Великое делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и его собаки Альмы - Александр Полещук

— Иди сюда!.. — позвал Франсуа. — Слышишь?

Он еще раз ударил в отверстие над красным квадратом, и я услышал какой-то звон. Франсуа ударил еще раз, и опять из-за кирпичной кладки, откуда-то из глубины, пришел тихий звон.

— Подождем хозяина, — сказал Франсуа. — А звук какой-то знакомый…

— Очень знакомый! Будто кто-то бросает песком в стекло. Шуршание и звон… Франсуа, что это может быть?

— Подождем, — ответил Франсуа и вывернул лампу.

В полной темноте мы выбрались из подвала. Потирая руки и подмигивая друг другу, мы обменивались предположениями и догадками.

В лицей я не пошел, книга не увлекала. Но вот вернулся с работы отец. Франсуа возился в саду. Из окна была видна его спина. Он окапывал яблоню. Отец позвал, его, и мы сели за стол. Обедали молча.

— Ну, что там было? — наконец не выдержал отец.

— А мы тебе оставили. Самое интересное оставили!

— Вот молодцы! Как это ты удержался? Наверное, Франсуа тебе подсказал.

Отец отставил тарелку и, позвав Франсуа, спустился вниз.

— Звон, говорите? Очень интересно… Франсуа несколько раз ударил киркой по стене, и мы снова насладились загадочными звуками.

— Знаете, — сказал отец, — я вообще не вскрывал бы. Это так интересно, что я боюсь разочароваться. А так послушаешь — и чего только не представишь себе!

Мы посмеялись. И тогда Франсуа достал большой лом и, осторожно пропустив его в отверстие, стал расшатывать кирпичную кладку. Кирпичи покачивались все вместе, как одно целое. За столетия, протекшие с того дня, как их замуровал уходящий к повстанцам-гёзам мой предок Меканикус, известь, скреплявшая кирпичи, окаменела и стала прочнее самых кирпичей.

Еще несколько движений — и кирпичи рухнули на пол, так и не отделившись друг от друга.

Пыль от штукатурки закрыла всё. Когда она рассеялась, перед нами чернела темная ниша, в которой тускло блестело что-то круглое, отражавшее свет электрической лампочки. Отец осторожно ощупал незнакомый предмет, потом взял его и поднес к электрической лампочке. В его руках был овальный баллон из мутного темно-зеленого стекла. Франсуа подошел к нише, осмотрел ее, но там больше ничего не было.

Отец осторожно вынес наружу загадочный сосуд. Под струей воды мы вымыли нашу находку. Отец медленно поворачивал баллон, и с него стекала поистине вековая грязь и пыль. Потом он насухо его вытер. И мы прошли в кабинет. Сейчас можно было рассмотреть его подробнее.

Баллон был заткнут полуистлевшей деревянной пробкой. Сквозь стекло было видно, что внутри что-то лежит. Франсуа протянул отцу напильник. Отец обернул бутыль старой газетой и крепко ударил напильником. Баллон разбился, и отец развернул газету. Среди зеленых осколков лежал сверток пожелтевших бумаг, завернутых в какой-то лоскут темно-багрового цвета. Отец осторожно развязал материю. Листки старинной рукописи рассыпались по столу. Некоторые были написаны на пергаменте, другие — на бумаге. Латынь на одних листках, на других — старофранцузский диалект. Особенно хорошо сохранился жесткий пергаментный свиток, покрытый четкими кружевами арабских письмен.

IV

Наши вечера были теперь заполнены. Отец приходил с работы, долго мыл руки, которые за день покрывались желтыми и зелеными пятнами ожогов от химических реактивов. Потом мы усаживались вокруг стола и начинали группировать отдельные листки найденной рукописи. Уже было ясно, что перед нами история одного или нескольких Меканикусов. Здесь же находилась старинная торговая книга. Отец больше всего удивился ей.

— Странно, очень странно! — сказал он. — Я в детстве видел старинную торговую книгу и как раз за эти годы. Наши дальние родственники, Меканикусы из Гента, привозили ее моему отцу как семейную реликвию… Зачем понадобилось замуровывать такую же? Да и, вообще, зачем нужна была вторая книга?..

— Меня это не удивляет, господин инженер, — улыбнулся Франсуа. — У всех крупных торговцев всегда ведется еще одна книга. В одну пишется одно, а в другую…

— Вы подозреваете, что…

— Нет. нет, — спокойно возразил Франсуа, — так у всех, это правило… Мало ли что… Бывает, что приказчик за известную плату передает другой фирме секрет хозяина, а без секретов в торговом деле никак нельзя…

В лицее я стал отличаться прилежанием, особенно по точным наукам. Однажды не без хвастовства я сказал, что могу быть только химиком, даже если захочу стать кем-нибудь другим, — мне нельзя… Мы, Меканикусы, происходим от древних алхимиков Фландрии.

Мое заявление произвело огромное впечатление, что не помешало Вольфгангу Матерну назавтра встретить меня насмешливым выкриком:

— Ребята, великий маг, обманщик и волшебник Намюра грядет!

Я набросился на Матерна и задал ему трепку, хотя его слова были не так уж мне неприятны.

Разбор рукописей мы с отцом начали с пухлой пачки, в которой первый из Меканикусов повествовал о своей жизни и приключениях.

Передо мной нет сейчас этого документа, но я его столько раз читал, что без больших ошибок могу воспроизвести по памяти. Да, род Меканикусов действительно шел не от рыцарей…

Не было в нашем роду ни богатых вельмож, ни сановников церкви; больше того, первый из Меканикусов, шагнувший к нам со страниц найденной рукописи, был до обиды безродным, чумазым и вороватым пареньком. К чести его можно сказать, что в своих записках он был чистосердечен, в своих действиях — находчив и смел.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

История приключений, невзгод и успехов Одо, первого из Меканикусов

I

«Я, Одо, алхимик епископа Льежского, — так (насколько мне не изменяет память) первый из Меканикусов начинал свои повествования, — рожденный от честных родителей в год, который не знаю, в деревне, названия которой не помню, начинаю эту историю в назидание своим потомкам — наследникам моего славного и могучего ремесла; пусть умножают они опыт и знания, пусть продолжают эти записки. И бог да поможет им, как он помогал мне в моих трудах и многочисленных испытаниях. То, что я остался жив, несмотря на непрерывные невзгоды, до сих под удивляет меня. Я видел голод и мор, пережил войны и плен. Тело мое хранит следы от воинских ран и страшных орудий пытки. Я узнал гнев знатных рыцарей и алчность гордых епископов, я видел блестящие турниры и кровавые усмирения народных мятежей. На моей памяти гибли и воскрешались графства. На моей памяти десятки различных народов топтали своими конями древнюю землю Брабанта и Намюра[4]. Я видел воинственных, никогда не расстававшихся с мечом священников и набожных вассалов, которые мечтали только о том, чтобы стать приорами монастырей, в надежде, что имя святого остановит кровавые устремления соседей-баронов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});