Интервью с раввином Адином Штайнзальц - Адин Штайнзальц

А теперь представим себе, как выглядел бы этот рассказ для человека, отождествляющего себя с российским обществом. Я, отец, – внизу, генерал – наверху. Что я могу сказать ребенку? "Учись, старайся, трудись – авось станешь, как он. Генералом." Поэтому я и говорю, что еврейский юмор начинается с того, что еврей всегда вне той системы, в которую его поставили обстоятельства. И еврея поддерживает внутреннее чувство превосходства. Оно придает ему уверенности тогда, когда все вокруг оборачивается против него.

З.К.: Вопреки правилам хорошего тона, я не раз задавала израильтянам один и тот же вопрос: кем вы себя ощущаете – евреем или израильтянином? И почти всегда ответ был: "израильтянином". Есть ли и у израильтянина это "превосходство", о котором вы говорите? И, кстати, я что-то не слишком часто слышу, чтобы израильтяне рассказывали анекдоты.

Рав: Судите сами. Конечно, ассимилированные евреи прячут это чувство, которого они даже немного стыдятся, глубоко внутри. И от себя тоже прячут. Но и сегодня даже самый ассимилированный еврей, когда он говорит с другим евреем, воспринимает мир иначе. И себя тоже. Приведу пример. Это было в 1940-е годы, в Америке. Сидят себе в Принстоне, в университетском городке, два человека. По происхождению оба они евреи, однако никакой связи с еврейством у них не осталось. Одного звали Джон фон Нойман, а второго – Норберт Виннер. И вот они сидят вдвоем и обсуждают какую-то свою научную задачу, и один тихонько говорит другому: "Мы просто обязаны это решить. Мы просто обязаны показать гоям..." Да, еврей может быть гоем по всем статьям, ни малейшего представления не иметь о еврействе, и все-таки... И у израильтян в известной степени это ощущение сохранилось.

Когда я говорю, что евреи живут с ощущением превосходства, я не утверждаю, что это превосходство реальное, но оно нас характеризует. Это особое отношение к окружающему. Когда-то американцы жаловались на высокомерие израильтян. И в России жаловались. Теперь меньше. Существует множество анекдотов, которые евреи рассказывают о представителях других национальностей. Это, конечно, дурно. Это – шовинизм. Но ведь все рассказывают анекдоты про женщин. И про разные этнические группы... И кто такие анекдоты рассказывает, тому легче нажить врагов. Вообще, чем удачнее шутка, тем труднее простить ее автора.

Во всякой шутке, как известно, должна быть доля правды. Как в хорошей карикатуре. Если у человека нос большой, то на карикатуре он должен быть втрое больше. Как у де-Голля...

З.К.: де-Голль меня разочаровал. Девочкой я видела только шаржи на него, и как же я была удивлена, когда потом, на фотографии, его нос оказался всего лишь обычным французским носом...

Рав: Хорошая шутка целит в то, что существует на самом деле. И еврейская тоже. Я убежден, что большинство еврейских шуток сложено не про гоев, а про евреев. Потому что евреи – народ, живущий обособленно. Потому что о себе они знают правду, как ни о ком другом.

Шутка подобна искусству. Нужна дистанция. Нет дистанции, нет искусства. Чтобы смеяться над собой, опять же нужно дистанцироваться, взглянуть на себя со стороны. Если расстояние слишком мало, шутка не получится. Выйдет чересчур серьезно, не смешно. Если же оно слишком велико, шутка не долетит до цели.

Понять, почему люди смеются, тоже не так-то просто. По Бергсону, смехом выражается удовлетворение искусством. В этом смысле смех – своего рода аплодисменты. Смехом мы словно говорим: хороший анекдот, удачная шутка. Но бывает ведь просто смех. Человеку приятно – и он рассмеялся. Не над шуткой. Над тем, что вовсе не смешно. Над чужой бедой, например. Кто-то поскользнулся, упал, а другой смеется. Собственно говоря, шутки – как лекарства. Есть ядовитые, а есть абсолютно безвредные.

З.К.: Вроде знаменитой аква дистиллята (вода чистая – лат.)?

Рав: Вот-вот. Мне один зоолог рассказывал. Бывают такие рыбы, которые время от времени выпрыгивают из воды. А глаза у этих рыб расположены спереди, как будто они вперед смотрят. И вот как-то раз этот зоолог видит, рыба из аквариума выглядывает, застыла и глаза во что-то уставила. И так ему это смешно показалось, что рыба над аквариумом комнату созерцает, что он начал хохотать. Ну, кому это обидно? Кого это критикует? Никого. Просто ситуация уж слишком необычная, вот и смешно. А так – аква дистиллята.

Но бывают очень злые шутки. В особенности шутки евреев над евреями. Есть такие, что если б я не знал, что их придумали евреи, то решил бы, что автор – махровый антисемит.

З.К.: А откуда вы знаете, кто автор?

Рав: Есть такие анекдоты, которые могут родиться только внутри. Чужому их не придумать. Правда, их и перевести обычно невозможно.

З.К.: Расскажите хоть один! Уж над переводом мне мучиться... Мне, главное, убедиться, что это и впрямь еврейская шутка.

Рав: Вот, например, такой анекдот. Начинается он с молитвы. Это как бы диалог. Бог говорит: "У меня – золото и серебро", а евреи в ответ: "У Тебя величие, красота, великолепие, сила..." и так далее (Хроники 1, гл.29:11). Злой анекдот. В тот момент, когда кто-то заявляет о своем праве на золото и серебро, евреи немедленно наделяют его всеми другими благами, лишь бы золото и серебро достались им самим. Кто, кроме евреев, до этого додумается?

З.К.: Для этого надо хорошо знать литургию. Есть, кстати, очень грубые шутки на основе литургии. Что понуждает еврея так шутить?

Рав: Это может быть совсем детский импульс, своеобразное геройство: смотрите, какой подвиг я совершил! В местечках Украины, например, к Йом Кипуру относились так серьезно, что стоило кому-нибудь улыбнуться, от него уже все отворачивались. Но с началом Ѓаскалы (эпохи еврейского Просвещения) евреям хотелось поскрести позолоту традиции, и они отваживались на словесные кощунства. Вот вам типичный пример деланья наперекор:

Сидели как-то в парижском кафе трое. Все они служили в израильской разведке. Двух я хорошо знал, а имя третьего забыл. Сидят они, едят, и вдруг один говорит товарищам: "У всех у нас отцы – раввины, а мы сидим здесь, едим трефное, да еще вечером в Йом Кипур, ха-ха-ха!.." Один из этих троих стал впоследствии председателем Кнесета (парламента). А в нашем государстве есть закон, который предусматривает трем лицам, президенту, главе правительства и председателю Кнесета – если они умирают в должности – государственные похороны. Церемонию в национальном масштабе. Не подумайте, что я собираюсь говорить о черном юморе! Я рассказываю вам вполне реальную историю. Да, так есть даже особое подразделение резервистов, которое отвечает за проведение таких похорон. И толстая книга всяких правил и уложений на такие случаи. А чтобы все это организовать, чтобы похороны прошли гладко, требуется время, телефонные звонки, распоряжения всякие... Для этого надо заранее знать, по каким улицам пройдет траурный кортеж. Чтобы перекрыть движение, например. И вот этот мой знакомый, недели через две после введения в должность идет себе по коридору Кнесета и слышит обращенный к нему вопрос: "Господин Баркат, вы где хотите быть похоронены?" Кстати, Реувен Баркат, о котором я рассказываю, умер, будучи председателем Кнесета. Его похоронили там, где он хотел, на Масличной горе – рядом с могилой отца, знаменитого раввина, который покоится рядом со своим другом, равом Авраамом Куком.

Это не анекдот. Но в этой истории евреи отнеслись к смерти вполне анекдотично. Для нас это характерно: у нас существует множество шуток по поводу смерти. Однажды в местечковой синагоге повздорили два еврея. Один – богатый и знатный, другой – синагогальный служка, гол как сокол, который, чтоб прокормиться, занимался еще другими нуждами общины. Например, был могильщиком. Да... Так они стоят, препираются, и служка вдруг говорит: "Ты думаешь, я ничего не могу тебе сделать? Не на такого напал! Я еще тебе устрою!" – "Ну что ты можешь мне устроить?" – "Вот ты умрешь, и я закопаю тебя меж двух ученых раввинов. Они-то будут все время про Тору разговоривать, а ты будешь молчать себе, словно камень!" – Это я называю еврейским юмором, смехом над смертью. А вот еще. Это можно прочесть у Друянова.

Дело было в царской России. Один еврей приходит к раввину и говорит, что есть возможность заключить большую сделку, которая может принести баснословный доход. Только вот одно маленькое условие есть для участия в этом деле – надо креститься. "Ну, и ты?.. – спрашивает раввин. "Крещусь по необходимости." Раввин, конечно, возмутился, стал его стыдить и говорит: "Да ты об отце своем подумай! Да твой отец в могиле перевернется!" "Э-э, – отвечает ему, – об этом не беспокойтесь. У меня есть брат, он тоже собирается последовать моему примеру, так что отец перевернется обратно." – Типичная еврейская шутка. Циничная, и снова о смерти.

К вопросу о юморе как оружии. В шутках о смерти есть много мужества. Отношение еврея к смерти совсем неоднозначное. Оно неотделимо от глубокой веры. У русского человека от прежней веры что осталось? Почтение к мертвым. Я заходил на кладбища. Какие ухоженные могилы, какие памятники! Я не имею в виду обязательно еврейские... Отношение еврея к смерти было интимным: при всех семейных радостях евреи отправлялись на могилы предков и приглашали их прийти. Я считаю это добрым обычаем. Я всегда беру с собой детей, иду с ними на кладбище, и мы оставляем на могиле приглашение, скажем, на свадьбу. Мне это кажется здоровым подходом. Однажды я видел, как с трудом поднимался по склону Масличной горы один рав, почтенный старец возрастом за девяносто лет. Он шел, опираясь на палку, и вел свою внучку, чтобы пригласить на ее свадьбу бабушку своей покойной жены. Это так по-еврейски! Или еще. Был один еврей в России. Сколько на его долю выпало страданий, поймет только советский еврей. Но после всех заключений и злоключений он оказался на Земле Израиля. Он стал здесь видным раввином, открыл йешиву и имел много учеников. Под старость он заболел раком и понял, что дни его сочтены. Тогда – а его уже перевели в госпиталь для безнадежных – он призвал к себе учеников и сказал им: "Вы думаете, вы так легко от меня отделаетесь? Нет! Почему, вы думете, я построил йешиву рядом с кладбищем? Потому что здесь земля была дешевле? Нет! Я и дальше вам спуску не дам: если кто из вас по дурной дорожке пойдет, я из могилы встану и собственноручно придушу его!"