Наследники легенд - Трейси Деонн

в крупный горошек с широким воротником а-ля Питер Пэн. Под пристальным взглядом Эвана она поправляет на носу круглые очки и смущенно машет ему рукой.

Во мне сто семьдесят два сантиметра роста – достаточно высоко, чтобы я могла сойти за студентку, – и я темнокожая. От мамы мне достались скулы и округлые формы, а от папы – пухлые губы. На мне старые джинсы и футболка. Стесняться не в моем духе.

Глаза Эвана расширяются, когда он смотрит на меня.

– Это ты девочка, у которой умерла мама? Бри Мэтьюс?

Внутри пробивается боль, но затем моя стена встает на место. Смерть создает альтернативную вселенную, но за три месяца у меня появились инструменты, чтобы в ней жить.

Шарлотта пихает Эвана локтем в ребра и пронзает его взглядом.

– Что? – Он поднимает руки. – Ты же так и ска…

– Извини, – она перебивает его, виновато глядя на меня.

Моя стена имеет два эффекта: она скрывает то, что мне нужно скрыть, и помогает показать то, что я хочу показать. Особенно полезно, когда все вокруг сожалеют-о-моей-потере. Сейчас я мысленно укрепляю стену. Она крепче дерева, железа и стали. Она должна быть крепче, ведь я знаю, что будет дальше: Шарлотта и Эван обрушат на меня предсказуемый поток слов, как и все, кто говорит с девочкой-у-которой-умерла-мама.

Это все равно что собирать бинго «Как утешить скорбящего человека», только когда все квадраты закрыты, все проигрывают.

Шарлотта оживляется. Ну поехали…

– Как ты держишься? Могу ли я что-то для тебя сделать?

Два пункта с одной попытки.

Настоящие ответы на два вопроса? Настоящие-настоящие ответы? «Не очень» и «Нет». Вместо этого я говорю:

– Все в порядке.

Никто не хочет слышать настоящие ответы. Вот чего на самом деле хотят те, кто сожалеет-о-моей-потере: чувствовать себя хорошо, задавая мне эти вопросы. Отвратительная игра.

– Представить не могу, – бормочет Шарлотта, закрывая еще одну клеточку в моем бинго. Они могут это представить, они просто не хотят.

Некоторым истинам может научить только трагедия. Первое, чему я научилась: когда люди признают твою боль, они хотят, чтобы в ответ ты признавала их. Они хотят видеть это в реальном времени или сочтут, что ты не отвечаешь им должным образом. Голодные синие глаза Шарлотты высматривают слезы или дрожащие губы, но моя стена крепка, так что она не увидит ни того, ни другого. Жадный взгляд Эвана выискивает во мне боль и страдание, но, когда я непокорно вскидываю подбородок, он отводит глаза.

Хорошо.

– Сожалею о твоей потере.

Проклятье.

И со словами, которые я ненавижу больше всего, Эван закрывает бинго.

Если у людей проблемы с памятью, они теряют вещи. Потом они снова находят их там, где потеряли. Но моя мама не потеряна. Ее больше нет.

Той Бри, которая была раньше, тоже больше нет, хотя я делаю вид, что это не так.

Бри-После появилась на следующий день после того, как умерла мама. Я легла спать той ночью, а когда проснулась, она была здесь. Бри-После присутствовала на похоронах. Она была со мной, когда соседи стучались в дверь, чтобы предложить соболезнования и запеканку с брокколи. Она была со мной, когда скорбящие гости наконец разошлись по домам. Хотя о больнице у меня лишь смутные обрывки воспоминаний – травматическая потеря памяти, если верить странной нравоучительной книжке о потерях, которую читает папа, – у меня есть Бри-После. Она – тот непрошеный подарок, который вручила мне смерть.

В моем воображении Бри-После выглядит почти так же, как я. Высокая, спортивная, с теплой коричневой кожей, с более широкими плечами, чем мне хотелось бы. Но если мои темные густые кудри обычно стянуты на макушке, у Бри-После они разбросаны свободно, как ветви дуба. У меня глаза карие, а у нее – цвета темной охры, алые и обсидиановые, как расплавленное в горне железо, потому что Бри-После всегда на грани взрыва. Хуже всего ночью, когда она прижимается к моей коже изнутри и боль становится невыносимой. Мы обе хором шепчем: «Прости меня, мама. Это все моя вина». Она живет и дышит в груди, отставая на один удар сердца, следуя за моей жизнью, за моим дыханием, как злое эхо.

Сдерживать ее – непрестанный труд.

Элис не знает про Бри-После. Никто не знает. Даже мой папа. В особенности мой папа.

Элис откашливается, этот звук ударяется о мои мысли, словно волна. Как надолго я выпала из реальности? На минуту? Две? Я сосредотачиваюсь на них троих, отгораживаясь и изображая спокойствие. Молчание нервирует Эвана, и он выпаливает:

– Кстати, волосы у тебя невероятно офигенные!

Даже не глядя, я догадываюсь, что из-за влажного ночного воздуха кудри выбиваются из пучка и торчат во все стороны, тянутся к небу. Я настораживаюсь, потому что у него такая интонация, будто он не комплимент делает, а просто наткнулся на что-то забавное и странное – а именно на темнокожую меня с типичной афроамериканской прической. Чудесно.

Элис бросает на меня сочувственный взгляд, которого Эван вообще не замечает, как же иначе.

– Думаю, нам пора. Может, пойдем?

Шарлотта надувает губы.

– Еще полчаса, и пойдем, обещаю. Я хочу посмотреть, что там за веселье.

– Ага! Приходите, посмотрите, как я хлещу пиво! – Эван обнимает Шарлотту за плечи и уводит ее прочь, прежде чем мы успеваем возразить.

Элис ворчит себе под нос, но идет следом, высоко поднимая ноги, когда ступает по разросшейся траве у края леса. В основном там растут ветвистое просо и мелколепестник. Когда мама была жива и рассказывала мне о травах, она называла подобные растения «ведьминой травой» и «блошницей».

Только почти дойдя до деревьев, Элис понимает, что я не иду следом.

– Идешь?

– Секунду. Хочу посмотреть еще на пару прыжков. – Я тыкаю пальцем через плечо.

Она шагает обратно.

– Подожду с тобой.

– Не, все нормально. Иди туда.

Она пристально рассматривает меня, явно разрываясь между желанием поверить и надавить и узнать больше.

– Посмотреть, не прыгать?

– Посмотреть, не прыгать.

– Мэтти. – Моя детская кличка – сокращение от фамилии – заставляет сжаться что-то в груди. В последнее время все старые воспоминания вызывают такой эффект, даже те, которые не связаны с ней, и это в некотором роде невыносимо. Взгляд туманится, я чувствую, как подступают слезы, и мне приходится моргнуть, чтобы лицо Элис снова обрело четкость – бледное, с очками, постоянно сползающими на нос. – Я… я понимаю, что это все не так, как мы ожидали. Я про Каролинский университет. Но… я думаю, твоя мама в итоге согласилась бы. В конце концов.

Я отвожу взгляд настолько далеко,