Волны над нами - Ольга Хлудова

Ошалело мечущаяся по аквариуму, испуганная и часто помятая при поимке и перевозке, рыба недолго выживала в наших небольших походных аквариумах.

Кроме того, вести наблюдение и рисовать в «естественной обстановке» аквариума можно было только небольших рыб, правильнее сказать, совсем маленьких. Крупный судак или кефаль требовали уже громадных аквариумов с проточной водой, да и то говорить с уверенностью, что их поведение в этих условиях совершенно соответствовало поведению на воле, было бы слишком смело.

Нам часто приходилось рисовать картины из жизни моря, когда на фоне подводного пейзажа, типичного для данного моря или даже определенного его района, изображались рыбы и беспозвоночные в естественных и характерных для них позах. В этих случаях мы невольно вкладывали в рисунки изрядную долю фантазии, и, разумеется, нередко отклонялись от истины.

С каждым годом все чаще возникала острая необходимость рисовать подводные пейзажи с натуры и делать наброски животных в их родной среде.

По Дальнему Востоку материал у нас был. Николай работал там несколько месяцев с корейскими ловцами трепангов. Он много раз спускался под воду вместе с ними в тяжелом водолазном снаряжении и писал под водой этюды. Эти подводные рисунки служили нам основой для работы, когда надо было изображать дальневосточные моря.

Но у каждого моря свое, особое лицо, свои подводные пейзажи, и даже Черное и Азовское моря, такие, казалось бы, близкие, соединенные проливом, сильно отличаются одно от другого характером дна, растительностью, цветом воды и т. д.

Попытки рассматривать подводный мир глазами, не защищенными от непосредственного соприкосновения с водой, почти ничего не давали. Все окружающее имело вид зыбких призраков с размытыми контурами.

Дело в том, что изображения предметов становятся отчетливыми только тогда, когда лучи света преломляются хрусталиком глаза и изображение попадает на сетчатку. Коэффициенты преломления оптической системы глаза и воды практически равны. Поэтому, переходя из водной среды непосредственно в глаз, лучи света почти не преломляются и изображение падает за сетчатку. Глаз видит предметы не в фокусе, как если бы водолаз страдал сильнейшей дальнозоркостью, а предметы были бы у него перед самым носом. Для того чтобы отчетливо видеть в воде, надо иметь прослойку воздуха между глазами и водой.

Иногда, в редкие дни абсолютного штиля или при слабом ветре, когда пологие волны, как бы облитые маслом, медленно вздымали воду, на некоторое время немного приоткрывалось окно в заветный мир. С борта судна или с высоты прибрежных скал можно было видеть блестящие стройные тела рыб, проходящих в толще воды, непонятную возню в зарослях водорослей или зеленый блеск в густой тени у подножия подводного утеса.

Но малейший порыв ветра, легкая рябь на поверхности воды — и все исчезало за непроницаемой завесой.

Я наслушалась рассказов о так называемом корейском окне, или подводном бинокле, ящике или трубке со стеклянным дном. Во время одной из поездок я сделала такой бинокль, вмазав кусок стекла в консервную банку с вырезанными донышками. Результат был не слишком хорош. Острые края банки врезались в лицо, волны захлестывали через ее край, поле зрения было очень ограниченно. Тем не менее, то, что я увидела, заворожило меня на всю жизнь. Это происходило на Азовском море, где подводные пейзажи довольно бедны и однообразны, а мои первые знакомства с рыбами в естественной среде невольно ограничивались только бычками, наиболее часто встречающимися у берега. Лежа на камне и глядя в свой убогий бинокль, я ломала голову над конструкцией очков или маски, которая позволила бы свободно плыть в воде, глядя на подводный мир. Было решено к следующей поездке достать маску от противогаза и при помощи ее разрешить все проблемы. Предполагалось привязать гофрированную трубку к куску пенопласта или пробки, чтобы можно было дышать, лежа в воде вниз лицом.

Если бы я более внимательно следила за литературой, мне не пришлось бы ломать голову над конструкцией подводного снаряжения.

Осенью после возвращения с Азовского моря я просматривала в библиотеке института журналы прошлых лет. Рассеянно листая толстые глянцевитые листы, я неожиданно увидела фотографию человека в овальной маске, закрывающей глаза и нос, с баллонами за спиной и странными, лягушачьими лапами на ногах. Человек плыл среди разноцветных кораллов, над его головой вились полосатые рыбки. Подпись гласила: «Дюма исследует кораллы Красного моря».

Я внимательно прочитала статью. Оказалось, что прекрасная идея проникнуть в подводный мир была новой только для меня. В литературе на эту тему, отобранной в библиотеке, подробно рассказывается о двух возможных путях, по которым можно было идти.

Первый путь — сложной и дорогой аппаратуры — акваланга. Это прибор, состоящий из одного или двух баллонов (пять-семь литров каждый), в которых находится воздух, сжатый до 150–200 атмосфер, и легочного автомата, регулирующего подачу воздуха в легкие водолаза под давлением равным давлению воды. Запас воздуха в зависимости от глубины и выполняемой работы может обеспечить дыхание под водой от нескольких минут до часа с лишним.

Чтобы наполнить акваланг воздухом, надо иметь компрессор и сложную систему фильтров. Эти фильтры очищают воздух, поступающий в баллоны акваланга, от пыли, масла и вредных примесей, но не могут очистить его от угарного газа, самого страшного врага. Примесь угарного газа в 0,15—0,20 процента уже смертельна для человека, а под водой опасны даже 0,05 процента. Надо, чтобы зарядка баллонов происходила там, где нет работающих двигателей внутреннего сгорания, и желателен компрессор с приводом от электродвигателя.

Акваланга у меня не было. Судя по описаниям, зарядка его требовала множества приспособлений, и практически все это было пока недоступно. Пришлось идти по второму, простейшему пути, то есть довольствоваться маской, ластами и дыхательной трубкой. Их у меня тоже не было. Но сделать маску и трубку было бы не очень сложно.

Имея их, можно плыть у поверхности воды, дыша через трубку (шноркель, как его называли в инструкции), а при нырянии оставаться под водой столько времени, сколько позволит запас воздуха в легких.

Инструкции и советы начинающим проглатывались мной вперемежку с описаниями увлекательных приключений под водой. Я наизусть знала «катехизис» ныряльщика и упражнялась в задерживании дыхания. Переломный момент наступил в тот день, когда в институте демонстрировали кинофильм «Голубой континент». Желание увидеть подводные чудеса приняло масштабы навязчивой идеи и толкнуло меня на решительные действия.