Равнение на знамя - Александр Бушков

Поскольку стало ясно, что пятерка не расступится, чтобы пропустить этакую, с их точки зрения, неопасную мелочь, приходилось события подстегивать. Кеша, похлопав по плечу ближайшего экземпляра (выше его головы на две), вежливо приложил руку к груди на изысканный восточный манер и проникновенно сказал:

— Бамбарбия киргуду!

Покосившись на него сверху вниз с нескрываемым пренебрежением, богато декорированный золотом джигит отмахнулся:

— Э, гуляй, очкастый, да…

И повернулся к девчонке, которой второй уже успел сообщить на ушко что-то такое, отчего она отшатнулась, и слезы едва не брызнули у нее из глаз. Кеша, ничуть не обескураженный нелюбезным приемом, продолжил интеллигентнейше:

— Извините, сударь, но мне представляется, что ваше поведение в отношении этих молодых людей предосудительно…

— И, я бы даже сказал, совершенно негламурно, — поддержал Антон, аккуратненько поправляя очки классическим жестом близорукого.

Вот теперь на них обратили чуточку больше внимания, но таращились с прежним ленивым превосходством. В расчет по-прежнему не принимали совершенно. Второй ходячий золотой прииск, решив, очевидно, что период речей закончился, взял девчонку за локоть и сообщил, ухмыляясь:

— Ну пашли, красывая, тэбэ понравится…

Незадачливый кавалер наконец-то попытался дернуться, абсолютно бездарно, но Антон его проворно поймал за шиворот и в две секунды переправил за свою габаритную спину. Кеша тем временем, уже без тени лишней интеллигентности уставясь на того, кто держал девчонку, громко задал вопрос. Звучал он в переводе на цензурную речь примерно следующим образом: не желает ли означенный горный орел поместить себе в заднепроходное отверстие некий предмет биологического происхождения, чье обиходное название часто встречается на заборах?

Реакция оказалась вполне предсказуемой. Спрошенный сначала остолбенел, потом взорвался неописуемым гневом, отпустил девчонку и резво ринулся вперед, от всей души замахиваясь…

Ни одна живая душа, кроме двоих капитанов, не поняла, что же на их глазах произошло. Кеша в последний миг попросту уклонился, пропустив кулачище в нескольких миллиметрах от скулы — и тут же сделал пару неуловимых для глаза движений, правой ногой, правой рукой…

Джигита снесло. И по инерции, подшибленный мастерскими ударами из арсенала «бой на ограниченном пространстве», он во весь рост грянулся на асфальтовую дорожку. Остальные остолбенело таращились на него, а он все не вставал, издавая жалобные звуки — и до кунаков наконец-то стало доходить, что ему плохо…

Они кинулись в атаку беспорядочной толпой, еще ничего толком не соображая. Кеша, уже успевший подхватить со скамейки тот симпатичный обрезок узенькой дощечки, крутанул его в руке хитрым манером, и как-то так вышло, что один его конец с размаху вошел в соприкосновение с паховой областью джигита. Следствием чего стал дикий вопль — и второй противник надолго выбыл из игры, скрючившись в три погибели и зажимая ушибленное место.

Справа, где помещался Антон, тоже произошло что-то непонятное и трудноуловимое для непривычного глаза. Вот только-только на него, кипя боевым пылом, мчались двое «урюков» — и тут же некая неведомая сила раскидала их в стороны, так что один, болезный, даже через скамейку перелетел и в кустах с превеликим треском обосновался, а второй звучно шмякнулся о толстый ствол ближайшего тополя, по каковому и сполз наземь, опять-таки выключившись из игры.

Один-единственный оставшийся на ногах джигит замер перед Кешей, как кролик перед удавом, растерявшись в ноль, как случилось бы со многими на его месте. Обстановка поменялась чересчур быстро и чересчур кардинально, и это не сразу умещалось в сознании.

Грустно кивая головой и глядя на оцепеневшего противника где-то даже ласково, Кеша продекламировал любимую фразу из Пикуля:

— Еще вчера утром перед ним строился батальон, привычно кричавший «Банзай!»…

— Э? — вопросил джигит.

— Чпок! — сказал Кеша.

И сделал чпок, обеспечив моментальное соприкосновение горного орла с матушкой сырой землей…

Капитаны огляделись, но ситуация корректировки не требовала: там и сям в достаточно нелепых позах разместились ушибленные джигиты, издававшие жалобные стоны — и, что характерно, не получившие никаких внешних повреждений, которые могла бы узреть въедливая судмедэкспертиза. Все наличествовавшие следы «асфальтовой болезни» объяснялись исключительно неосторожным падением на дорожку, ударом о дерево или попаданием в жесткий кустарник.

Глянув на юную парочку, так же остолбеневшую от столь резких перемен, Антон благодушно осклабился и рыкнул:

— Бегом отсюда, салажня! Щас тут кровишши будет… Кому сказал! На старт, внимание, марш!

Наконец-то опамятовавшись и ведомые скорее инстинктом, чем разумом, Ромео с Джульеттой московского розлива припустили прочь, не то чтобы со всех ног, но достаточно проворно. Вскоре настало совершеннейшее благолепие — всегда приятно посмотреть на грамотную работу, сделанную твоими же руками…

Кеша вдруг резко свистнул и указательным пальцем показал за спину Антона. Тот немедленно обернулся. Джигит наконец-то высвободился из кустов и бульдозером попер на него, взъерошенный, поцарапанный, весь в листочках, словно леший. И, что серьезнее, немаленьких размеров складешок тянул из кармана, да еще раскрыть его собирался, циник…

Антон крутанулся с поразительным для такой вроде бы грузной фигуры проворством — и подцепил носком кроссовки запястье поединщика, отчего нож улетел в кусты по большой дуге, а его владелец после нового молниеносного удара отправился следом.

Они ухмыльнулись друг другу и направились прочь — уже не вразвалочку, а немножко поспешая.

— Итак, господин капитан? — спросил Кеша, когда они оказались на таком расстоянии, что ни одна живая душа уже не связала бы двух приличного вида молодых людей аспирантского вида с недавним инцидентом.

— Чистая работа, господин капитан, — кивнул Антон.

Тихое свиристенье маяков настигло их у самого выхода из парка, а немного попозже свалилось на Кешин мобильник и изображение черного смерча на фоне густо-синего неба.

Меланхоличный

Тихонечко насвистывая под нос какой-то не особенно веселый мотивчик, Доронин поднял обеими руками готовую полку, сначала подержал ее перед собой, примериваясь издали, потом подошел к стене и аккуратненько приложил. Не оборачиваясь, громко спросил:

— Ну как?

— Правый краешек чуть выше, — отозвалась Ксения.

— Так?

— Ага.

Держа изделие одной рукой, он наметил точки беглыми прикосновениями остро заточенного карандаша, поставил полку у стены и взялся за инструмент. Минут через десять полка красовалась на выбранном месте: светлое дерево, мастерски покрытое бесцветным лаком, места хватит для трех горшочков с цветами, да еще по бокам, на фигурных боковинках, два поместятся. И, что характерно, все сделано собственными руками — ну, доска, конечно, куплена, а не вытесана из самолично срубленного дерева.

Отступив на середину комнаты, Доронин полюбовался своим произведением и, глядя на Ксению не без законной гордости, вопросил:

— Есть мужик в доме?

— Временами, — ответила Ксения с непроницаемым выражением лица.

— Я и смеситель поменял, — напомнил Доронин нарочито безучастным тоном. — И кафель приклеил намертво. И люстру укрепил. И много еще там… Есть мужик в доме.

— Временами, — повторила Ксения.

— Дык… — сказал Доронин с самым простецким видом. — Служба ж государева…

— Доронин.

— Чего?

— К зеркалу подойди.

— А на кой?

— На себя посмотри. Можешь ты хоть раз послушаться без пререканий?

— Слушаюсь, товарищ боевая подруга, — пробурчал Доронин и подошел к зеркальной дверце шкафа, перед каковой и встал в положении «вольно».

Как и следовало ожидать, он не узрел ничего особо выдающегося и ничего тревожащего. В зеркале во весь рост отражался худощавый мужик в тренировочных штанах и майке, с меланхоличной физиономией и короткими усами, что характерно, без малейших признаков лысины, да и насчет морщин не стоило пока особенно переживать.

— И что? — сказал он, пожимая плечами. — Не юный лейтенант, конечно, который к тебе в самоволку драпал, но, по-моему, вполне удовлетворительно. Бывает и печальнее, вон у соседа лысина, как у Фантомаса, а он меня на восемь годков моложе…

— Сорок пять, — покачала головой Ксения.

— Ну да, — отозвался Доронин. — И чего страшного? В сорок пять — майор супермен опять…

— Доронин.

— А?

— Ну не придуривайся. Все прекрасно понимаешь.

Покосившись на нее, Доронин вздохнул украдкой. И в сотый раз подумал, что с супругой ему повезло несказанно: в жизни она не учиняла словесных скандалов, равно как и ссор с перепалками. Так, самую малость, по молодости…