Стало несомненным: отсутствие приемлемой роли – это не временно. Жена Марта – российская немка, – и мы отправились на её историческую родину. Тщеславию пришлось скукожиться, зато желудок вознаградил себя за период воздержания. Даже при неимении работы, социальной помощи вполне хватало на колбасы, сыры, пиво, свежие фрукты. Сделавшись маленьким человеком Запада, вы отведали то, чего не пробовали, будучи непоследним лицом в советской республике, взять хотя бы утку в хрустящей корочке, с кокосовым молоком, зелёными бобами и сырыми шампиньонами в соусе – под смирновскую водку французского розлива. Вы обжились, стало кое-что перепадать и честолюбию, но одно ущемляло – дефицит любви. Вдруг, с её упоением, вам словно напомнили о плате.