Эпоха Воюющих провинций - Алексей Вязовский

Глава 2

БЕЗ МЕНЯ МЕНЯ ЖЕНИЛИ

В случае победы — правительственные войска, в случае поражения — мятежники.

Японская пословица

Медленно и долго я выплываю из темноты обратно. Первым очнулось обоняние. Мой нос чует запах корицы, мяты и еще каких-то лекарственных трав. Вторым проснулось осязание. Руки-ноги на месте, голова болит, но умеренно. В районе виска чувствую ноющую рану. Наконец прорезался слух. Слышу тихую японскую речь у себя в изголовье. Слова вроде бы знакомые, но узнаются с трудом. Такое ощущение, что я учил упрощенный, «народный» японский, а сейчас попал в аристократическую среду с архаичными местоимениями, учтиво-вежливыми выражениями. Все эти «ватакуси», «аноката», «доната» перемешиваются у меня в голове, создавая какую-то какофонию. Но постепенно все устаканивается, и потихоньку я начинаю понимать местный язык. Беседуют три человека. Двое мужчин и одна женщина. Один голос явно принадлежит пожилому человеку, второй — судя по терминологии, врачу.

Врач:

— Листья мяты и алоэ обладают кровоостанавливающим действием. Как нас учит трактат «Мин тан ту», от ран еще очень хорошо помогают листья хрена васаби, пережженные моллюски и пепел от раковин хамагури.

Женщина:

— Кусуриури-сан, меня беспокоят внутренние повреждения мужа.

Ого! Неужели это про меня? Или тут есть еще раненые? Однако послушаем дальше.

Пожилой:

— Охрана сообщила, что молодой господин делал ката[10] с мечом и упал без сознания.

Врач:

— От ран черепа может нарушаться течение энергии ки в организме. Трактат «Яккэй Тайсо»[11] советует в таких случаях делать восстанавливающее иглоукалывание. Но я не возьмусь ставить иглы от болезней головы. Нужно вызывать медика из столицы. Я бы посоветовал придворного врача Фунэ Сукэхито. Говорят, он пользовал самого господина канцлера.

Пожилой:

— Ага, так тебе Ходзе и пропустят к нам такого человека. Да и не поедет Фунэ в нашу глушь. А если и поедет, то надо ехать через земли Такэды и Ямоноути, и когда в этом случае ждать его в Тибе? Через полгода, год? Будем ли мы все живы к тому времени?

Врач:

— А если кораблем?

Пожилой:

— Надо пригласить христианского священника. Я слышал, что иезуит, который у нас проездом, был доктором до того, как его рукоположили в сан. Сам видел, как ловко он наложил шину на сломанную руку крестьянина.

Врач (оскорбленно):

— Эти грязнули?! Да что могут южные варвары, кроме как пустить кровь больному?..

Женщина (примиряюще):

— Господа, не ссорьтесь, пожалуйста. Мне, кажется, у мужа дрогнули веки.

Вот и все, меня вычислили, пора просыпаться. Я открыл глаза и огляделся. Все та же комната замка, вечер, в окно виден краешек уходящего за горизонт солнца. Рядом со мной сидят на коленях три человека. Девушка-японка лет двадцати, в традиционном кимоно зеленого цвета с золотыми бабочками и широким поясом оби, на ногах — белые носочки. Высокая, сложная прическа с заколками. В руках розовый веер. Красивая. Нежная матовая кожа, карие глаза, алые губы. На щеках ямочки. А фигурка, фигурка-то. Аппетитная! Смотрит на меня с тревогой и нежностью. Справа от нее застыл глыбой настоящий самурай. С седым ежиком волос, косичкой, двумя мечами. И вовсе он не старик, как мне показалось по голосу. Хотя в бороде много седых волос, на вид — лет сорок пять — пятьдесят, одет в коричневое кимоно с вышитым на груди фиолетовым кругом и двумя линиями внутри. Взгляд твердый, уверенный. Перевитые венами руки лежат на мечах. На правой щеке шрам. И последний персонаж этой мизансцены — кругленький толстенький живчик в сером кимоно и накидке, волос на голове нет, мечей тоже, к поясу подвешено несколько мешочков. Судя по запаху — там лекарственные травы. Рядом лежит сумка на лямке. Внутри видны бумажные конвертики, подписанные иероглифами. Это, стало быть, врач.

Придерживая одеяло рукой, я сел. Троица японцев тут же поклонилась мне. Причем девушка и врач сделали глубокий поклон, прижав руки к татами и коснувшись пола лбом, самурай — тоже отдал низкий и почтительный поклон, но все-таки менее фундаментальный, чем у соседей. Вот за что я люблю японские ритуалы (хоть и ругал их раньше), так это за информативность. Взять те же поклоны. Сразу видно, кто альфа-самец, кто кому обязан или выше по статусу. Ну что ж, пора расставить все точки над «i».

— Кто вы и где я? — спросил я после короткого ответного поклона.

Троица тревожно переглянулась.

— Господин, а вы разве не помните, кто мы? — Седой самурай ожидаемо взял инициативу поддерживать разговор на себя.

— Представьте себе, что нет. — Этот средневековый театр уже начал меня раздражать.

Еще один безмолвный обмен взглядами. В глазах прекрасной японки появились слезы. Вот только женских слез тут не хватало.

— Господин, а вы помните, как вас зовут? — вступил в беседу врач-колобок.

— Что за глупые вопросы, конечно, я… — И тут мой взгляд упал на желтоватые, жилистые руки, которыми я держал одеяло. Ступор. Неужели… я откинул одеяло. Боже, я все еще в теле японца. Меня повело в сторону, но девушка успела подхватить меня с одной стороны, а доктор — с другой.

— И ничего страшного, все в порядке, так бывает, — зачастил врач, — после ушибов головы люди, бывает, теряют память. Это временно, это пройдет. Сейчас мы сделаем настоечку на чернокорне, поставим иголочки…

Девушка тем временем взяла колокольчик, что лежал рядом с ней, и позвонила. Сёдзи открылась, и я увидел с обеих сторон дверей бритые лбы двух самураев.

Быстрый взмах веером:

— Позовите мою служанку Юкки! Пусть принесет чаю. Скорее же!

Тем временем седой придвинулся ближе ко мне и заглянул в глаза:

— Господин, вы совсем ничего не помните?!

— Где я? Какой сейчас год? Кто вы? — На меня в очередной раз накатила тошнота и слабость. Хотелось лечь и закрыть глаза.

— Меня зовут Симодзумо Хиро, — представился самурай. — Я генерал и хатомото[12] армии провинции Сатоми. Вы находитесь в столице Сатоми — крепости Тиба. Сейчас пятый месяц сацуки седьмого года Тэнмона.

Очень информативно, просто зашибись. Однако если с местным летосчислением — полный пролет, то месяц сацуки показался мне знакомым. Где-то я уже слышал это название. Сацуки, минадзуки… В моей голове щелкнуло, и я вспомнил. Первую неделю пребывания в Японии банк «Мицубиши» оплатил несколько экскурсий по Токио для иностранных стажеров. Императорский дворец, сад Хаппоен, буддийский храм Асакуса — галопом по Европам, однако некоторые факты в моей памяти отложились.

Гид совершенно точно упоминал, что в Стране восходящего солнца деление года на двенадцать месяцев изобрели параллельно с западной цивилизацией. Однако старый японский календарь отставал от европейского на один месяц. Как известно, летом в Японии — сезон дождей. Однако июнь — минадзуки — называется месяцем без дождей. И это странно. Но ничего странного, если сдвинуть все на месяц вперед — на июль-начало августа, когда дожди действительно заканчиваются. До минадзуки идет сацуки — месяц посадки риса. Что, собственно, я и наблюдал в окно замка. Значит, сейчас июнь. Теперь место. Название провинции мне ни о чем не говорило, а вот в городе Тиба я бывал. Вернее, не в самом городе, а рядом. Моя первая «детская» попытка наладить взаимоотношения с коллегами по банку — коллективная поездка в местный Диснейленд. Японцы просто обожают детище Уолта Диснея, а расположено оно на границе Токио, рядом с префектурой Тиба. Фу… мысленно вытер пот со лба — я все еще на главном японском острове Хонсю. Я на Земле. Что-то начинает проясняться, но как объяснить весь местный средневековый антураж? И мое новое тело?! Я кивнул самураю продолжать.

Симодзумо Хиро тяжело вздохнул и продолжил свой рассказ.

С его слов выходило, что я — двадцатитрехлетний Сатоми Ёшихиро, сын дайме Сатоми Ёшитаки, подло убитого три дня назад. Убили моего «папу» самураи Норикаты Огигаяцу, дайме соседнего клана. Мы с отцом и охранниками ехали с соколиной охоты, когда из леса выскочила полусотня всадников с яри, то есть с копьями, и первым же ударом вырезала немногочисленную охрану. Отец с уцелевшими бойцами остался прикрывать мой отход, но я по молодости и глупости полез в схватку, получил удар копьем в шлем. Наконечник копья пробил защитную пластину и срезал кожу на виске. Спас Сатоми Ёшихиро охранник, который смог вытащить «мое» тело из боя.

— Дайте зеркало, — хриплым от волнения голосом попросил я.

Девушка еще раз позвонила в колокольчик и отдала приказ. Тем временем в комнату зашли две служанки. Одна пожилая, перевязанная широким красным поясом поверх кимоно, вторая — молоденькая. Обе с подносом. Они поклонились, быстро расставили пиалы, чайник, миски с едой, в которой я узнал традиционную сырую рыбу, соевый соус, рис, морскую капусту, еще какие-то блюда. Врачу подали отдельный чайник, в котором был кипяток. Тот сразу начал крошить туда лекарственные травы из своих мешочков и конвертиков, помешивая деревянной палочкой. Я почувствовал сильный голод вместе с жаждой и накинулся на еду. При этом я старался есть неторопливо, так как знал, что японцы ценят терпение и сдержанность. Тем более что восточными палочками быстро не поешь. В тупик меня поставил суп из морепродуктов. В японских ресторанах я обычно просил ложку. Что же здесь делать? Помявшись, я выпил из пиалы жижу, а твердые кусочки сгреб палочками сразу в рот. В чайнике оказался зеленый чай, который пришелся очень кстати. Мою попытку налить себе самому в корне пресекла «жена». Пока я ел и пил, замковые самураи внесли в комнату зеркало. Это оказался лист полированной бронзы. Я вгляделся в себя «нового». Широкоплечий молодой парень. Рост — примерно метр семьдесят. Узкие карие глаза, широкий выбритый лоб, небольшая косичка из черных волос. Волевой подбородок. Ни усов, ни бороды. Я провел рукой по щекам — щетины тоже нет, хотя, если верить генералу, мое тело три дня пролежало без сознания.