Однополчане - Александр Чуксин

— Где штаб бригады? Связь есть?

— Нет, товарищ генерал.

— Так я и знал, — охрипшим голосом проговорил Гусев. — Дальнейшие точки знаете?

— Да, ознакомили в штабе. Но, товарищ генерал, неужели… — Зорин не договорил и тяжело вздохнул.

— Придется отступать, Александр Николаевич, не сдержать немца, — ответил Гусев и взглянул в лицо Зорину.

Зорин молчал, собирался с мыслями. Ему о многом надо было посоветоваться с генералом. Положение создалось сложное. Не налажена связь со штабом… Приходится действовать самостоятельно, на свой страх и риск. А как трудно принимать решение, когда не знаешь, как меняется линия фронта, где свои, а где чужие. Но помощник командующего торопится.

— Надо ехать, — устало говорит он. — Был в Витебске. Наши авиаторы над аэродромом сбили четыре своих самолета «ПЕ-2». Они шли с задания и хотели сесть на дозарядку. А на земле их за немецкие приняли — двухкилевые. Хорошо, обошлось без жертв, но самолеты выведены из строя. Кого наказывать, если наши впервые увидели эти бомбардировщики.

— Кто же виноват? — резко спросил Зорин, пристально глядя на генерала.

— Не знаю, голубчик, не знаю… — Гусев неловко повернулся, покосился на солдата-мотоциклиста. Заговорил тише: — Ты, Александр Николаевич, прости меня. Тогда я погорячился, выговор тебе объявил, снимаю… Твой штурман был прав, как фамилия его, забыл.

— Старший лейтенант Банников.

— Банников… — генерал задумался, словно припоминал лицо штурмана, которого никогда не видел. Виновато опустил голову. — Даже в субботу могли многое сделать, ну хотя бы убрать самолеты с постоянных аэродромов…

Он стал рассказывать Зорину, как мало осталось в округе самолетов, большинство авиационных частей в первые часы войны стало небоеспособными. Многие летчики погибли на своих аэродромах, не сделав ни одного вылета, а некоторые где-то еще в пути.

Зорин слушал и думал о своем. Он не мог поверить, чтобы в Москве, в комиссариате обороны не знали, что делалось у нашей границы, не знали, что немецкое командование стягивало свои войска. Но почему не приняли меры? Не опередили? Ведь пошли же в 1939 году навстречу фашистским войскам, освободили народы Западной Украины и Белоруссии. Тогда все было в боевой готовности, войска стояли у границы и ждали сигнала. Но Гитлер отдал приказ не вступать в бой с советскими войсками, в отдельных районах срочно отвел свои войска. Значит, он боялся нас. Так почему же сейчас по-другому получилось?

— Самолеты все в воздухе? — садясь в коляску, спросил генерал.

— Нет.

— Что же вы делаете… Там люди задыхаются… Поднимайте все и бросайте на переправу…

— Оставшиеся машины устарели, днем бесполезно летать. К ночным готовимся.

— Устарели… — повторил генерал. — Новенькие вам подавай, а где их возьмешь. Немедленно в воздух. Сделать не менее двух вылетов.

— Не могу, товарищ генерал, — упрямо проговорил Зорин. — Поймите меня правильно. И людей и самолеты загубим.

Гусев сощурился, тяжело посмотрел на командира полка.

— Выполняйте приказание.

— Но, товарищ генерал, я думаю…

— Думать некогда, — оборвал Гусев. После недолгой паузы уже мягче сказал: — Приказано любой ценой остановить врага.

— Слушаюсь! — Зорин быстро повернулся и пошел к самолетам.

— Александр Николаевич! С семьей как? — спросил генерал вдогонку. — От меня привет Любови Андреевне.

Зорин не ответил. Он и сам не знал, где сейчас его семья. Жена очень хотела ехать в Белоруссию, но он убедил ее, что ему лучше ехать одному, устроиться, а потом уже вызвать семью. Но все вышло иначе. Командир полка, у которого Зорин принимал бомбардировочную часть, около месяца не освобождал квартиру. Пришлось первое время жить в гостинице, и только 20 июня Александр Николаевич отправил солдата за семьей. А через два дня началась война. Солдат так и не вернулся в свою часть. Зорина очень тревожила судьба семьи. Одно он знал твердо: жена сделает все возможное, чтобы спасти детей. В ее твердость, практическую смекалку, ясный ум он верил непоколебимо. И все же мысли о семье не давали покоя. И все же не мог он простить себе, что не забрал семью с собой сразу. Ведь остались они у самой границы.

Весь во власти тяжелых дум, Зорин пошел к своему самолету и хмуро приказал готовиться к вылету.

* * *

Красные отблески пламени играли на заводских трубах, горели окраины Гродно. Не долетая до Немана, девятка наших бомбардировщиков встретилась с немецкими истребителями. Они с ходу пошли в атаку, открыв пушечный огонь.

Зорин видел, как загорелись сперва четыре, а потом еще три ведомых самолета. Стиснул зубы. Дал команду сбросить бомбы на уцелевший мост через реку, по которому шли немецкие танки.

Облегченный самолет легко рванулся вперед. Но на пути снова появились вражеские истребители. Командир полка пересчитал свои самолеты. Восемь летят за ним. Девятого нет. Где же он? Неужели сбили? Но осматриваться некогда — «мессеры» идут в атаку. В кабине невыносимо душно. Шлем прилипает к мокрому лбу, очки, словно пудовые, давят глаза. «Ничего, ничего, сейчас не время думать об этом, враг рядом». И Зорин бросает свою машину навстречу «мессеру». Фашистский летчик, легко отвернув истребитель, уходит вверх. «Надо маневрировать, терять высоту, главное — продержаться до своей территории, а там летчики и штурманы смогут выпрыгнуть», — думал ведущий, посматривая на горевшие самолеты ведомых.

В это время в самолет ударил снаряд, машина задрожала и, не повинуясь летчику, накренилась вправо, стала падать. «Без паники, еще не все потеряно, мотор тянет». Придерживая ручку управления, он вывел самолет в горизонтальный полет и увидел в стороне, ниже себя, девятого ведомого, окруженного вражескими истребителями. Зорин решил идти на выручку. Он отдавал себе ясный отчет в том, что у немцев полное преимущество — и количественное, и в скорости, и в вооружении. Они постараются сбить его еще на полпути, и все же иначе он поступить не может. Самолет Зорина пошел на снижение. И сразу же на него бросились несколько «мессеров». Не обращая внимания на их наскоки, Зорин продолжал лететь к ведомому. «Держись, друг, держись, еще немножко…» — беззвучно шептал он. И вдруг увидел, что прямо на него сверху валится «мессер».

Командир полка инстинктивно прикрыл глаза. «Неужели смерть? — подумал он, — ну, нет, врешь!» Ярость и ненависть к врагу захлестнула его.

— Не собьешь! — выкрикнул он. — Сволочи! Все равно прорвусь! — и резко отвернул самолет в сторону.

Истребитель промчался мимо. Зорин обернулся к кабине штурмана, оттуда несло гарью. Он увидел, как дымились у штурмана летные краги, и снова почувствовал страшную беду.

— Гущин, живы?

— Живу помаленьку, — отозвался штурман. — Отстреливаюсь.

Пулемет, захлебываясь, часто отплевывался, раскаленный ствол искрился огнями. Зорин окинул беглым взглядом свою кабину. Все было на своем месте, приборы правильно показывали работу мотора, стрелки реагировали на все отклонения. Ведущий резко пошел к земле, уводя с собой ведомого. Над лесом они оторвались от преследования. Зорин зарулил самолет подальше от стоянки в густой лес. Выключил зажигание, огляделся. Приземлились только он и ведомый. Четырнадцать человек не вернулись с задания. Зорин прикрыл глаза и увидел их всех — одного за другим. Час тому назад — бодрые, молодые, веселые, — они вместе с ним шли к своим самолетам. Не знали, что все четырнадцать полетят сейчас навстречу своей гибели. А если бы даже знали, все равно полетели бы, в этом он не сомневался. Потом они горели в воздухе на его глазах, и он, их командир, ничем не мог помочь. Он был беспомощен, совершенно беспомощен.

Зорин стоял в кабине с непокрытой головой. Лицо его окаменело.

Из своей кабины вылез штурман и, пошатываясь, подошел к Зорину.

— Жив, Гущин? — спросил Зорин и совсем тихо добавил: — Неужели все сгорели?..

Штурман отвел взгляд, словно не в силах был смотреть в окаменевшее лицо командира, в его наполненные горечью и гневом глаза.

И вдруг лицо Зорина посветлело — он увидел подходящего к самолету Колоскова.

— Что же ты отстал? — и замолк, думая о том, что, может, и жив остался, потому что отстал.

— Одна бомба зависла, Борис приказал возвращаться к мосту, — заговорил Яков виновато. — А бомба оказалась счастливой… В центр моста угодила. Сам видел. Потом истребители окружили, думал, труба… Вы подлетели…

Зорин пристально посмотрел в почти детское лицо лейтенанта.

— Будем воевать! — сказал он и улыбнулся молодому летчику. — Идите в штаб.

Колосков торопливо пошел к своему самолету, посматривая на запад. Ему не верилось, что никто из товарищей не вернется.

Зорин направился в другую сторону. Ему хотелось хоть немного побыть одному.