Шоколадная медаль - Валерий Цапков

У ворот в колючей проволоке, ограждавшей склад, колонна притормозила. Зубов, тяжело спрыгнув на песок, пошел предъявлять документы на получение груза, ворота открылись, машины, окутывая все сизым дымом, по одной начали въезжать во двор и выстраиваться на бетонированной площадке.

У погрузочной платформы склада сиротливо сочился рассолом штабель ящиков со стеклянными банками.

— Пошли, помидорчиком опохмелимся.

— А можно?

— Если только очень хочется, — засмеялся Шалыгин и погладил свои крошечные усики.

Некоторые банки в ящиках были либо разбиты, либо треснуты. По бетону от штабеля шел влажный след, аппетитно пахло рассолом. Олегов проглотил слюну. Шалыгин деловито оглядел ящики, выбрал банку с наиболее симпатичными помидорчиками, достал ее и вскрыл ножом, который был им предусмотрительно захвачен.

— Эй, бездельники! Ну-ка, подойдите ко мне! — строго прикрикнул Зубов.

Он стоял рядом с худосочным прапорщиком, который настороженно, даже несколько враждебно поглядывал то на офицеров, то на солдат, уже грузивших мешки с мукой в машины. Погрузочной команды на складе не было, работали зенитчики из боевого охранения колонны и водители, по очереди подгоняя и заполняя машины.

— Я вас для чего взял? — сердитым хриплым голосом спросил Зубов и сам же ответил, — следить за этими урками, чтоб чего не украли! Вперед, по местам!

— Слушаемся, гер полковник! — дурашливо щелкнул каблуками Шалыгин и отдал честь.

Прапорщик, как видно, начальник склада, с подозрением посмотрел на Шалыгина, но ничего не сказал.

Прикрикнув для видимости своей работы на солдат, грузивших мешки, Олегов с Шалыгиным зашли в сумерки складского помещения. Штабеля ящиков, кладки мешков, ряды бочек заполняли все пространство, оставляя лишь неширокие проходы.

— Стой, что это у тебя? — Шалыгин на ходу схватил за рукав проходившего мимо солдата, опытным взглядом определив, что у того что-то спрятано в комбинезоне на груди.

— Товарищ старший лейтенант, не знаю, — искренне ответил солдат, широко улыбаясь, — как раз вас искал, хотел спросить.

Шалыгин повертел в руках литровую жестяную банку, прочитал шифр на торце и озадачился, услышав шорох в банке.

— А где взял?

— Там, — солдат показал в угол, где стояли картонные ящики.

— Ладно, иди, благодарю за бдительность, — довольно поглаживая усы, не смотревшиеся на его юношеском лице, сказал Шалыгин.

Присев на ящик, он опять достал нож и тремя движениями пропорол жестяную крышку, отогнул ее и высыпал на ладонь горсть белых гранул величиной с горошину. Понюхав, он осторожно лизнул гранулы и высыпал все в рот.

— Оригинально. Сушеный творог. Но душа требует иного.

Порыскав среди штабелей, они угостились консервированным сыром, сосисочным фаршем, судаком в томате и запили все соком зеленого горошка, прокалывая в банках дырочки и высасывая содержимое.

— Красиво здесь можно жить, — С ленцой в голосе произнес Олегов, когда, наевшись и напившись, они лежали на мешках с мукой в одной из машин, предусмотрительно накрыв их брезентом.

— А как же, они не банками, а тоннами все считают, — Пробормотал с закрытыми глазами Шалыгин.

Очнулись они от дремы, услышав перебранку у склада.

— Вы на двенадцать мешков больше загрузили! — срывающимся от волнения голосом кричал прапорщик.

— Посчитай заново: в каждой машине — шестьдесят мешков, — невозмутимым, спокойным голосом отвечал Зубов.

— Вы уже отправляли машины в лагерь? — спросил подошедший лейтенант с эмблемами мотострелковых войск на петлицах.

— А чего ждать? — агрессивно ответил Зубов, — три машины с зампотехом роты уехали, машины нужно обслужить!

— Едем! — решительно сказал лейтенант.

— Пока все не загружу, не поеду, вы мне еще сок не дали!

Лейтенант задумался, посмотрел на прапорщика, тот смутился, кивнул головой. Лейтенант, осторожно взяв Зубова за локоть, отвел его в сторону, что-то говоря ему на ходу. Зубов изобразил сначала разъяренный вид, потом затих, что- то спросил у лейтенанта, ткнув его пальцем в грудь, достал блокнот и что-то пометил.

— Грузим дальше! — прикрикнул Зубов на праздно стоящих солдат и офицеров, — чего уставились…

Картонные ящики с жестянками виноградно-яблочного сока грузить было легче, чем мешки с мукой, погрузку закончили быстро.

К волнующему моменту подписания накладных офицеры сгрудились вокруг Зубова и прапорщика. Зубов со вздохом сожаления, а прапорщик с облегчением поставили подписи, пожали друг другу руки, после чего, вдруг лейтенант решительно заявил:

— А теперь едем пересчитывать! Будем смотреть те три машины. Я вызвал комендантский патруль.

Зубов с ненавистью посмотрел на лейтенанта, на ворота, за которыми стоял «ГАЗ-66 «с бело-красной полосой поперек кабины.

Колонна тронулась в обратный путь.

— Что будет? — с тревожным любопытством спросил Олегов у Шалыгина, когда машина тряслась по песчаным ухабам по дороге в лагерь.

— Меня не интересует. Я отвечаю за связь, а не за груз, — беспечно ответил Шалыгин, — пошли лучше ящериц в барханы ловить.

Забрав автоматы из радийной машины, натолкав баночек с соком в карманы, они двинулись от стоянки в восточном направлении, но, услышав крики лейтенанта, вернулись, заинтересовавшись развитием событий.

— Да, по мешкам бьет! Но ведь машина не полная?! — брызгал слюной лейтенант.

— А я так грузил, — невозмутимо отвечал Зубов, — с расчетом на то, что «урядник» стол с табуретками грузить туда будет.

Солдаты и офицеры, столпившиеся вокруг, рассмеялись, одобряя Зубова и откровенно насмехаясь над лейтенантом.

Комендантская машина с тыловиками упылила. Зубов вытер пот рукавом, озабоченно посмотрел вслед, сплюнул, и зычно скомандовал:

— Рота, строиться!

Это было уже не интересно, Олегов с Шалыгиным двинулись в глубь барханов, окружавших стоянку.

Мелкие серо-зеленые ящерицы в изобилии бегали по песчаным склонам, оставляя за собой хвостом еле заметный след.

— Вот это реакция у них! Как у Брюс-Ли! — восхищенно приговаривал Шалыгин, тщетно пытаясь схватить ящерицу, которая, резко меняя направление бега, ловко увертывалась от него. Дело пошло на лад, когда они заметили, что измельчавшие потомки динозавров боятся тени. Расставив руки, пугая ящерицу тенями, они, наконец, загнали одну на ровную песчаную площадку и столкнувшись лбами, схватили ее.

— Неправильная ящерка, — с укором сказал Шалыгин, взяв ее за хвост двумя пальцами, — должна отбросить хвост, а не отбрасывает.

Запихнув ящерицу в спичечный коробок, они поставили его у подножья высокого бархана и отошли метров на сорок.

— Ну что, на банку сгущенки?

— Как обычно, — согласился Олегов.

Очередь установили жребием, первым выпало стрелять Шалыгину. Звук выстрела в тишине пустыни показался чрезвычайно громким, рядом с коробком, не задев его, всплеснулся песчаный фонтанчик.

Олегов прицелился. Ему вдруг расхотелось расстреливать ящерицу. Спичечный коробок почти заслонялся мушкой, края прицельной планки воспринимались глазом слегка расплывчато. Вдруг показалось, что он слышит, как ящерка скребется и бьется о стены картонной тюрьмы, пытаясь вырваться, и, смирившись с потерей банки сгущенки, он сместил мушку чуть вправо. И тут Олегову стало дурно, он вспомнил черные с налитыми кровью белками глаза мальчишки на дороге, перед глазами встало лопнувшее брюхо ишака. Ящерка во всем виновата, — подумал Олегов. Он стиснул зубы, сместил мушку влево и выстрелил.

— И что же осталось? — Шалыгин разочарованно копнул носком ботинка ямку в песке на том месте, где стоял коробок с ящерицей.

— Ничего, — ответил Олегов. Он подошел к пологому склону бархана и сел на горячий песок. Слабость в ногах прошла, липкий пот быстро подсох.

Не надо раскисать — сказал он сам себе и, вспомнив, что в какой-то популярной книжке было описано упражнение для самовоспитания, лег на песок, надвинул кепи на глаза и расслабился, повторяя про себя: не надо раскисать, я не раскисаю, все ерунда, ничего не боюсь, не кисну, никаких слюней…

ГЛАВА 5

От перестановки мест слагаемых сумма очень даже меняется, мрачно размышлял Олегов, беззвучно шепча то «Саланг-Хайратон» , то «Хайратон- Саланг» . Первое словосочетание, казалось, окрашено в розовый цвет радости, второе же вызывало тревогу и даже страх. Каждый уже приметный для него пункт на обратной дороге к Кабулу только усиливал паскудное настроение, угнетали гранатовая роща, ущелье Македонского, Пули-Хумри. В Пули-Хумри он сказал, что заболел, ни в клуб на фильм, ни по военторгам не пошел, остался в спальном отделении радийной будки машины связи. Заболеть хотелось и в самом деле.