Убежище - Бренда Новак

Хоуп же была бунтаркой. Она не могла заставить себя подчиниться диктату отца, не могла жить по «принципу». Даже ради Господа. Даже ради любимой матери. И уж конечно, не ради отца. В понимании ее родных Хоуп потеряла свою душу. Возможно, так и было. Хоуп не была уверена, что не окажется в итоге в аду, но она совершенно точно знала, что уже была в подобном ему месте.

Оставаясь за деревьями, она осторожно подошла ближе и стала узнавать лица. Крепко сбитая женщина в синем в цветочек платье напоминала старшую из сестер Кеннон, а высокая старуха, скорее всего, была одной из жен Гарта Хантингтона. Райлин Пу Теннер, самая младшая из жен ее отца — во всяком случае, так было одиннадцать лет тому назад, — стояла посреди этой суматохи. Она не была красавицей, но очки в металлической оправе и стянутые в пучок жидковатые волосы ее просто уродовали. На ней было настолько свободное платье, что Хоуп подумала, что она или беременна, или недавно родила. Райлин давала указания гибкой девочке, которую Хоуп сначала даже не узнала.

— Не ставь пока десерты, Мелани! — крикнула она. — Разве ты не видишь, что мы еще не застелили столы?

Мелани? Хоуп схватилась за дерево, которое было для нее одновременно укрытием и опорой. Когда она убежала, Мелани была совсем малышкой, ей и года не исполнилось. А теперь только взгляните на нее! Сколько еще детей появилось у отца? И сколько еще жен?

Когда она сбежала, у Джедидая Теннера было шесть жен. Сестра Джослин — от Хоуп всегда требовали, чтобы она называла жен своего отца сестрами, поскольку они были дочерьми Бога и сестрами в Его царстве, — была первой женой и родила ему четырех мальчиков и пять девочек. За сестрой Джослин шла сестра Силия, несмотря на то что Силия была на несколько лет старше Джослин. Хоуп как-то раз слышала, что у Силии были проблемы с зачатием. А может, после того как новизна брака потускнела, отец просто перестал приходить к ней в постель. Они никогда не казались ей подходящими друг другу, и в этом смысле многоженство было очень удобным для мужчины. Джедидай мог просто пойти в другую часть обветшалого дома к Силии или в трейлер через улицу. Остаться на ночь с кем-то из других жен. Во всяком случае, у Силии было только двое детей, две девочки. У сестры Флоренс, третьей жены отца, было шестеро мальчиков и две девочки. Мэрианн, мать Хоуп, родила пять девочек и, к невысказанному разочарованию отца, ни единого мальчика.

У сестры Хелен было четыре мальчика и девочка, а Райлин, шестая и последняя жена — на момент отъезда Хоуп, — родила только Мелани. Несмотря на то, что Райлин была всего на два года ее старше, Хоуп она никогда не нравилась. Она была очень властной и шумной женщиной и практически с самого начала заняла в доме место Мэрианн. По крайней мере, когда рядом не было Джеда. Женщины редко имели в распоряжении целый дом, даже если это был трейлер, поэтому, когда Райлин переехала в дом Мэрианн, Хоуп получила хорошую возможность ее узнать.

Сдержанная и утонченная, Хелен была другой. Она жила в том же квартале в старом кирпичном доме, построенном еще во время основания города в начале 1900-х. Хоуп любила ее. К сожалению, Хелен всегда была любимицей Джеда, чем завоевала стойкую неприязнь других его жен и детей. Хоуп с матерью никогда не могли вменять ей в вину предпочтение Джедидая. Хелен была слишком милой, слишком одинокой и почти незаметной для окружающих. Даже сейчас Хоуп видела, что она держится в стороне. И как часто бывало в детстве, ей подумалось о том, что скрывается за безмятежным выражением лица сестры Хелен.

Однако, увидев мать, Хоуп забыла о сестре Хелен. Мэрианн опаздывала на празднование и с трудом пробиралась по неровной местности. На ней было платье, очень похожее на то, что Хоуп видела у нее одиннадцать лет тому назад, но Хоуп не была уверена, что это именно оно. Две девочки, лет двенадцати и четырнадцати, тащились за ней по пятам, неся в руках булочки и ветчину, и Хоуп осознала, что это ее младшие сестры.

Они так выросли; она даже не была уверена, что узнала бы их, если бы они были без матери. И даже Мэрианн изменилась. Одежда болталась на ней, как на старой вешалке, а волосы совсем поседели. Она выглядела старше по крайней мере лет на двадцать, никак не на прошедшие десять.

Горечь за отца и вина за то, что бросила мать, всколыхнулись в Хоуп. Она всегда была правой рукой матери и ее единственным близким человеком.

«Из всех мест в мире моя семья выбрала для жизни именно это», — подумала Хоуп, глядя, как ее сестры складывают на ближайший к ним столик булочки и ветчину. По некоторым подсчетам, в Юте, северной Аризоне, Айдахо, Монтане и отдельных районах Мексики и Канады проживало около 60 тысяч приверженцев многоженства. Так что Супериор был не единственным местом, где практиковались множественные браки. В основном эти люди жили маленькими общинами и объединялись по несколько семей, придерживавшихся одинаковых доктрин. Но доктрины могли различаться от общины к общине и иногда уходили достаточно далеко от первоначальных мормоновских верований, что породило огромное количество отколовшихся от истоков сект. Самые консервативные общины настаивали, что секс может служить только способом размножения. Другие же — как церковь ее семьи, к примеру, — считали, что мужчина имеет право заниматься сексом с женщиной в любое время и столько, сколько захочет, поскольку она ему «принадлежит».

Тем не менее в Супериоре жило 1517 душ, и только половина из них была прихожанами Предвечной апостольской церкви. Шанс родиться здесь, в таком крошечном обществе, наверняка был один на миллиард.

К сожалению, шансов выбраться отсюда было примерно столько же.

Под гнетом цели своего приезда Хоуп вернулась к машине и вытащила цветы, которые срезала в своем саду для матери. Ей надо было как можно скорее показать свое присутствие. Откровенно поговорить с матерью и сестрами будет проще, когда поблизости нет отца. Учитывая ее внезапный побег и то, сколько лет прошло с тех пор, как она с ними виделась, не приходилось рассчитывать на взаимопонимание даже без вмешательства отца. Мать Хоуп считала, что ее вера в Бога требует полного подчинения мужу. Поэтому было очень сложно заставить ее услышать то, что шло не от отца или с кафедры проповедника.

Хоуп глубоко вздохнула и решительно двинулась к поляне для пикника.

Сестра Райлин своим орлиным глазом первой заметила ее и прикрыла рукой глаза от солнца, чтобы лучше видеть. На какой-то миг у нее просто отвисла челюсть, и Хоуп почувствовала, как к ней возвращаются давно забытые страх и смущение. Строгое воспитание, эмоциональный шантаж родителей и настоятелей церкви, которые управляли ее жизнью, всепоглощающее состязание за малейшее внимание отца и проповеди о судьбе грешника, сгорающего в аду, — чувства и воспоминания об этом нахлынули на нее, не давая дышать. Она почти чувствовала, как ее ноги лижут языки адского пламени…

Но потом она увидела своих сестер, тех, кто были ближе ей по возрасту. Черити было двадцать два — на пять лет меньше, чем Хоуп, — она держала на руках одного ребенка, а у ее ног бродил другой, полутора-двух лет от роду. Фейт скоро должно было исполниться девятнадцать, и она была беременна.

Райлин что-то произнесла и показала на Хоуп. Ее мать оторвалась от вытирания личика малыша на руках у Черити, и они повернулись к Хоуп. Она не могла точно сказать, удивление на их лицах или тревога.

У Хоуп тут же перехватило горло. Как же она соскучилась по ним. Кажется, с тех пор, как она в последний раз видела своих родных, прошла уже целая вечность. Однако в своем сердце она пронесла их в мир, который имел очень смутное представление о многоженстве и жизни в общине, а в особенности о тех странных вещах, которыми там занимались люди.

Из-за своего прошлого и принадлежности к общине Хоуп всегда приходилось держаться в стороне. Одной. Это болезненно переживаемое одиночество иногда подталкивало ее вернуться. Но она никогда этого не сделает. Если она не смогла жить по «принципу» в шестнадцать, сейчас она и подавно не сможет.

— Хоуп, это ты? — спросила Мэрианн и запнулась, когда Хоуп подошла ближе.

Она остановилась в нескольких футах и с робкой улыбкой протянула матери цветы.

— Это я, — сказала она. — С Днем матери!

Ее мать прижала к худой груди одну трясущуюся руку и вытянула другую — то ли чтобы взять букет, то ли чтобы коснуться щеки Хоуп. Но вмешалась Райлин.

— Он уже идет сюда, — сказала она. — Все в порядке, Мэрианн. Тебе нет необходимости разбираться с плохими новостями. Джед уже здесь.

Мать уронила руку, и Хоуп увидела, что в парк входит ее отец. В животе у нее угнездился страх. Угрюмое выражение лица было для него обычным — что-то иное могли принять за фривольность… Но его лицо просто потемнело, когда маленькая девочка подбежала к нему и затараторила: