Великое делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и его собаки Альмы - Александр Полещук

— Да-а, сшито кое-как…

— Как бы ни сшито, но это настоящая маска, — сказал майор, — маска, закрывающая нос и рот. Она висела у него на груди?.. Так. Ясно, что он мог в любой момент вскинуть ее на подбородок, закрыть нос и рот. Все ясно!..

Лейтенант взял маску из рук майора и, надев ее, зашагал по дороге. Вот он свободно вошел в ту зону, где начиналось действие газа, вот он уже возле разбитой машины. Через открытую дверцу влез внутрь машины и долго там оставался. Затем он вылез и зашагал к нам. Он шел теперь быстро, потом сбросил маску.

— Вы правы, товарищ майор, — сказал он. — В машине лежит большой баллон, из которого, видимо, вытекал газ. Я плотно прикрутил вентиль. Сейчас ветер разгонит тот газ, что успел вытечь, и мы сможем осмотреть машину.

Через полчаса я вместе со всеми вновь подошел к машине, поднял из пыли мой велосипед и смог наконец вернуться к своим делам. Движение по дороге было восстановлено. Разбитую машину куда-то увезли пограничники.

Происшествие было настолько странным, что о нем даже трудно было кому-нибудь толком рассказать. Произошло что-то… Но что именно? Кто пострадавший? Что за газ находился в баллоне?

Этого человека было очень жаль. Чем-то он показался мне симпатичным. Ясный, прямой взгляд, черные с проседью волосы, хорошая улыбка. Может быть, он еще очнется, может быть, еще будет жив? Не хотелось думать, что этот человек — преступник, диверсант. Не верилось!..

III

Домой я вернулся часов в одиннадцать. Да, Сибиряка не было. Обычно он меня всегда встречал у калитки. Куда же запропастился песик? Я обошел весь двор, заглянул в каждый уголок, звал, манил… Пользы от Сибиряка было немного, но я привык к нему… Я открыл калитку и выглянул за ворота. Но и на улице собаки не было.

— Вы моего Сибиряка не видели? — спросил я у соседа, который в эту минуту возился у своих ворот. — Убежал куда-то, бродяга.

— Нет, не видел. А давно он у вас в бегах?

— В пять утра еще крутился здесь. Я как раз отпирал ворота…

— В пять? Плохо дело!.. Я немного попозже встал. Выглянул из окна, а на том углу, как раз напротив овощного магазина, вижу — фургон стоит синий, с собачьей будкой. Он, верно, вашего Сибиряка и увез. Номера-то на ошейнике не было?

— Не было… Жалко собаку!

— Да вы идите, идите, может быть, он еще жив. Рублей десять собачнику за труды заплатите — отпустит. Ему что, раз хозяин отыскался — отдаст.

Я смутно припомнил, где находится это самое страшное для собак место, и только уже за городом выбрался на верный путь.

Пожилая женщина, которая старательно мыла порог крайнего в городе домика — за ним начинались железнодорожные пути, — сказала:

— Собаки где ловленые? Вон за полем домик виднеется. Там их для института содержат, а каких и убивают.

Последние метры были очень неприятны. Я считал шаги… Вот низенькая хатка. Навстречу мне вышел собачник, насмешливо посмотрел на меня. Понял, зачем я, понял, почему мне не по себе… А вокруг, скажу прямо, было весьма неприятно. Я, признаться, удивился, как город может такое терпеть у себя под боком: дышать было просто нечем…

— Собачку вам, значит? Так-так… Не уберегли? Ну что же, чья пропажа — того и грех.

— Верните мне ее, пожалуйста!

— Вернуть недолго. В другой раз регистрировать будете, номерок вешать, согласно постановлению. Мы тоже полезное дело делаем.

Он провел меня во двор, в котором стояла распряженная лошадь, уткнувшая морду в охапку сена. Штук двадцать собак выло и прыгало в нескольких ящиках-клетках.

— Я теперь больше для науки работаю, — говорил собачник. — Вот уж с неделю из института не приезжали, а пора бы, собак много собралось… Цыц, вы! — прикрикнул он на своих пленников. — Так, говорите, маленькая, серенькая? Была такая, а как же. Да, вон… Не она?

— Нет, моя поменьше.

— Тогда смотрите, в глубине еще одна.

— Нет, нет…

И в этот момент я увидел Альму. Это была Альма, сомнений нет. Вот она внимательно посмотрела на меня и бросилась к сетке — узнала.

Когтями она зацепилась за проволоку, и сетка задрожала, загудела.

— Назад! — громко крикнул собачник. — Назад!

— Я возьму ее.

— Так она ж не ваша.

— Все равно. Понравилась мне собака, отдайте!..

Альма не лаяла, не выла, она молча билась о сетку, время от времени взглядывая на меня темными с желтым ободком глазами. Потом вздрагивания клетки стали редкими и, мне показалось, — или это только показалось? — ритмичными. Мы прислушались. Издалека донеслась музыка — это на пляже играла радиола. И Альма — я мог в этом поклясться! — трясла сетку в такт музыке.

— Ученая! — удивился собачник. — Может, из цирка?.. Прибавить бы надо. За нее мне в институте полста, а то и сотню дали бы.

Я выложил все, что у меня было в карманах — рублей сорок, — и увел Альму. Куском веревки я обвязал ее шею, и Альма тащила меня вперед с такой силой, что я почти бежал. Она старалась поскорее и подальше уйти из этого страшного места.

Только дома, во дворе, мы перевели дух. Я запер калитку, а Альма обняла мою ногу передними лапами.

— Ну, Альма, ну… — говорил я ей.

Но она только повизгивала, не отпуская мою ногу. И в этот момент до моего слуха донесся знакомый лай Сибиряка. Я обошел весь двор, но никак не мог сообразить, где эта негодная собака, откуда лает. Наконец догадался отворить дверь сарая. Сибиряк, живой и невредимый, вышел из сарая и, помахивая хвостом, виновато поглядывал на меня.

— Ах, негодяй, разбойник! Что же ты молчал, когда тебя звали?

По-видимому, Сибиряк забежал в сарай еще с вечера, когда я там работал, и всю ночь и утро проспал за дровами. И только теперь как ни в чем не бывало объявился и лакал воду из лужи возле крана, время от времени рыча на спокойно наблюдавшую за ним Альму.

— Да ты знаешь, псина, что я с ног сбился, тебя разыскивая? — выговаривал я Сибиряку, но в душе, конечно, не жалел об этом.

То, что я выручил из беды Альму, доставляло мне какое-то необъяснимое удовлетворение. Да и толку от Сибиряка никакого: захочет — полает, захочет — спать уляжется, а уж если Альма кого схватит, то пиши пропало! Сторож! Я любовался Альмой: сильная, стройная, с красивой и гордой посадкой головы. Не стара ли? Да нет, года три — четыре, не больше…

Все последующие дни я находился в беспокойном состоянии. Каждый день Альма угощала меня какой-нибудь неожиданностью. Началось с того, что она показала свою необычайную выучку и понятливость. Для нее ничего не стоило, нажав на щеколду, открыть калитку или пустить воду из крана, что она проделывала, мягко взяв в зубы вентиль крана и ловко отвертывая его. В то же время она была совершенно незнакома с обычным собачьим «словарем». Когда я кричал ей: «Альма, фу-фу, Альма!» — она только сильнее лаяла. Это же касалось и охотничьих выражений: «тубо» и «пиль». Я очень долго возился с ней, пока она не поняла смысл команды «апорт». Я несколько раз бросал ей палку и кричал: «Апорт, Альма, апорт!» Она нехотя подходила к палке, но в пасть ее не брала. Только тогда, когда, выведенный из терпения, я наглядно показал ей, что нужно сделать, и даже сам, встав на четвереньки, взял палку в рот, Альма немедленно выполнила приказание.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});